Юлия Рыженкова - Мелкий Дозор (сборник) Страница 16

Я не герой. Может, когда-то и метил в герои, но жизнь распорядилась иначе. Я – оперативник-работяга из тех, кто готовит операцию, создает все условия, анализирует данные, проводит опрос свидетелей, участвует в разработке тактической схемы, но последний, победный выстрел в итоге делают другие, «специально обученные» люди. Чтобы стало еще понятнее: в детективном боевичке, когда главное действующее лицо гонится за преступником, а тот, удирая, таранит и расшвыривает полицейские кордоны, установленные на пути его следования, я как раз и есть тот полицейский, который заблокировал дорогу бандюгану своей таратайкой. Если повезет – задержу его чуток, лишу простора, заставлю совершить лишний маневр. Но чаще всего гипотетический зритель моего лица и не заметит, не запомнит, потому что эпизод уже отыгран, мой автомобиль доблестно валяется на боку, и главный герой настигает жертву совсем в другом кадре.

В этот раз все вышло до скрежета зубовного банально. Темные ведьмы используют для нанесения единственного всесокрушающего удара Круг Силы. У Светлых в зависимости от ситуации подобные Круги называются по-разному, но сути это не меняет. Объединившись в систему, можно не только повысить мощность и бесперебойность воздействия, но даже поднять его уровень, и в итоге три мага третьего ранга сработают по высшему разряду. Собственно, именно этого мы и пытались добиться. И я не рассчитал. Иной – не машина, способная раз за разом выдавать определенный результат, не автомат для дозированной фасовки, не станок для производства эталонного продукта. У нас тоже случаются стрессы и недосыпы, плохое настроение и проблемы личного характера. Если вы считаете такой подход непрофессиональным – спросите у Бьорндалена, почему он то золотой медалист, то статист с двадцать восьмого места биатлонного спринта. И у Месси с Криштиану Роналду спросите, отчего не в каждом матче они по пять мячей забивают. Ведь могут же? Могут. Но не всякий раз.

Самое обидное, что в тот злополучный день не было никакой необходимости выкладываться без остатка, под ноль. Мои коллеги, например, не перенапряглись. Поначалу все шло превосходно: мы втроем, в равных пропорциях, накачивали магический конденсатор собственной Силой и частями переправляли ее «специально обученному» магу – да-да, тянули то самое бревно из пункта А в пункт Б. Ответственность перед товарищами, адреналин, азарт – и вот я уже понимаю: что-то не так. Привычное действие дается мне с трудом, я взмок, а пальцы, наоборот, заледенели, меня мутит, перед глазами мечутся черные мошки – самое время остановиться. Но разве это возможно? Признать свою слабость, подвести ребят? Как бы не так! И вместо того чтобы сбавить обороты, я поднажал еще.

В горячке боя (ну и что, что мы не сами врага громили, а всего лишь патроны подносили?) ребята не сразу заметили, какими судорожными рывками я пытаюсь внести свою лепту. А заметив, не сочли возможным тащить на себе. С моим самочувствием можно разобраться позднее, куда важнее было бесперебойно наполнять конденсатор. Никто тогда и представить не мог, в каком плачевном состоянии я оказался. И меня отцепили.

Покуда мы были объединены в систему, я мог через Сумрак видеть и слышать все то, что видели и слышали мои коллеги. Как только меня удалили из контура – я стал слепым, глухим и абсолютно обессиленным. Покуда мы были объединены в систему, любому из ребят достаточно было всего лишь вернуть мне самую капельку потраченной энергии, и дальше я бы тихо-тихо восстановился сам. Как только меня удалили из контура – последствия стали необратимы.

Заселился я в воскресенье под вечер, когда на весь кардиологический корпус был всего один дежурный врач. Поскольку никакой неотложной помощи мне не требовалось, решено было первичный осмотр отложить до утра, когда соберется весь медперсонал.

Дозорный водитель Михалыч, растроганный моим нынешним состоянием до неприкрытой досады и мужественно молчавший в сторонке, возле пожарного щитка, пока длилось оформление у стойки администратора, донес мой чемодан до номера на втором этаже. К счастью, это был действительно номер, а не больничная палата, как мне представлялось. Хотя это логично: все же санаторий, а не госпиталь. Посопев на пороге и протелеграфировав взглядом всю парадигму вполне человеческих эмоций, Михалыч жахнул меня напоследок по плечу крепкой шоферской дланью и удалился.

Я осмотрелся. Чистенькая аккуратная комната. Шкаф, кровать, письменный столик, два стула. Слева-справа от балконной двери – холодильник и тумбочка с телевизором. Пройдя, я раздвинул полуприкрытые шторы и выглянул наружу. Припорошенная снегом подъездная дорожка, тянущаяся от неразличимого в темноте шлагбаума на въезде в санаторий, заканчивалась расчищенным пятачком аккурат под балконом. На противоположной стороне дорожки, буквально в десятке метров от стены корпуса, начинался лес – такой густой, что из окна казался непроходимым. Впрочем, судя по тому, что местами он был будто бы подсвечен изнутри, здесь имелись пешеходные тропинки – наверняка с неказистыми, как бы не советских еще времен лавочками, беседками и фонарями. Хмыкнув, я понял, что хочу туда, в лес, на мороз, в темноту, на свежий воздух.

Заторопившись, я вернулся за чемоданом, успев по ходу мельком умилиться висящей справа от двери несуразной коробочке с надписью из далекого детства «Громкоговоритель абонентский». Интересно – работает? И если работает – какая радиостанция здесь вещает? С трудом взгромоздив чемодан на постель, я принялся методично вытаскивать и развешивать в шкафу вещи, раскладывать по полочкам белье и туалетные принадлежности, сунул в холодильник привезенные с собою бутылки минералки – я много пью, хоть и говорят, что это вредно в моем состоянии. Совершая нехитрые действия, я пытался вспомнить радиопередачи, которые давным-давно слушала моя бабушка – вот из такого же или почти такого громкоговорителя. Там были детские и взрослые спектакли – это точно. «Вот и чудесно! – размышлял я, убрав пустой чемодан под кровать и напяливая лыжный комбинезон. – К черту телевизор! Буду вечерами читать в здешней библиотеке или слушать радиопостановки». От мысли, что подобные вечера могут затянуться, стать моим уделом на весьма и весьма продолжительный отрезок времени, зябкий холодок пробрался в сердце, кольнул, отозвавшись болью во всей левой половине. Поежившись, я продолжил одеваться.

Пятнадцать лет назад, накануне своего сорокалетия, я, сам того не зная, находился в предынфарктном состоянии. Организм, оставленный мною без надлежащего присмотра, вяло сопротивлялся, сам же я усиленно гнал от себя мысли о необходимом обследовании. Через пару месяцев я бы, наверное, даже не понял, от чего именно умер. Вмешался счастливый случай – меня заметили, просветили и инициировали.

Став Иным и более или менее научившись управляться с Силой, я с ужасом обнаружил нажитые изъяны и точки риска своей изношенной тушки. И на первое время основной моей работой стали не оперативно-розыскные мероприятия в составе Дозора, а наведение порядка в захламленном рассыпающемся теле. Здесь подлатать, там заблокировать, тут почистить – и следующие пятнадцать лет я чувствовал себя практически юношей: мало того что ни одна человеческая хворь меня не брала, так я еще и стареть перестал…

Я осторожно переставлял ноги. Из-за невозможности вдохнуть полной грудью сам себе я казался ссутулившимся и нахохлившимся, что наглядно подтверждала моя зыбкая тень. Фонари вдоль дорожек были чудными: сантиметровой толщины стебли какого-то вьющегося растения густо оплели каждый столбик до самого верха, и сейчас, зимой, лишенные листьев, кончики этих стеблей торчали врастопырку над молочно-белыми шарами плафонов, будто всклокоченные шевелюры. Косматые чудища. Хорошо, что все светят. Вот так повстречаешь в темноте неработающий – у самого волосы на голове зашевелятся.

Я шел и старался почувствовать вкус здешнего воздуха. Но пока получалось чувствовать лишь боль слева. Пятнадцать лет… К хорошему быстро привыкаешь. Если бы меня еще неделю назад спросили, каково это – быть больным, я бы пожал плечами: а зачем им быть?

Случилось странное, досадное и пока необъяснимое: вдруг выяснилось, что та операция, во время которой я выложился досуха, то ли не санкционирована высшим руководством, то ли проведена с нарушением каких-то договоренностей. Было назначено расследование, и до его окончания ни один из участников того столкновения не имел права пользоваться сколь-нибудь серьезной магией. В число попавших под запрет манипуляций вошло и магическое восстановление здоровья. И потому состояние моего организма откатилось на пятнадцать лет назад, в ту пору, когда мне грозил обширный инфаркт. Конечно, кое-что мне удалось исправить раз и навсегда, но вот благополучие сердечной мышцы все эти годы держалось исключительно на стимуляции Силой. То есть, пока я мог себя контролировать, пока я следил за самочувствием через Сумрак, я оставался крепким дееспособным мужиком. Теперь я и Силы был лишен, и помощи со стороны Дозора до окончания следствия ждать не приходилось. Куда деваться? Раз меня не лечат как Иного, приходится обращаться к медицине человеческой.