Вадим Проскурин - Мифриловый крест Страница 16

Минут через десять мы были в деревне, а потом я увидел… Нет, я не кисейная барышня, в Чечне я повидал всякого, мне приходилось и устраивать пленным момент истины, и прокладывать автоматной очередью дорогу в толпе женщин и детей, пытающейся отделить преследуемого боевика от погони. Но такого я не видел даже там.

Все обитатели Михайловки лежали напротив Тимофеевой палаты, аккуратно разложенные в три ряда. Голова каждого была аккуратно отделена от тела. Здесь были все, начиная от самого Тимофея и заканчивая грудными младенцами.

- Никого не пощадили, - пробормотал Аркадий, снял шапку и рассеянно перекрестился.

- Но за что? - сипло выдохнул я.

- На всякий случай. Для воспитания. И еще как месть за своих.

- Которых я в лесу положил? А почему детей? Какое они имеют отношение ко всему, что случилось?

- Ты пережидал метель в доме Тимофея. Они помогали тебе. Ты преступник. Они виноваты. Или в твоем мире не так?

- В моем мире закон не имеет обратной силы. Когда они помогали мне, я еще не был преступником. И вообще… дети-то в чем виноваты?

- Дети - ни в чем, - согласился Аркадий. - Убийство детей - жест милосердия, им все равно не выжить без матерей. Так что это не грех, это в порядке вещей.

- А в чем виноваты матери?

- Ни в чем, виноваты их мужья. Это закон - за убийство монаха наказывается вся деревня.

- Но монаха убил я!

- Ты убил его на их земле. Не всегда за преступление отвечает тот, кто его совершил, часто отвечает тот, кто оказался в ненужном месте в ненужное время. Кроме того, я не думаю, что их наказали за убийство того, первого монаха. Трупы совсем свежие, скорее это оттягивались те, которых ты разогнал вчера.

- Нам надо было выехать немедленно, еще вчера!

- Это ничего не изменило бы, эта деревня была обречена, рано или поздно карательный отряд все равно пришел бы к ним. Крестьяне привязаны к земле, они не могут просто так взять и уйти.

- Да, я понимаю, крепостное право. Его ведь у вас так и не отменили?

- Крепостное право здесь ни при чем! Как ты представляешь себе толпу крестьян, которые переезжают с места на место? У них не хватит лошадей, чтобы перевезти столько, сколько нужно, чтобы не умереть на новом месте от голода. Особенно зимой. К тому же, они доберутся только до ближайшего поста дорожной стражи.

- Но как же твои разбойники… то есть, твои крестьяне?

- Они изменили свой образ жизни, они встали вне закона и любой стражник вправе их убить. Более того, любой стражник обязан оборвать жизнь беглого холопа при первой же встрече. Местная дорожная стража предпочитает закрывать глаза на моих людей, ведь если их не станет, стражники лишатся прибавки к жалованью… нет, Сергей, мои люди так же ходят под богом, как и все.

- Монахи не есть бог!

- А кто есть бог?

- Откуда я знаю? Знаешь, когда я последний раз был в церкви?

- Бог не есть церковь. Ибо сказано… как там… короче, истинная вера внутри и не видна постороннему взгляду, а все, что видно - либо отблеск, либо лицемерие и фарисейство.

- Хрен с ним, с фарисейством. Что делать будем?

- Дальше поедем.

- А эти?

- А что эти? Не хоронить же их! Очнись, Сергей! У нас нет времени, нам надо торопиться в Москву. Чем быстрее мы выберемся из этих краев, тем позже на нас начнется облава.

- Сдается мне, что она уже началась.

- Это еще только цветочки. Поехали!

И мы поехали.

2.

День прошел без приключений. В какой-то момент загадочный крест на моей груди зашевелился, как будто предупреждал о неведомой опасности, я сказал об этом Аркадию, тот долго бормотал заклинания, тыкая золотым крестом в разные стороны, но эти заклинания не принесли никакого результата. Видать, тревога была ложной.

Дорога размокла, лошади плелись шагом, непрестанно оскальзываясь, и при всем желании мы так и не смогли покрыть за день больше тридцати километров, из которых десять были потрачены на то, чтобы выбраться на тракт.

Путешественников на тракте было мало и это неудивительно, если посмотреть на календарь. В моем мире, где все магистральные дороги залиты асфальтом уже добрую сотню лет, люди давно успели позабыть, что такое осенняя распутица. Здесь это помнят. За целый день нас никто не обогнал, а навстречу попалось всего две группы всадников, в одной было два человека, в другой - три. Это были молодые дворяне при саблях и пистолетах, они настороженно косились на двух смердов на подозрительно хороших лошадях, но никто из них не рискнул поинтересоваться, что мы делаем на большой дороге в добром десятке верст от ближайшего населенного пункта. Может, и хорошо, что наши автоматы так плохо замаскированы, иначе пришлось бы потратить время и патроны на ненужные стычки. А так, увидев под рогожей странную выпуклость, оценив ее очертания и мысленно представив себе обрез пищали, юные дворяне старательно отворачивались, мы отъезжали на обочину, вежливо уступая дорогу благородным господам, после чего и мы, и они спокойно продолжали путешествие.

В распутице есть и свои достоинства, Аркадий предупреждал, что к вечеру у меня будут сильно болеть бедра, но вечер настал, а никаких неприятных ощущений все еще не нет. Но, наверное, лучше бы погода была нормальной для этого времени года. Тогда у меня болели бы ноги, но заночевали бы мы не в Шараповом Яме, а в Подольске или даже в Щербинке.

Постоялый двор Шарапова Яма напомнил мне "Гарцующего пони" из голливудской экранизации "Властелина колец". Такое же покосившееся бревенчатое здание, тот же сумеречный полумрак, те же неясные силуэты, снующие во тьме от конюшни к трактиру и обратно. Я остался с лошадьми, а Аркадий пошел договариваться о комнате.

Когда мы подъезжали к Яму, я выразил сомнение в том, стоит ли останавливаться на ночлег в официальном, если можно так сказать, заведении. Аркадий ответил, что сейчас не май месяц, а ноябрь, и полевая ночевка в это время года - не самый приятный способ провести время.

- В моем мире, - сказал я на это, - на всех больших дорогах через каждые пятьдесят верст стоят посты дорожной стражи, а в каждой гостинице имеется по крайней мере один стражник, в чьи обязанности входит докладывать о подозрительных гостях.

- Справимся, - отмахнулся Аркадий. - Пара монет кому надо решит любые проблемы, кроме того, здесь меня знают в лицо. Хозяин этого двора сволочь, но не дурак, он понимает, что случится с его заведением, если мне не понравится, как здесь со мной обошлись.

- А что случится?

- Сейчас - ничего. Только он еще не знает, что монахи согнали моих людей с насиженного места. А если бы их не согнали, они обязательно отомстили бы за своего князя. Кроме того, не забывай, у меня есть слово. Одна молитва, и конюшня вспыхнет, как береста в печи.

Чтобы не дразнить случайные взгляды, еще на подъезде к Яму автоматы и гранаты перекочевали в объемистый сверток, притороченный к крупу моего коня. Под дубленкой ждал своего часа пистолет, но я надеюсь, что его час настанет не сегодня. Судя по тому, по какой широкой дуге обходят меня другие посетители постоялого двора, можно надеяться, что никто из них не отважится выяснить, что именно хранится в загадочном свертке.

Хорошо, что, вернувшись из армии, я отрастил бороду. За все время пребывания в этом мире я не встретил ни одного бритого лица, видимо, указ Петра Первого о брадобритии так и не коснулся этих краев. С другой стороны, нехорошо, что моя борода такая короткая и так аккуратно подстрижена, потому что из-за этого мое лицо сразу бросается в глаза. Наверное, именно поэтому я вызываю такое беспокойство - по одежде крестьянин, а по облику совсем даже нет. Интересно, за кого меня принимают - за разбойника, переодетого стражника или дикого монаха?

Аркадий вернулся быстро, выглядел он довольным и от него ощутимо попахивало спиртным.

- Расседлывай коня, - отрывисто бросил он, - я обо всем договорился, Васька Косой меня еще помнит. Даже странно, столько лет прошло… Короче, наша комната последняя по коридору на втором этаже, за жилье Васька денег не взял, за счет заведения, говорит. Боится, засранец, даже клятву потребовал.

- Какую клятву?

- До завтрашнего утра я не должен никому причинять зла, если меня к тому не принудят. Боялся, гаденыш, что я к нему по делу приехал, а как я поклялся, так он аж просиял, даже обещал мимо поста провести. И еще спрашивал, не нужно ли мне продать чего или склад арендовать. Думает, паршивец, что мы с тобой на большое дело едем. В общем-то, он прав, дело и впрямь большое, - Аркадий хихикнул.

- А если ты клятву нарушишь, твое слово потеряет силу?

- Ну да, а как же иначе? Что ты так долго возишься? Дай, я сам, вот смотри, как седло снимается. В следующий раз сам будешь делать. Давай, хватай тюк, пошли.