Лин Картер - Человек без планеты Страница 16

Один принц кочевников, дореец, судя по его пурпурным перьям, привлек к себе взгляд Линтона: высокий бронзовый воин в тускло-черном бархате с украшениями из расписанной серебром кожи и полированного железа. Он носил короткую черную бороду. Выглядел он как хороший боец — настоящий вождь, обладающий острым умом, могуществом и сильной волей. Он понравился Раулю с первого взгляда.

Среди прочих были два Планетарных принца, один с Арконны — воин с жесткой остроконечной бородой, отливающей индиго, и свисающими с кончиков навощенных усов драгоценными камнями; второй — с одного из Пустынных Миров — так, по крайней мере, решил Рауль, глядя на свободные кремово-желтые мантии, надетые поверх бронзовой кольчуги.

Остальные казались военачальниками с Ваэлы, один — с Арконны, и, наконец, одинокий фафтольский царек с Шоума.

Рауль не обращал на еду никакого внимания; он механически ел все, что ставили перед ним безмолвные рабы, а после еды не смог бы ни описать ни единого блюда, ни даже назвать вина, за исключением того, что они были охлажденными и восхитительно пряными.

Когда с едой было покончено, слуги унесли уставленные блюдами столики и принесли огромные серебряные чаши со сладостями, фруктами, диковинными маленькими сухими пирожными из чего-то, похожего по виду на тертый кокосовый орех, а по вкусу — на марципаны, которых Линтон никогда раньше не видел. В зале появились музыканты, скромные бородатые мужчины в неброских темных рясах с капюшонами, которые, усевшись на корточки, заиграли странную мелодию. Один бил в тамбанг, другой извлекал зловещие аккорды из струн титтибука, третий дул в зутибар, а обнаженные девушки в масках танцевали, услаждая взоры собравшихся.

Пока гости ели сладости, пили вино и смотрели на танцовщиц, Линтон пристально рассматривал их, замечая жадность в тонких поджатых губах одного правителя; безумие в горящих глазах другого вождя; жестокость, затаившуюся в глубоких складках вокруг упрямых губ третьего…

— Что ты думаешь о моем совете? — нарушил его размышления озорной шепот Каани.

Линтон ответил вполголоса:

— Не знаю, что сказать. Они кажутся неплохими людьми…

Она тихонько рассмеялась.

— Неужели ты до сих пор не понял, что можешь свободно говорить мне, что у тебя на уме? Разумеется, ты не мог не заметить, что Альбазар, тот, что с позолоченным клинком, служит мне лишь ради золота и наживы, — взгляд на его толстые, жирные губы должен был поведать тебе об этом! А принц Нарцанг Ху — тот старец с брюшком и белоснежной бородой, которая едва не падает в кубок… Ему эта война нужна только потому, что она может дать ему новые владения, чтобы подарить двум сыновьям, сидящим по обеим сторонам от него. Вон тому, без подбородка, в войлочном плаще, который любит мальчиков, и другому, с выпученными глазами и отвисшей челюстью, который не может жить без губительного лотоса. Йоргала из Аильма, в чешуйчатых доспехах и с алмазным жезлом на поясе, жаждет распространить во Внешних Мирах культ Харзы, Властителя Битв, и низвергнуть Храм старых Богов на Омфале.

Линтон несколько секунд помолчал, переваривая эту информацию.

— Мне нравится вот тот кочевник, дореец в черном бархате и стальных доспехах.

Она шаловливо рассмеялась, и у нее на щеках заиграли ямочки.

— Да, Зарканду единственный мужчина среди всех. Он желает жениться на мне.

Линтон вздрогнул.

— Жениться на тебе? — вырвалось у Линтона почти против его воли.

— А что в этом такого? Некоторые мужчины находят меня… привлекательной… несмотря на мою юность, — вспыхнула Каани.

— Я… ты прекрасна, Каани, но, — он запнулся. — Но ты… ты же была замужем! — сбивчиво закончил он.

— А разве женщины вокарту иногда не выходят замуж после смерти их мужей? — с любопытством спросила она. — У рильке нет обычая оставаться во вдовстве навсегда. Нет, Лин-тон, и, кроме того, Зарканду младший сын Планетарного принца с Вуали — дореец, как ты догадался. И, будучи младшим сыном, он, разумеется, не унаследует ничего. Престол и титул достанутся старшему брату, а семейный дворец и земли — среднему. Единственная империя, которой он когда-либо будет владеть, — это та, которую он завоюет своим мечом, или та, что принесет ему жена. Он уже пытался добиться моей благосклонности, осторожно, разумеется. Но скажи мне, казар… Я хотела бы узнать твое мнение, мнение человека, много повидавшего и много пережившего: разве он не кажется тебе мужественным, привлекательным?

«Она что, дразнит?» — подумал Линтон.

— Думаю, он… хороший человек.

— Почему ты такой мрачный? — улыбнулась королева, и ее улыбка становилась все шире по мере того, как лицо Рауля наливалось краской. Наконец оно стало почти того же цвета, что и его волосы.

Прежде чем он успел придумать, что ответить, настроение Каани резко изменилось, она стала серьезной и задумчивой.

— Зарканду с Дореи — один из немногих, на чью верную и преданную службу я могу рассчитывать, — объяснила она. — И еще вон тот высокий мужчина в килте из перьев, принц Кашт Аргастранский, блестящий военачальник, который приведет под мои знамена отлично обученную и верную армию и небольшой флот превосходных боевых кораблей. Думаю, старый Шанн Картроя тоже будет служить мне верой и правдой, ибо он был преданным другом моему отцу и моему мужу. Это вон тот важный хмурый седой бородач в зеленом и черном.

По какой-то непонятной причине, в которой Линтон и сам мог бы разобраться, его очень беспокоил принц кочевников.

— Каани, ты намерена ответить Зарканду согласием? — спросил он, сознавая, что нарушает правила хорошего тона, но не обращая на это внимания. От ответа королевы странным образом зависело его душевное спокойствие. Каани скрестила ноги и задумчиво наклонилась вперед, упершись локтями в колени и уткнувшись подбородком в сложенные ладони.

— Не знаю. Я еще не решила, — объявила она, немного помолчав.

— Но твой муж…

— Если ты будешь слушать не тех людей, то услышишь, что мой брак был настоящим браком по любви, но это не так. Нас поженили еще до того, как мы встретились. Я была дочерью принца Шикондханна, клана Белого дракона. Я не была влюблена в Чендалара, но мне нравились его идеи. Он был хорошим человеком, с добрым сердцем, и мы прекрасно работали на благо наших людей. Мы строили вместе, планировали вместе, мечтали вместе. Нашим общим желанием было видеть Валадон современным государством — эта цель объединяла нас, и мы никогда не отступали от нее. Мосты, дороги, школы, больницы. Какие у нас были смелые и благородные мечты! Валадон — прекрасный и гостеприимный мир — мир зеленых холмов, плодородных полей и густых лесов. Горы богаты никелем и цинком, киноварью и медью. Наши люди здоровы и многочисленны, жизнь легка. Стань они грамотными, будь у нас промышленные технологии и хороший торговый флот, мы могли бы стать одним из самых важных миров Созвездия. Наш город, Ашмир, был большим, к тому же расположенным в удобном месте. Будучи центром индустриальной и торговой цивилизации, он начал бы быстро расти, стал богатым и могущественным, основал колонии и превратился бы в центр чего-то великого, чего-то большего, чем просто Валадон. Чего-то, например, похожего на Меридиан, — задумчиво пробормотала она, назвав главную планету Галактической Империи с таким выражением, с каким кто-либо из более древних времен мог бы сказать «Рим».

Рауль внимательно слушал ее слова. Каани говорила с ним, не используя свой пол в качестве оружия или средства убеждения, и он восхищался ею. Он ожидал, что королева начнет рисоваться перед ним, выставляя напоказ свое тело и красоту, пытаясь заполучить его помощь и преданность. Ничего этого она не делала. Возможно, она считала его умным человеком, достаточно зрелым для того, чтобы распознать подобную приманку.

И, слыша ту теплоту и искренность, тот отзвук убежденности, заразительного энтузиазма и преданности своему народу, которые яростной музыкой звучали в ее словах, Линтон ощутил, как его с головой накрывает волна неожиданного возбуждения. Ибо в душе он был романтиком, пусть сам того и не осознавая и считая себя проницательным человеком, лишенным каких-либо иллюзий, почти поэтом, хотя первым поднял бы на смех того, кто назвал бы его так. Теперь же что-то в его душе пробудилось и отозвалось на пылкие слова Каани и нелепую идею о том, что прозорливые мужчины и женщины, поглощенные чем-то большим, нежели они сами, могут построить нечто прекрасное, прочное и достойное уважения.

У Линтона кружилась голова, до того подействовала на него аура личного магнетизма Каани, такого же, что окружал личности Александра Македонского и Цезаря, Наполеона и Ганди, Фуллера и Саула Эвереста или даже самого Ориона Извечного, основавшего великую империю согласно мечте, ничуть не менее призрачной и романтичной, чем мечта Каани.