Александр Сивинских - Конклав ночи. Охотник Страница 17

«Оом-мо-хыыыы», – вырывался из пасти почти человеческий стон.

Рядом, на кочке сидела Мурка и внимательно наблюдала за гибнущим вурдалаком.

– Ты едва не опоздала, девочка, – пробормотал я окровавленным ртом и облегченно улыбнулся.

Мурка неодобрительно скосила на меня глаз.

– Отличная работа! – победоносно заорал Рыков. – Иди сюда, я обниму тебя, Родька!

– С гребаными упырями обниматься… – пробормотал я.

Он услышал и захохотал. Потом резко оборвал смех и повторил, заботливо и душевно, как добрый доктор Айболит, выговаривая слова:

– Подойди, Раскольник. Ты же кровью истечешь. А я запросто остановлю кровотечение. Подойди ко мне.

И вновь тело перестало слушаться разума; ноги сами собой понесли меня к проклятому нетопырю. Глаза залило кровью из ран на лбу, я не видел, куда ступаю, спотыкался, скверно ругался во всю глотку, но шел. Наконец, приблизился. Он сказал: «Замри, мальчик» – и принялся вылизывать мое лицо горячим, мокрым толстым язычищем. Начал со рта и бороды.

– Меня сейчас вырвет, – предупредил я, когда Рыков оставил в покое мои губы и взялся за глаз.

– Перетерпишь, – приказным тоном сказал он, ненадолго прервавшись. – Иначе заставлю сожрать все, что попадет на меня.

Пришлось терпеть. Зато, когда он закончил эти омерзительные процедуры, рожа моя стала как новенькая. То есть, возможно, на ней и остались язвочки от челюстей пиявок, но боль прошла совершенно. И кровь больше не сочилась.

– Круто, – сказал я, ощупав лицо. – А геморрой не лечите?

– Лечу. Горячей кочергой, – сообщил Рыков, с любовью поглядывая то на меня, то на Ирину. Но чаще всего на рюкзачок. – Осталось решить вопрос с докучливым лейтенантиком. Почему-то он все еще не утонул. Может, упихнуть его палкой? Или пальнуть в глотку из ружья? Чем у тебя заряжены патроны, Родя? «Нарциссами»?

– Как выяснилось, вы вообще живучие твари, – сказал я. – Поэтому у меня есть предложение получше.

– Граната! – весело воскликнул Рыков. Настроение у него было замечательное. – Но где же она?

Я мотнул головой:

– Сунул в рюкзак, когда его Ирине передавал. Надо было освободить руки для ружья. Повернись-ка, красавица.

Ирина, все еще безмолвная и заторможенная, будто сомнамбула, медленно повернулась. Когда подполковник понял, что я собираюсь сделать, было уже поздно. Упершись левой рукой между лопаток Ирины, правой я с силой дернул рюкзачок на себя. «Липучки» на лямках расстегнулись. Я отпрыгнул назад.

– Стой! – жутко закричал Рыков.

– Мурка, – скомандовал я.

Росомаха, давно уже подкравшаяся сзади, сшибла подполковника на землю. Затем коротким, точным ударом лапы хлопнула его по затылку.

– Это предупреждение, – сказал я. – Не вздумай проверять ее реакцию, подполковник. Переломать упырю шейные позвонки для нее легче, чем для тебя – вылизать мой глаз. Поверь, знаю, что говорю.

И все-таки отходил я с опаской. По пути подобрал шашку, обтер о штаны, сунул в ножны. Затем, прыгая с кочки на кочку, подобрался к никак не желающему окончательно утонуть Чичко. Осторожно подсунул под когтистые пальцы рюкзачок с Книгой Рафли. Пальцы судорожно сжались, дернулись – и вурдалак, будто только того и дожидался, ухнул в трясину целиком. Лишь на месте широко разинутой пасти закрутилась воронка жидкой грязи.

В эту воронку я и метнул гранату. Изо всех сил рванулся обратно, прыгнул, закрывая голову руками, вжался в мокрую траву и почувствовал, как вздрогнула земля. На спину и затылок упало несколько ошметков грязи.

Рыков зарыдал в голос, словно единственного ребенка потерял.

Я встал, развернулся. На взбаламученную поверхность болота поднимались пузыри.

– Вот теперь действительно все, – тихо проговорил я и крикнул: – Мурка, девочка, отпусти подполковника. Его время еще не наступило. А ты, Рыков, не забывай наш договор.

– Какой договор, гаденыш? – всхлипывая, провыл тот. – Книгу-то ты уничтожил.

– Зато жизнь тебе сохранил, ночной. Если это можно назвать жизнью. И жену. Если это можно назвать женой. Пошли, Мурка.

На земле валялись противосолнечные очки с синими стеклами. Одна дужка была погнута. Сначала я хотел наступить на них, но потом раздумал и перешагнул.

Уже заведя машину, вспомнил, что мой боевой плащ так и остался валяться на болоте. Возвращаться за ним жутко не хотелось.

Я и не стал.

Возле коллективного сада № 16 меня поджидали.

– Здравствуй, Родион, – сказала «разведенка» Лилия, закрывая зонт. Должно быть, она находилась тут долго, потому что дрожала буквально как цуцик. – Я за шампанским. Мой выигрыш, помнишь?

– Садись, – пригласил я ее в машину.

– Зачем? Сто метров и пешком пройду. – Она направилась открывать ворота. – А тебя тут какой-то старичок спрашивал. Горбатый, с железными зубами. Ласковый такой. Просил передать, чтобы ты не волновался по поводу потери какой-то книжки. Она, мол, там и лежит, куда вчера прибрали. А тебе он хорошо сделанную фальшивку подсунул.

От такого известия меня сначала взяла оторопь, потом нахлынул гнев… а потом я расхохотался. Ну, Игнатьев, ну и ловкая же сволочь! Вот уж кто и рыбку съел, и на колючее деревце взгромоздился без потерь.

Пока я ржал над собой и двумя высшими, которых без труда обманул старенький беззубый инвалид, ворота распахнулись.

Лилия держалась за створку и ждала, когда я въеду.

– Слушай, Лилька, – сказал я минутой позже, ведя «УАЗ» рядом с нею. – А что, если часть шампани мы с тобой сейчас выдуем? У меня ананас имеется и шоколад.

– Ты же не любишь шампанское, – удивилась она. – Бабский напиток. Лимонад.

– Приоритеты меняются, – сказал я. – Хочется мне, Лилька, в Париж съездить. Пока садово-огородный сезон не закончился, сторож тут не особо нужен. В крайнем случае Мурочка постережет. А во Франции ведь ничего, кроме шампузо, не наливают.

Лилия усмехнулась.

– И знаешь что… – Я заглушил машину и посмотрел ей прямо в глаза. – Поехали вместе, а?

– Разыгрываешь, – проговорила она глухим от обиды голосом.

– Да нисколько, – сказал я, привлек ее к себе и поцеловал.

Мурка ткнула меня башкой в бок и одобрительно рыкнула.

Часть вторая

Вы

Вурдалака я притянул к осине обычной стальной проволокой. Пяток мотков вокруг шеи, по парочке на локти и кисти рук, а также на колено правой ноги. Левую привязывать не было смысла, удар Муркиной лапы оторвал толчковую конечность гада почти по самый пах. Из места разрыва торчал обломок красноватой, будто проржавевшей кости, капала гнилая жижа. И при этом ночной все еще не сдох, хотя не был даже «сержантом». Обычная падаль самого низкого ранга. Это показалось мне очень и очень странным. Обычно они испаряются от значительно менее жутких травм. Феномен повышенной жизнестойкости следовало хорошенько изучить. Поэтому и появились в судьбе упыря осина, проволока и наше с Муркой пристальное внимание.

Я закончил строгать подобранную с земли сухую ветку и сильным ударом вогнал заостренный конец в ухо нашему подопытному. Уродливая башка дернулась, безгубый рот приоткрылся, из глотки раздалось еле слышное шипение. Запах разложения усилился. Я отступил на шаг и отвернул лицо в сторону. Мурка опустила голову к земле и совершенно по-человечески прикрыла морду лапами. Однако ожидаемого выброса тухлого пара опять не случилось. Упырь не слишком энергично подергался и затих.

– Вот ведь! – удивленно сказал я. – Вот ведь, вот ведь…

Других слов у меня просто не нашлось. Осиновый кол – ну пусть не кол, колышек – в черепушке, а эта дохлятина только лениво шипит. Может, на нее и солнечный свет не действует? Впрочем, это мы скоро проверим. Светает.

Мы приняли это чудо природы возле городского приюта для беспризорных животных «Трезор». Одиночки-низшие, не отчаявшиеся еще до такой степени, чтоб нападать на людей, рано или поздно объявляются в тамошних окрестностях. Ночью приют не охраняется, да и внезапно погибшие собаки или кошки никого не удивляют и не расстраивают. Скорей наоборот – меньше возни с усыплением. Мало кто знает (это не афишируется), но бродячих животных держат в приюте не дольше месяца. Если за это время не отыскался старый хозяин или не образовался новый, зверушку без лишних эмоций отправляют в мир иной. Бюджет приюта не резиновый, а свежие постояльцы прибывают постоянно. Без перерывов на выходные и праздники.

В «Трезоре» работает одна тетка из нашего садоводческого товарищества. Если внезапные ночные смерти питомцев становятся чересчур частыми, она мне сообщает. В этот раз упырь жировал на дармовой кровушке долго – всю неделю, которую я провел в Париже с Лилей.

(Неделя эта оказалась легкой, радостной и чрезвычайно приятной, но почему-то после возвращения домой у нас ни разу не возникло желания встретиться. Даже перекинуться словечком по телефону. Похоже, мы пресытились друг другом. Так же, как мороженым и шампанским.)