Андрей Левицкий - Джагер Страница 16

— Смотри, — Гест указывал во двор.

Там стояли три сендера, вокруг суетились монахи. Необычные машины — колеса в половину человеческого роста, вместо изогнутых рам по бокам скошенные листы брони. У одного самохода позади турель с пулеметом, у другого пушка на станине. В кузовах, зажав между колен трехлинейки, сидели жрецы.

Внимание Вика привлек стоящий чуть в стороне по-луфургон-полугрузовик. Трехосная машина раза в полтора превосходила размерами сендеры. Кузов обшит красным деревом, в крыше два люка, один откинут. По бокам окошки с железными шторками.

Суета во дворе прекратилась, монахи ушли, остались только жрецы. Они построились рядом с фургоном. Дверца позади кузова распахнулась, откинулась короткая лесенка…

Внизу показалась процессия. Первыми шли служки, несли расшитые серебряными нитями красные вымпелы на шестах. Следом трое жрецов со штуцерами.

А затем появился человек в золоченых одеждах, белой шапочке и плаще с красным кантом. Остановившись, он медленно повернулся, окинул взглядом двор.

— Вы?! — вырвалось у Вика.

— Нет, я здесь, — без улыбки ответил Владыка. — А там мой двойник.

— Двойник? Но зачем?

Гест повернулся, посмотрел Вику в лицо, и тому стало не по себе: очень уж цепким и оценивающим был этот взгляд.

— Ты похож на отца.

Владыка подошел к столу и сел в кресло, не спуская глаз с гостя.

— Вы знали его?

— Знал. Очень хорошо знал. А за тобой наблюдал с того самого дня, как он исчез. И теперь ты мне нужен, Вик Каспер, сын джагера.

Глава 6

Сидя на лежанке, Ильмар потер лоб. Ночью толком не далось поспать, люди Губы устроили шухер возле Окта-гона, и предстояло с этим еще разобраться. Во рту сухо, башка тяжелая… Ильмар сдавил виски, похлопал себя по щекам. — Прохор! — крикнул атаман.

Недавно рассвело, справа от лежанки из узкого окошка лился бледный розовый свет. Снаружи стояла тишина.

— Прохор! — настойчивее повторил он, взял чехол с ремешками, натянул лямки на плечи.

Проверив, заряжен ли обрез, сунул оружие в чехол под мышкой. Встал. Подпоясался ремнем с кобурами и надел куртку.

Откинулся полог, в шатер заглянул Рэм.

Морщинистое лицо выражало беспокойство. Рубцы на правой щеке, след от лапы панцирного волка, в утренних сумерках стали еще отчетливее, будто сажей полоски намазаны, — Рэма-охотника ни с кем не спутаешь. Длинные волосы на висках он заплетал в косички, как у бедуинов из центральной Пустоши, носил фетровую шляпу с лисьим хвостом, приколотым к тулье, брезентовую куртку и свободные шаровары, на ногах сапоги с мягкой подошвой.

— Прохор до Губы поехал, хозяин. А люди спят уси, как ты велел, — доложил Рэм. — Мож, чаю или… рассола?

Как и Прохор, он вел свой род откуда-то из-под Минска. Ладонь и пальцы одной руки охотника покрывала жесткая короста, которая шелушилась в сезон Большого солнца, вызывая нестерпимый зуд — следствие перенесенной земляной лихорадки. Болезнь далась Рэму уж очень легко, видно, крепок здоровьем оказался, раз победил смертельную заразу и ясный ум сохранил. И рожа не покривела, что часто случалось с теми, кто выжил после лихорадки.

— Нет. — Ильмар было сел на лавку, но тут же поднялся. — Прохор один поехал?

— Калеба взял.

— Да я вас… — Рассвирепев, атаман схватил бутылку, замахнулся. — Кто киевских стережет?

Рэм втянул голову в плечи, но не спрятался за полог. Сказал;

— Они в повозке рядом с шатром. — Увидав, что хозяин облегченно выдохнул, добавил: — Не пожелали на ночлег в палатку идти, ну и…

Охотник развел руками.

— Ладно, — смягчился Ильмар.

Снаружи простучали копыта, потом заржала лошадь. Рэм обернулся.

— Прохор с Калебом вернулись, — сказал он.

— Коня мне. Людей поднимайте.

Ильмар взял с тарелки подсохший кусок лепешки, кинул в рот, запил водой из кувшина, оставшегося на ларе с вечера, и направился к выходу.

Над мусорным курганом плыло пыльное облако — в ложбину со стороны холмов вползала колонна всадников. Впереди ехали порученец Стеня на серой кобыле и бычок Хэнк на крупном, под стать себе, рысаке.

Ильмар обогнул повозку киевских посланников, запряженную ездовым ящером, вышел на открытое пространство между стойлом и шатром, вынув из-за голенища нагайку.

Из повозки выпрыгнул Мирч Сельмур, потянулся, сделал пару резких наклонов. Покосившись на атамана, перегнулся через борт, выставил на передок клетку. Два почтовых ворона внутри загалдели, взмахивая крыльями, толкая другу друга. Монах отцепил с гвоздя под лавкой возничего ведро, накрытое сверху куском мешковины, и, подойдя к манису, поставил на землю.

Ящер тут же приподнял плоскую башку, разинул пасть и завилял хвостом, словно верный пес. Когда Мирч скинул мешковину с ведра, рептилия ткнулась туда мордой и начала есть, громко чавкая.

— Строй людей, — скомандовал Ильмар ожидавшему в стороне Прохору.

Подвели коня, атаман взялся за повод, погладил шею жеребца, оглянулся. Прохор так и не спешился, гарцевал на месте.

— Выполняй! — велел Ильмар, сунул ногу в стремя и легко запрыгнул в седло. Хлестнул по крупу нагайкой. — Пшел!

Жеребец заржал и пустился в галоп.

Проскакав мимо палаток и брезентовых навесов, атаман натянул повод. Развернув коня, встал боком к приближающейся колонне.

Хэнк покачивался в седле — морда, как всегда, что твой булыжник; Стеня ехал рядом и ехидно лыбился.

Ильмар окинул взглядом свой лагерь. Обозные, выкатив телеги к крыльцу приземистого кирпичного дома рядом с полустанком, укладывали в них раненых и таскали мешки с фуражом. У шатра спешился Калеб, выделявшийся на фоне остальных соломенной шляпой с круглыми полями и клетчатым платком на плечах. Напарник Рэма, выросший в южной Пустоши, всегда ходил в мягких сандалиях, носил штаны и куртку только из чешуйчатых шкур ящеров-манисов, не признавал тканой одежды и выделанной кожи.

На площадку между шатром и стойлом выходили пешие и выезжали конные, многие держали пики с алыми флажками у наконечников.

Конь под Ильмаром фыркнул, переступил с ноги на ногу.

Когда медведковские въехали в ложбину, пыль почти улеглась. Ухмыляющийся Стеня, остановив лошадь позади бригадира, напоролся на жесткий взгляд Ильмара и отвел глаза. Выражение на лице у Хэнка не изменилось. Бригадир не спеша приблизился к атаману, и тот сказал:

— Отъедем.

Развернул коня, пришпорив, направился к полустанку. Хэнк, нагнав его, заговорил первым:

— Юл не виноват. Он…

— Я что велел? — перебил Ильмар.

— Чтобы тихо все…

— Распоясались твои хлопцы, дело завалить хочешь?

Они остановились у приземистого дома; окна были заколочены листами жести, которые люди Ильмара нашли среди хлама на кургане из мусора, полусгнившую крышу залатали в некоторых местах брезентом.

— Ну, выкладывай.

— Что? — спросил бригадир неуверенно.

— Что! Все.

— Да что все?

Атаман сдавил каблуками тугие бока коня, заставил его подъехать ближе к бригадиру и грозно уставился прямо в маленькие туповатые глазки.

— Чего Юл твой отмочил?! Хэнк качнул головой.

— Прошка не рассказал, что ль?

— Нет, сейчас говори.

— Ночью у Октагона двое появились. Один на мотоцикле был, другой… — Тут Хэнк задумался, почесал толстую шею. Ильмар терпеливо ждал. — Другой крепкий оказался. Юл его электродубинкой треснул, так он после махаться начал. В общем, монахи по мотоциклу садить с пулемета принялись. Ну и… Метис с Юлом деру дали.

— Слушай, ты! — Ильмар так резко подался вперед, что бригадир отпрянул и чуть не вывалился из седла.

Решил, наверно, что ему лбом в рожу звездануть хотят, нос сломать.

— Дело завалить хочешь? — процедил атаман. — Монахи теперь знают, что за Октагоном следили, осторожничать станут.

Заметив, что Хэнк взялся за пистолет, он положил руку на его запястье, сдавил пальцами, будто тисками. Хватка у Ильмара была прежней, мог еще подкову согнуть.

— Выпороть бы тебя.

— Ну так и что потом? — Хэнк дернулся, пытаясь высвободиться, но не смог. — Без меня бригада за тобой не пойдет…

— Ты, сынок, еще сиську у мамки просил, а я под Москвой уже караваны громил. И люди твои тебе не помогут. На ничейных территориях вы не обжились, караван торговца два дня назад взять не смогли. Твоим людям жрать нечего. Без денег, боеприпасов и фуража ты никто. Червяк в песке. А когда я прилюдно плетьми с тебя кожу сдеру…

Гнедой Хэнка мотнул головой и громко фыркнул. Ильмар ухмыльнулся в широкое простецкое лицо. Его глаза сверкали, как у ночной гиены-хохотуньи.

— Свои же порешат, — закончил он.

И Хэнк сдался. Дернулся, высвобождая руку.

— Чего ж делать тогда? — произнес он.

— Виновных наказать, чтоб другие приказов не ослушались. — Ильмар остановил коня.