Алексей Волков - Городской охотник Страница 17

– Да, собственно, испортить можно, что угодно. Настоятель тут старик с характером.

Я его давно знаю, вот и попробую договориться. Так что уж сделайте одолжение.

– Ладно, будем молчать. Так ведь, Сашка?

– Ага, помолчим. Я тут, кстати, ни разу не был. Я по сторонам поглазею. Но обещаю молчать. Как рыба. - Референт, и, по совместительству, сын друга бывшего бандита, вытаскивал сумку из багажника. Олег стоял и смотрел на золоченые купола, как будто вспоминая что-то.

– Знаешь, Леха, я ведь тут жил. Полгода. После того, как… - его голос дрогнул, - ну, ты понял. Тяжко было. Я даже застрелиться хотел, но люди добрые не дали. А тут пожил и понял, что есть люди, которым еще хуже и гаже, чем мне. Даже если учесть, что я потерял близких людей. Тут вообще попрятались те, кто боится мира. Боится и не любит его. Как старая дева ненавидит молодого водопроводчика. Я тогда решил, что тут живут одни трусы, которые опасаются трудностей. Вот и не остался, хоть и была поначалу мыслишка посвятить жизнь служению богу и все такое. Решил, что жить надо полной жизнью. Нести крест, быть изгоем или, наоборот, звездой тусовки - не важно. Главное, не прятаться от жизни и ее испытаний в четырех стенах, оправдывая себя служением высшим силам. Надо жить и помогать людям. Как только можно. А придет время помирать - там уже и сам поймешь, достойно прожил или нет. Ведь ни один старец тебе этого не подскажет, как жить правильно, самому надо разобраться. Так ведь, Леха?

Алексей достал свой пояс с кармашками, надел его. По привычке подпрыгнул - не звенит и не стучит. Потом достал из бардачка «глок» и сунул его в кобуру. Достал второй и запихал за пояс сзади. И только потом ответил, застегивая куртку:

– В общем, да. Не стоит ждать подсказки от высших сил. Только твое дело, Аллигатор, как ты пройдешь свой жизненный путь. Начало и конец у него для всех одинаковы. А вот на самой дорожке масса развилок. Каждому - свой поворот. Надо только не ошибиться и выбрать верный. Я вижу, ты выбрал правильно, или, по крайней мере, руководствуясь теми искрами добра, что есть в душе каждого. То-то я так удивился, когда ты мне начал про законность, белую зарплату и человеческое отношение к персоналу толковать. На тебя это было не похоже. На прежнего тебя, такого, каким я знал тебя в молодости. Но это очень хорошо, что пройдя через тяжкие испытания, ты не озлобился, а стал таким, как есть. Молодчага, Олежек. Я не жалею, что приехал к тебе за помощью. И теперь точно знаю - ты не мог меня так подставить, хотя поначалу я и сомневался в твоей честности. - Знал бы ты, через что я прошел, Леха. Я сам в людях знаешь сколько сомневался? Человек человеку волк, а с волками жить… сам понимаешь. А сейчас… Я рад, братан, что мы снова вместе. Как раньше. Жаль только обстоятельства не радужные. Под ногами хрустел гравий, покрывавший дорожку к воротам обители. Навстречу шли люди. Разные. Мужчины и женщины, молодые и старые, бедные и зажиточные. Но все несли на себе печать прикосновения к сокровенному, к чуду. Храм, в котором хранились мощи преподобного Отца Сергия, давал всем страждущим такую возможность. Говорят, в самом храме, как реликвия, стояли кованные железные ворота с дырой посередине. Рассказывали, что когда войска Наполеона стояли под Москвой, артиллерия Бонапарта упражнялась в стрельбе, используя старинный храм в качестве пристрелочного ориентира. Ядра не могли причинить вреда толстенным стенам, но одно из них проломило кованые ворота и, влетев в храм, заполненный спасающимися от канонады обывателями, не взорвалось, что тут же было объявлено чудом. Алексей полагал, что это была случайность - просто выпал фитиль, не более чем совпадение, удачное для прячущихся в храме. Сам-то он знал, что надо было не прятаться, дожидаясь смерти или чудесного спасения, а браться за топоры и вилы и бить французишек что есть мочи. Как известно, боги помогают тем, кто сам не дурак за себя постоять. Однако стоило признать, что каждый волен «выбирать по себе женщину, религию и дорогу». Его собственная вера в тех, чьи имена нынче сохранились лишь на древних скрижалях да в памяти профессоров с кафедры истории, казалась адептам господствующей веры настолько же смешной и неправильной, насколько Алексей сам считал курьезным поклоняться тому, кто дал себя убить, не оказав яростного сопротивления, как подобало мужу. Но, кому бы ни возносили молитвы и проклятия те и другие, Враг у них был общий. Хоть и менял имена с течением времени. И боролись с ним каждый по-своему. Сейчас Алексею предстояло вверить своих спутников заботам такого же, как и он сам. Но не Охотника, а Целителя. Этот человек был единственным посвященным в те же тайны. Единственным, о ком он знал. Бесспорно, в такой огромной стране их должно быть немало. Знать друг о друге им не полагалось, а об этом Целителе Алексей узнал в ту пору, когда только примерял на себя роль Охотника и сам был добычей. Узнал от того инока, что отдал ему свою силу в борьбе с Собирателем. Монах, верно, расплачивался за свою слабость посмертно, но Алексей был искренне ему благодарен за его поступок. Умирающий служитель белого Бога открыл новообращенному Охотнику, где искать подобного, пусть и не во всем, ему. И сейчас они должны были встретиться вновь.

«Сказать по правде, - думал Алексей, топая по дорожкам обители, но не забывая при этом контролировать следящий контур, - „прошлая встреча с Целителем закончилась не очень тепло“. Для него оставалось загадкой, как можно так фанатично пытаться убедить человека в том, что истинное имя силы, простирающей длань над всеми людьми, таково, как записано именно в этих, „вот, посмотри сам, язычник“, книгах. Как можно не понимать, что высшей силе нет разницы, как ее называют подопечные. Важна сама вера. Те же, кого именуют Богами, всего лишь посланцы этой силы. А имя ей Мать-Земля, Природа, Гайя. Все же те, кого принято считать всемогущими богами, лишь проводники ее воли, иначе зачем им прибегать к помощи опекаемых? Сам он общался с Матерью Живой посредством Сварожичей, ее детей от отца Рода. Целитель, к которому вела их гравиевая дорожка, предпочитал называть своего посредника древним иудейским именем. Хотя и не было в том большой разницы. И зачем убеждать его в том, что нет Земли и сущего на ней? Не понятно. Мысли ретивыми альвами путались в голове. Вот интересно, как встретит его отец Леонид? Опять будет гневно клеймить еретиком или благословит, как смиренный служитель своего Господа, проливая елей отпущения на израненную грехами душу. Сам Целитель, по собственному мнению, был безгрешен и непорочен. А то, что в миру был тем еще бабником, да и сейчас был горазд огладить взглядом ладную послушницу или прихожанку - не в счет, ведь согласно последним исследованиям историков даже у Иисуса с Марией Магдалиной были дети, так почему бы и нет? А то, что инок любил вкусно покушать, теша плоть, так это вовсе и не грешно, ведь в пост он скоромного не вкушал, а пиво и вовсе считал самым что ни есть монашеским питьем и поглощать его готов был ведрами, правда, когда бывал вдали от своего непосредственного начальства - отца настоятеля. О том, что гораздо более высокое начальство пристально следит за каждым шагом чада и слуги своего, монах не задумывался. Однако все это ни в коей мере не мешало ему быть хорошим человеком и достаточно толковым священником, что в сочетании и делало его просто великолепным Целителем. Паства же считала его замечательным батюшкой и к тому же почитала за провидца, что было чистой правдой. Зрить будущее у Леонида получалось очень неплохо. Алексей даже завидовал этому дару. Но, с другой стороны, в бою этот дар не был так уж полезен, как способность, к примеру, замедлить ход времени и ускользнуть за грань человеческого мира, коими Алексей владел замечательно.

Правда, ходить по миру тонких духов ему не нравилось. Там было холодно, все время сыро, как будто в приморском городе поздней осенью. И еще запах - странный настолько, что Алексей не мог его охарактеризовать, как не пытался. Необычная смесь аромата цветущей акации, запаха любимой женщины и острой вони чего-то химического. Это просто был запах не его мира, хотя для жителей мира потустороннего воздух его собственного мира был отнюдь не ароматом амброзии. Алексей собирался всеми средствами избежать религиозного спора со священником.

Переубеждать его у Алексея не было никакого желания. Ни в прошлые разы, ни сейчас. Он хорошо помнил, как вспыхивал праведным гневом чернец при всякой попытке указать на его, отца Леонида, заблуждения… Поднявшись на второй этаж учебного корпуса, а потом спустившись по узким извилистым лестницам на цокольный этаж, троица прошла по мрачному коридору со сводчатыми потолками и вышла в просторный холл жилого корпуса. Насколько Алексей был в курсе, в цокольном этаже здания жили семинаристы первого года, на втором, соответственно, второго. Третий же этаж занимали академисты и отцы-наставники. Одним из наставников, к его чести, любимым семинаристами, и был отец Леонид. Алексей отчего-то на ходу передумал идти к настоятелю и решил направиться сразу к Целителю. Деревянная лестница, недавно отремонтированная и еще даже не испоганенная покраской, вывела их на третий этаж, который разительно отличался от этажа цокольного. Для чего надо было так унижать будущих священников, селя их в полутемные катакомбы, было еще одной загадкой, предположительный ответ на которую витал в мыслях Алексея, но так и не оформился окончательно. „И тут дедовщина“, - думалось порой Фатееву.