Артем Каменистый - Самый страшный зверь Страница 16

Патавилетти и без того нервничал, а странный приказ нервировал его еще больше. Что, если маг знает нечто, чего никто не знает? Опасное, тайное, то, что может погубить лодку, в ночную пору неосторожно приблизившуюся к очень непростой земле.

Патавилетти поежился и, прислушиваясь к плеску весел, растянул губы в подобие улыбки.

С каждый всплеском он удалялся от проклятой Такалиды – это радовало.

Бартолло, хоть и являлся первостатейным бездельником и любителем пить все, что не является водой, на зрение никогда не жаловался. Вот и сейчас не прогадал, привел прямиком туда, куда надо, к островку, возле которого застыла громада «Татавии». Пузатый корпус больше всего походил на бочонок, куцые мачты не могли нести серьезное парусное вооружение, в трюме заживо гнили гребные рабы, отчего судно можно было учуять за милю: смердело хуже, чем возле разлагающейся на солнцепеке свиньи.

Годы скитаний научили Патавилетти мириться со многими вещами, и омерзительную вонь он даже не замечал. Похвалил глазастого Бартолло:

– Ты и на самом деле здорово видишь. Прямиком, куда надо, вышли. Или по вони шел?

– Видно было. Это в сторону берега тяжело смотреть, тем более если он высокий, а на море, да еще с лодки – иголку разглядеть можно. Хорошо, что дело не к утру. Знаю я такие места: туманом все затянет, а в нем разве что на ощупь можно дорогу отыскать.

Глаза Патавилетти и раньше не называли орлиными, а после того как четыре года назад тот пакостник-маг, не горя желанием попасть в застенки Конклава, решил сжечь себя огненным амулетом прямо перед его носом, стали еще хуже. Даже сейчас корабль казался ему безжизненной скалой, и лишь когда над головой навис бушприт, он окончательно убедился, что это и правда «Татавия».

Одноглазый Галлинари поднялся, постучал по корпусу обухом топора и добавил громким голосом:

– Спите, что ли?! Проворонили нас, ротозеи!

– Заткнись! – прошипел Патавилетти.

– Чего? Мы далеко от берега, ветер с суши, нас не услышат.

– А сети в море кто ставил? Забыл про них? А если лодки рыбаков уже вышли на промысел? Об этом не подумал? Вот ведь тупица!

Едва ступив на палубу, Патавилетти услышал вопрос Гальбао:

– Ну и что там?

Патавилетти ответил вопросом:

– А где маг? Не хочу по два раза рассказывать. Давай сразу во все уши, и вздремну до рассвета, если, конечно, дадут.

Хмыкнув, седой капитан направился к корме. Воину ничего не оставалось, как шагать следом.

Патавилетти был немолод, но и не стар: возраст не успел его скрючить или высушить. Он оставался все так же высок, как в юные годы, и, чтобы войти в каюту, ему пришлось опустить голову. И без того две шишки уже заработал, третья будет лишней.

Маг не спал. Его вообще никто ни разу еще не видел лежащим. Даже койка у стены оставалась нетронутой с самого первого дня плавания. Он только тем и занимался, что целыми днями восседал в плетеном кресле перед крохотным столиком, сжигая одну свечу за другой.

Вот и сейчас та же поза, та же свеча, и еще квадратная дощечка посреди стола. Если приглядеться, можно различить сотни крошечных узоров, испещрявших ее поверхность. Похоже, их выжигали тонкой раскаленной проволокой. Зачем? Для чего? Какой смысл пялиться на такое часами? Ответов у Патавилетти не было, да и не хотелось их знать.

Одна из причин, почему он до сих пор жив, когда все те, с кем начинал службу, давно стали закуской для могильных червей, – Патавилетти никогда не задавал ненужных вопросов.

А если считал нужным, мог вытянуть ответ из кого угодно.

С чего начинать разговор посреди ночи, воин не представлял. Не станешь ведь говорить: «Доброе утро». И потому натужно кашлянул, привлекая внимание, хотя и без того понятно, что незамеченным их появление остаться не могло.

Маг, не отрывая взгляда от дощечки, рассеянно спросил:

– Чего тебе, Патавилетти?

– Мы были возле берега.

– Близко?

– Очень далеко, как вы и сказали. По пути туда наткнулись на берестяные поплавки. Там сеть стоит.

Маг кивнул:

– Рыбаки не уходят далеко от своего селения.

– Да. Там, на берегу, видны искры. Похоже, кто-то ночью камин разжег или печь, вот и вылетают из дымохода. А бриз доносит запах дыма. Это точно не костер, уж открытый огонь мы бы точно увидели. Похоже, там селение. Или хотя бы один дом. Что делать дальше? Утром развеется туман, и они могут заметить «Татавию». А уж рыбаки нас точно увидят, потому что сети принято пораньше проверять, а поставлены они поблизости.

– Утром мы должны быть в этом селении. И рыбаков надо будет перехватить.

– Перехватить?

– Никто не должен уйти. Мне нужны все жители селения.

Патавилетти, не вполне понимая приказ, уточнил:

– Их убить? Всех?

– По возможности берите живыми, не исключено, что среди них обнаружатся интересные личности. Но если многие при этом погибнут – невелика беда. Мне понадобятся несколько хороших воинов, чтобы среди жителей взять того, кто нам нужен. Конечно, если он скрывается в этом селении. Многое говорит о том, что он там, но полностью на это полагаться нельзя. Его надо брать живым – это обязательное условие. Остальных, как получится. Если погибнут все, кроме него, – невелика потеря. Все равно их придется перебить, когда будем уходить.

– А что это за селение вообще? Сколько их? С чем мы будем иметь дело? Умелые воины там есть?

– Патавилетти, я не могу знать все. Но почти не сомневаюсь – это обычные дмарты. Они пришли с Ханнхольда, когда-то их там было много.

– Знаю. Это потом наши как следует почистили остров от скверны.

– Я был там в то время.

– Знаю.

– Пленники с острова рассказали многое. Дмарты там не были едиными, жили общинами. Сам знаешь, что у каждого еретика свои взгляды на божественное, вот и собирались такие, у кого они схожие. Одной из общин руководил очень осторожный преподобный. Я бы даже сказал, трусоватый. Он, наверное, решил, что мы вот-вот заявимся на остров, и уговорил часть своих людей уйти. Не слышал о таком?

– Нет, я не был на Ханнхольде. Но трусом его называть не стал бы. Он ведь все верно угадал, мы и впрямь туда заявились.

– Да, но случилось это год назад, а он ушел за восемнадцать лет до этого. И ушел не куда-нибудь, а к Такалиде. Все еще думаешь, что он не трус? Променял восемнадцать лет нормальной жизни на изгнание в дикой земле.

– Ну это он, конечно, поторопился. А вот насчет трусости так и не могу согласиться. Надо быть не трусом, а круглым дураком, чтобы променять Ханнхольд на Такалиду.

– Он скрывал от всех конечную цель пути. Рассказал лишь брату, который отказался с ним уходить. Примерно описал ему место, где собирался остановиться. Надеялся, что тот когда-нибудь одумается и найдет его. Но его нашли мы, и он выложил все, что знал.