Михаил Зайцев - А-Элита Страница 16

Нечаянно задев Андрея локтем, Стрельников потрусил к указанной березке, с каждым мелким шажком приседая все ниже и ниже. Опустился на колени подле засохшего дерева, сбросил с плеч ружья, скинул рюкзак, припал к земле.

– Лосев – ты гений! – С аккуратностью профессионального сапера полковник сгреб к корням желтые листочки, веточки, палочки, прочий лесной сор, зачерпнул горсть мягкой, податливой земли.

– Гений болезненных ощущений, – нашел силы для шутки Лосев. Сил для улыбки уже не хватило.

Андрей небрежно бросил ружье, разрешил коленям согнуться, сел. Разрешил пояснице расслабиться, лег.

Шумно приближался к финишу отстающий Кукушкин, еле слышно возился у сухой березы деловито сосредоточенный Стрельников, а Лосев лежал на спине и глядел в небо.

«Наверное, разные типы антиподов вызывают у меня разные реакции», – думал Андрей, вглядываясь в бесконечную синеву. Его сегодняшние ощущения были отчасти сродни прежним, однако другими. Приступ дурноты тяжелее, чем в «Дюнах». Приступ активности ярче, чем в засаде с Панасюком. И в данную конкретную минуту происходит нечто новое, незнакомое. Как будто весь адреналин разом вытек из вен. Как будто сердце вот-вот остановится, как будто... Нет, не может быть... Померещилось, будто из заболоченных высей за антипатом наблюдают... Нет, страшно не было, но... как-то тяжело, что ли... Нужных слов, чтобы описать это новое состояние, Андрей так и не подобрал.

Дотащился наконец до поляны и аутсайдер Кукушкин. На самом финише, у последнего ряда деревьев, отпустил лямки рюкзака, по инерции шагнул еще раз, другой, третий, наступил на брошенное Лосевым ружье и пал наземь.

– Сатрап малолетний, – Кукушкин вздохнул с надрывом, – будь человеком... – выдохнул со стоном, – пристрели меня... – вздохнул и всхлипнул. – Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?.. Экхе-кхе-е... – и писатель закашлялся, мелко содрогаясь всеми членами, – кхэ-хэ-э... Тебе за милосердие очередное звание в кх-е-кхе... в Кэ-Гэ-Бэ дадут-тхе-хе-е...

Андрей повернул тяжелую голову, посмотрел на Кукушкина. Писатель лежал боком на ружье, раскинув ноги, вытянув руки.

– Курки взведены, осторожнее, – произнес, едва ворочая языком, Лосев, напряг мышцы шеи, повернул голову в другую сторону, посмотрел на Стрельникова.

Коленопреклоненный полковник работал быстро и сноровисто – копнет, зачерпнет ладонями горсть коричневой сыпучей земли, развернет плечи, выбросит пригоршню грунта, затем опять поворачивается к раскопу и снова черпает ладонями землю. Не человек, а живой мини-экскаватор.

Андрей закрыл глаза. Он знал, чувствовал – над мертвой тварью грунта совсем мало. Через минуту, самое долгое, пальцы Стрельникова прикоснулись к трупу.

– Экхе-е... кхэ... Загибаюсь я, отдаю концы, даю дуба... Как раз и могилка освободится... Кхе-е, хе, е... Елы-палы! Полковник-то наш – некрофил, оказывается... Кхе-е... Е-мое, этакую мерзость к грудям прижимает – тхе-е... тхе, е...

Андрей нехотя разлепил веки. Жутковатая картинка перед глазами: полковник вытаскивает из разрытой могилы существо ростом с ребенка, костлявое, безобразное. Непропорционально большая, безволосая голова трупа на плече у Стрельникова, ротовая щель существа забита землей, зеленоватая плесень вокруг дырок носовых отверстий, под выпуклыми надбровными дугами то ли сморщилась серая кожа, то ли присохла глина. Стрельников бережно поднимает легкий трупик, с серебристых складок комбинезона уродца, словно с погребального савана, посыпались струйками коричневые земляные катышки.

Андрей закрыл глаза. Шевельнулся, пытаясь отвернуться. Мышцы шеи отказались подчиняться. Ну и черт с ними. Вместо эмоций – апатия, вместо мускулов и сухожилий – мокрая вата, из ощущений – лишь тошнота. Она подступает к горлу, копится кислым во рту, копится... судорога, и Лосева вырвало.

– Кхэ-кхэ... командир! Твой младшенький блюет, слышишь? Уноси эту сдохшую дрянь подальше, слышь, командир?!. И не смей говорить, чтобы я заткнулся! Пусть парень в перспективе и отпетая кэгэбэшная гнида, но все же он человек... кхэ... кхэ... Больно смотреть на Андрюху, слышь?.. Ау! Командир! Башку-то поверни, снизойди до страданий младшего по званию... Э! Я просил повернуть калган, а ты куда смотришь? Чего в небо-то уставился? Чего ты в небе уви... Андрюха!!! Диск! Диск в небе!!! Диск летит!..

Кукушкин пихнул оцепеневшего Андрея под ребра, и, матерясь, кашляя, задыхаясь, писатель встал кое-как, враскоряку, на четвереньки, засопел, вытянул из-под себя ружье.

А Лосев только и сумел, что приподнять веки да закатить глаза. Нет, страха не было. Но уже не казалось, будто чужой взгляд сверху мерещится, Андрей ощущал чуждое, чуждое природе человеческой пристальное внимание каждой клеточкой. И, словно первые осенние снежинки, таяли остатки сил. Прежняя тяжесть превратилась в давление. Ватное тело расплющило, как будто прессом, лопнули нервы, и сонная апатия растеклась по естеству, завладела им безраздельно. Однако глаза продолжали смотреть.

Глазные яблоки закатились, Андрей увидел темное пятнышко в синеве воздушного океана. Пятнышко плавно приближалось, приобретало четкость очертаний, неопределенно темный окрас дробился на оттенки.

Краешек глаза заметил, как разъехались локти писателя, смяли жесткую траву. Не удержался на четвереньках Кукушкин, не смог поднять ружья, и его придавило к земле невидимым прессом.

Глазные яблоки переориентировали зрачки, Андрей посмотрел на Стрельникова. Полковник стоит нормально, во весь рост. Справа от командира засохшая береза, сзади него вскрытая могила, выпачканные в земле руки держат на весу мертвую тварь, прижимают к груди, словно больного ребенка. Полковник спокойно следит за посадкой диска.

Сохранившие подвижность глазные яблоки позволили и Лосеву наблюдать посадку дискообразного летательного аппарата.

Диск завис над камнем-постаментом в центре поляны, выпустил четыре телескопических отростка шасси, они коснулись покатого каменного постамента, разъехались в стороны, самортизировали, принимая на себя тяжесть диска. Острые концы шасси влипли в камень, как будто в пластилин. Диск мелко завибрировал, посередине округлого днища открылся люк. Из люка упало на камень нечто легкое и ажурное, смотанное в рулон. Покатилось, разматываясь, по пологому постаменту, скатилось на траву и застыло монолитом. И сразу же стало понятно, что это трап с удобными ступеньками, с тонкими опорами для низких полупрозрачных перил. Диск перестал вибрировать. Темная с оттенками обшивка побледнела. И диск, и опоры-шасси, и трап приобрели цвет каменной глыбы в центре поляны.

Глаза моргнули. Закрылись – Лосев видит причудливый каменный памятник, открылись, сместили положение зрачков, и Андрей наблюдает за полковником.

Стрельников по-прежнему спокоен, но заметно, что он прикладывает некоторые усилия, дабы не обращать внимания на парализованных Лосева и Кукушкина.

Ухо уловило шорох возле диска-хамелеона. Глаза среагировали рефлекторно, и Андрей узрел греев.

Два совершенно одинаковых на человеческий взгляд существа спускались по ступенькам узкого, приспособленного для них трапа. В диске никого не осталось – это Андрей почувствовал, определил своим уникальным чутьем элитарного антипата высшего класса «А».

Точные копии покойника на руках у Стрельникова передвигались без всякого изящества. Координация их движений схожа с детской: отсутствует уверенная плавность, а согласованность в работе конечностей оставляет желать лучшего. Видно, что существа чрезвычайно слабы физически, а их серые кожные покровы ассоциируются исключительно с болезнью. Зато серебристые комбинезоны тварей впечатляют. То есть уже не серебристые, комбинезоны меняют цвет, мимикрируют на манер того, как это сделал диск.

Шорох сухих листьев, такой же слабый, как шорох комбинезонов спускающихся по ступенькам греев, но глаза инстинктивно реагируют, косят и видят идущего навстречу серокожим уродам Павла Стрельникова с мертвым уродом на руках.

Глаза следят за полковником. Мозг зачем-то рассчитал, что Стрельников и уроды встретятся как раз у подножия трапа.

Глаза устали, начали слезиться. Закрылись веки. Слеза скатилась по онемевшей щеке антипата Лосева.

И вдруг...

Вдруг все кончилось! Все прошло!! Все!!! Исчезло давление!! Прошло оцепенение в мышцах! Совсем было притихшее сердце забилось часто, но ровно!! И холодок сонной апатии исчез во вспыхнувшем пожаре эмоций!!! Кончился паралич!! Вернулись силы! И громыхнуло над головой, прямо над ухом! Оглушенный выстрелом Андрей инстинктивно вздрогнул, сжался комочком, втянул голову в плечи, моргнул...

Над Лосевым стоял, широко расставив ноги, Аркадий Ильич Кукушкин. Приклад двустволки – возле щеки писателя, палец спускает второй курок.

Грохнуло второй раз, и второй убитый грей покатился по крутым ступенькам трапа вслед за убитым первым.