Василий Гавриленко - Теплая птица Страница 16

-Хотите?

 Андрей мотнул головой, замычал, надевая треснувшие очки. Из разбитого носа на белый кафель капала кровь.

            -Идите, Островцев, - разрешил Невзоров, глядя, как Андрей поднимается с пола. – Идите и подумайте над нашим разговором. Хорошенько подумайте.

            -Я подумаю, Александр Игоревич, - пробормотал Андрей  и вышел из кабинета директора.

Голова гудела, как бубен шамана, мысли свернулись в бесформенный комок. Он словно побывал в дурацком фильме либо в глупом сне: только что хотел набить морду директору, а в итоге сам оказался с набитой мордой.

Болезненный смех сотряс Островцева.

            «Бред! Просто бред!»

            В коридоре никого не было. Прошмыгнув в уборную, Андрей смыл с лица кровь. Скомкал перепачканный халат, бросил в урну.

 Сжимая челюсти, Островцев добрел до ОПО.

            «Десять тысяч долларов», - сказала в электричке Анюта.

 Зачем ей столько? А впрочем, не все ли равно - ей нужны деньги, и ему нужны деньги, всем нужны деньги.

            «Они следили за мной. Как за крысой. За крысой! Что же это за организация?».

            Андрей присел к столу. На часах – 14.00. Как время пролетело!

«Ничего, мы что-нибудь придумаем. Что-нибудь придумаем».

            Островцев взглянул на плотные полки с результатами опытов и в голове почему-то возникли виды Парижа, Нью-Йорка, еще каких-то городов, увиденных по телевизору и на картинках в журналах.

«Придумаем… Завтра».

 Змеиное шипение из-под пола, казалось, одобряло его.

            Андрей взял портфель и поднялся.

Из столовой доносился запах жаркого, но Островцев, даже не подумав об ужине, проследовал к раздевалке.  Натянул плащ и, слегка согнувшись, двинулся к лифту. Рабочий день для него закончился.

             В вечернем сумраке подходящая к платформе электричка казалась зеленой гусеницей. Анюта, видимо, устала: не болтала, не лезла целоваться. Сидела на лавке, щелкала семечки. В автобусе она спросила, что у Андрея с лицом; он соврал, что упал с лестницы.   

            Распахнулись двери, выпустив потный, усталый люд. Когда толпа схлынула и немногочисленные пассажиры стали заходить в поезд, Анюта поднялась, пряча семечки в сумку.

-Пошли, что ли. А то до ночи останемся.

            Они последними вошли в электричку. Двери захлопнулись.

«Следующая станция – Малоярославец», - объявило радио.

-Ты смотри-ка, - удивилась Анюта. – В Шемякино, что ли не остановится?

            В вагоне было совсем мало народу: две женщины и мужчина впереди, да спал на лавке бомж.

            Радио соврало: электричка остановилась в Шемякино, но вряд ли кто-нибудь вошел в вагон  с темного полустанка.

-Анюта.

-Ну?

-Зачем тебе десять тысяч?

            Анюта помолчала, прислушиваясь к стуку колес, наконец, будто нехотя, сказала:

-Я беременна. Кажется…

 Чего-то подобного Андрей и ожидал. Он вздохнул, глядя на проносящийся за окном лесок.

-Если ты не хочешь, то не надо, - сердито сказала Анюта.

-А? – встрепенулся Андрей.- Нет-нет, что ты! Деньги будут.

            Она улыбнулась:

-А своей ты скажешь?

-Скажу, - соврал Андрей.

 «Малоярославец. Следующая остановка Ерденево».

-Ну, до завтра!

            Анютин поцелуй вкусно пах семечками.

 Она вышла из вагона, пройдя под фонарем, помахала Андрею рукой. Островцев подумал: как странно, что именно эта женщина, в сущности, совершенно ему чужая, носит в себе его ребенка.

 Кроме Андрея и бомжа в вагоне никого не было. А может, не только в вагоне, но и во всем поезде?

 Островцев смотрел на свое отражение в черном стекле и ни о чем не думал. Хотелось спать, но, боясь пропустить свою станцию, он тер глаза, зевал.

 «Следующая станция - Родинка» - прохрипел динамик.

            Андрей поднялся, прошел в тамбур. Бомж спал на лавке, раскинув в стороны обутые в раздавленные ботинки ноги. Вспомнилась похожая ночь, только зимняя. Островцев ехал тогда домой и тоже на лавке спал бомж. Кажется, в Малоярославце в электричку заскочили трое молодчиков и с криками принялись избивать бомжа ногами. Андрей ясно вспомнил свой собственный ужас и омерзение: он не посмел вмешаться, сидел, внутренне содрогаясь при каждом ударе по опустившемуся, безобразному, но человеческому телу. Молодчики выскочили на следующей станции, Островцев перешел в другой вагон, не в силах осознавать, что рядом лежит бездыханное окровавленное тело.

  Родинка едва светилась во мгле. С пригорка Андрей привычно отыскал глазами свой дом: в окнах, конечно, горит свет.

-Галя! Андрюшка приехал! – глухо крикнула Марина Львовна.

            Андрей оставил портфель в прихожей, повесил на гвоздь плащ, и, разувшись, прошел в дом. Из кухни вышла Галя. Зеленоватые глаза смотрят тревожно. Заметила, конечно, следы невзоровских кулаков. Но матери она ничего не скажет – не станет тревожить.

-Андрюшка, как работа? – голос Марины Львовны донесся из спальни.

-Все хорошо, мама, спи.

Галя спросила про ужин.

-Поужинал на работе, - соврал Островцев. – Устал сильно...

-Ну еще бы, - заворочалась в темноте Марина Львовна. – Целый день…

            Андрей прошел в комнату, быстро разделся, лег. Прохлада постели была приятна. В открытую форточку проникал сладковатый цветочный запах.

            Негромко, как бы извиняясь, постучав посудой на кухне, пришла Галя. Медленно разделась. Андрей даже с закрытыми глазами видел ее некрасивое, преждевременно состарившееся тело, пожухшее, бесплодное.

            «Пустоцвет», - так иногда его мать называет жену.

-Андрюшка, - услышал он шепот и, хотя ждал, знал, что он последует, слегка вздрогнул под тонким одеялом. – Андрюшка, что у тебя с лицом?

-Отстань, - пробурчал Островцев, переворачиваясь на другой  бок.

Галя умолкла, но минуты через две снова зашептала – горячо, со слезой:

-Кто это тебя, Андрюшка? Ну, скажи!

-Отстань, я спать хочу! 

-Тише, - испугалась Галя. - Марина Львовна услышит!

            Но Островцева уже ни о чем не надо было предупреждать: словно в зыбучие пески, он провалился в сон, а женщина рядом с ним еще долго не спала, время от времени приподнималась на постели и заглядывала в побитое лицо старшего научного сотрудника.

                                               9

ЛЮБОВНИКИ

            Лес притих, как рать, поднявшаяся на бой. 

            Шли молча.

Я думал о своих всполохах. Островцев противен мне; противны обе его женщины, его работа и вообще весь его мир. Мир мелкий, мертвый…  Все эти люди – Андрей, Галя, Анюта, Смолов, Невзоров - мертвецы, но они умерли задолго до Дня Гнева. И все-таки мне интересно...

            Я хмыкнул, вспомнив, как Невзоров избил Андрюшку.

            -Ты чего? – обернулась Марина.

-Да так, вспомнил кое-что.

В зеленых глазах сверкнуло любопытство.

-А я думала, ты больше не видишь всполохов.

-Вижу, и с тех пор, как повстречал тебя, гораздо чаще.

-Расскажи.

-Да что там рассказывать…

Марина пожала плечами.

-Твое дело.

В самом деле, почему бы не поделиться с ней своими всполохами? Дело давнее, дело темное…

            Я ускорил шаг и, догнав девушку, пошел рядом.

-В общем, это связано с Обнинском. Всполохи говорят, что когда-то я там работал…

            Она слушала, не перебивая.  

Когда я закончил свой рассказ (почему-то выключив из него Анюту), пошел снег. Сквозь снежинки я смотрел на Марину: что она скажет? Но девушка шла молча, время от времени стирая с лица мокрый снег.

-Надо искать убежище, - сказал я, взглянув на небо.

-Андрей, а ведь там была еще одна женщина.

 Я вздрогнул.

-Признайся.

 Марина схватила меня за рукав куртки.

-Да, была... Но ... как ты узнала?

Марина засмеялась.

-Это секрет. Она хорошая была?

-Хорошая?

-Ну, добрая, красивая?

            -Нет, не хорошая.

            Зеленые глаза обдали холодком.

-Андрюшке твоему нравилась.

-Так Андрюшка - это не я.

Она отпустила мой рукав.

            Солнце, зашторенное метелью,  казалось блеклым пятном и все сильнее вытягивалось вдоль горизонта. Мало-помалу оно начало краснеть. Стрелки вряд ли простят нам угон вертушки, но пока  можно не волноваться: погоня в такую погоду невозможна.

 Одно плохо: снег мокро всхлипывает под подошвами, и на нем остаются синеватые следы. Две цепочки следов.

            Что-то давненько не видать игроков… С одной стороны, это хорошо - махать заточкой кому охота; с другой – странно. Нет игроков, нет стрелков, нет тварей. А кто есть?