Андрей Мансуров - Три сказки о Городе Теней, и одна – о прекрасной принцессе Страница 17

Насчёт дорог – это правильно. А то как бы его непобедимые войска попадали в завоёвываемые страны! А насчёт налогов и распашки пустырей… А то ему еды не хватает!

Идиоты. На кой … ему всё это делать, если все предыдущие Султаны прекрасно обходились существующим многие века положением дел?!

Правда, у них и не было никогда столь обширных Империй под недрёманным крылом. Под дланью. Под пятой. Игом. Называйте, придурки, как хотите, а всё равно: он – Величайший! Попиратель вый и вседержатель браздов правления!

Сегодня подъём наверх заставил долго сидеть на всё том же простом табурете, в попытках привести дыхание в порядок. Что-то он сдал в последнее время. Одышка… Но лечить её смысла нет. Особенно пользуясь услугами тех ишаков, что пользовали его мать. Впрочем, лечиться у тех же не получится: в сердцах он сам велел всех их пересажать на кол… Даже иностранных. А уж потом надумал захватить все их страны – чтоб дебилы-правители не выступали, возмущаясь судьбой своих ряженных шарлатанов.

Он почти с тоской оглядел поверхность стола. Да, всё остальное так же здесь и лежит, на простой пыльной столешнице.

Секира. Нечасто он теперь прибегает к ней – да и смысл! Гарнизоны стоят во всех ключевых местах. В кормёжке, тяготившей бы оброком местное население, не нуждаются. Как и во сне.

Зато глухи к мольбам. Не знают жалости в подавлении мятежей. Неубиваемы.

Чайник. Эх, чайник, чайник… Достав его из-за пазухи, он увеличил его. Налил себе пиалу зелёного чая. Ах, чай, чай… От вина ему теперь плохо.

Гребень? Да, он иногда ещё пользуется. Вызывает, правда, чаще всего не экзотических пикантных красавиц, что шлют ему по старой памяти, словно принося жертву Дракону, наместники Провинций со всех концов Империи, а всё ту же Назокат.

Благо, хоть её чарующий фантом не стареет, как стареет он сам!

Он внутренне ощущал, конечно, на самом глубинном уровне подсознания, что все его мысли в последние годы словно вращаются вокруг одного стержня: словно баран, привязанный к колышку, рано или поздно возвращающийся туда, откуда начал выкусывать траву.

Только уж больно часто он сейчас мыслями возвращается всё к тому же: его Город, его волшебные игрушки, его Всемогущество… Милость?

Да, дай он сейчас указание открыть двери бездонного Казначейства, и раздавать всем деньги на пропитание, одежду, скот и прочее в этом роде, все будут славословить…

А что – дальше?

Отлично он это знает.

Уже попробовал.

Народ в первые дни будет прославлять, праздновать, веселиться… Пока не прокутит и не прожрёт нахаляву доставшиеся деньги. А после – пойдёт не на поля и в мастерские: пахать, сеять, молоть, и изготовлять посуду, обувь, одежду и всё прочее, нужное для жизни.

Не-е-ет! Народ припрётся снова под стены Дворца, и будет умолять, просить, а потом – и требовать. Выдать им то же, что выдали до этого – и чтобы выдали просто так! А они бы снова всё прожрали и пропили, и палец о палец не ударили!..

Нет, плодить бездельников и тунеядцев он не намерен! Жители его Города тоже должны работать. А не потреблять даром то, что произвели для них низведённые до положения рабов жители покорённых провинций. Иначе народ просто превратится в низшую касту тех же придворных – и жизнь в его Городе просто избалует всех, и превратит в хронических наследных лентяев и тупых скотов.

Ждущих подачки так, словно им обязаны её подавать.

А ещё мысли постоянно возвращались к сёстрам и дядьке.

Может, всё же было что-то разумное в том, что они говорили? Может, чёртова должность Колебателя Вселенной попросту поработила его самого?! И он теперь, как курильщик опиума, подсел на эту волшебную игрушку – Власть?

Говорят, что власть развращает. А его Власть – абсолютна! Значит, по идее, он и развращён должен быть – абсолютно?!

Копаясь в глубинных уголках подсознания, он, стараясь быть честным хотя бы со своей совестью (Или – её остатками!) приходил каждый раз к этой мысли – да.

Он «подсел». И добровольно никому своё теперешнее положение Бога на земле не отдаст! Только с его смертью освободится Трон!..

На празднование Хаида пришлось нацепить и тяжеленный золотошвейный халат, и сафьяновые сапоги в золоте. И перепоясаться толстым, инкрустированным драгоценными изумрудами-сапфирами-рубинами, поясом с ножнами: положение обязывает выглядеть! Корону он одел прямо на убелённую сединами голову – пусть их смотрят, что он старый! Пусть надеются, что, быть может, скоро освободится место того, кто повелевает судьбами всего Мира! Хе-хе…

Тайно, так, чтобы никто не знал, он принимал настойку волшебного корня – оттуда, из далёкой полусказочной Манчжурии. Ту, что продлевает жизнь.

Так что – ждите и надейтесь, наивные идиоты!..

После обязательной всеобщей молитвы подошло время и «светских» разговоров – просители и просто желающие ему «всяческого добра», подходили и желали. Он или милостиво кивал, или хмурил бровь.

Отвечал вслух он теперь редко – разве что когда действительно слышал нечто интересное: вот как сейчас!

– О Повелитель! Пока никто не слышит, (А верно: остальные, ждущие своей очереди, толпятся в десяти шагах, не смея приблизиться, пока он не разрешит следующему!) позвольте сообщить вам нечто очень важное!

– Я очень внимательно тебя слушаю, Визирь!

– На вас готовится очередное покушение! Посмотрите мне за правое плечо! Видите там Носыр-бека, второго помощника Казначея? – да, он видел. Заметил и непривычно напряжённое лицо чиновника, и нахмуренные брови, и как тот вспыхнул, увидав, что взгляд Султана выхватил из толпы его лицо, – Так вот они с Первым Советником моего Помощника, Сероджиддин-беком, наняли какого-то Магрибца для того…

Что должен был сделать для бунтовщиков-заговорщиков Магрибец, оказалось недосказанным. Потому что при этом имени на чело Колебателя Вселенной вдруг набежала тень, указующая длань вскинулась, словно он хотел что-то приказать телохранителям…

Но не успел!

Потому что в горле Хассана Великого вдруг, словно возникнув ниоткуда, появилась пробившая шею насквозь, стрела!

И вместо грозного окрика Повелитель Мироздания смог издать только неразборчивый не то – хрип, не то – всхлип!

После чего схватился за стрелу обеими руками. Шатаясь, постоял, словно пытаясь прожечь дыру взглядом в смертельно побледневшем Носыр-беке…

А затем рухнул, и покатился по ступеням к подножию трона!

Что произошло дальше, Визирь узнать не смог: всё вокруг заревело, загрохотало, словно водопад, и ринулось куда-то вниз, вниз, словно в пучины подземелий Мардука!..

3. Магрибец.

Труднее всего оказалось загримироваться под старика.

Впрочем, молодости свойственно невнимательно относиться к таким вещам: для них все, кто старше сорока – древние развалины! Поэтому: что сорок лет, что – семьдесят, особо разбираться подросток вряд ли станет.

Однако он тщательно проработал свой облик: выделил сильнее и без того выпуклые узловатые синие вены на руках, волосы сделал полностью седыми, и торчащими редкими кустиками на покрытом пигментированными пятнами скальпе. Морщинами покрыл всё лицо, предплечья и кисти: благо, руки сильно торчали из коротковатых (Специально для этого!) рукавов выгоревшего потрёпанного халата. Сухие, словно ветви иссохшего карагача, ноги, тоже торчавшие из-под шальвар, он сделал почти коричневыми и словно покрытыми коркой из пыли и загара.

Ну и главное, конечно – глаза. Уж он побеспокоился придать им фанатичный блеск, и взору – пронзительности… Да, так он запросто сойдёт за сумасшедшего.

И мальчишка его ни за что не вычислит. Ни за что.

Он двинулся по узкому, петлявшему меж уже слегка оплывших мазанок окраин, проходу, гордо носившему имя улицы. Ноги почти по щиколотку тонули в пушистой бесцветной пыли, в которую пересохшую немощенную землю превратили тысячи колёс от арб, и ног людей. Бедняков, конечно. Знать по таким нищим закоулкам ездить не соизволяла. Для них есть четыре центральные улицы – те, по которым Его Величество изредка оказывает честь выезжать – будь то на охоту, или на прогулку…

Вот и базарная площадь. Кривыми рядами кое-как расставленные лотки: с зеленью, фруктами, овощами. По периметру площадь окружают заведения посолидней, даже крытые настоящими крышами-навесами: кузницы, пекарни, пошивочные, гончарные мастерские, лавки с маслом, мукой, рисом, ячменём… На уши давил гомон тысячеустой толпы – все оживлённо торгуются, пока солнце не поднялось высоко, и не сделало пребывание в замкнутом пыльно-прогретом пространстве невозможным. Запахи экзотических приправ – зры, кинзы, перца, лавра, чеснока и кашниша – остро били в ноздри, не позволяя ошибиться, что ты на базаре, даже если б не было выкриков зазывал и гула от торга.

Он двинулся мимо мастерских кожевников, медянщиков и гончаров, вперёд – туда, где была лавка усто Вахида. В которой числился учеником его намеченный кандидат.