Владислав Русанов - Рассветный шквал Страница 18

Так учил молодежь старый Этлен — лучший клинок Облачного кряжа за последнюю тысячу лет. Воин, перевидавший больше боев, чем иные из его спутников провели ночей вне крова родительских замков.

В него последние месяц-полтора будто подгорный демон вселился — муштровал юнцов преизряднейше, не давая ни покоя, ни роздыху. На марше заставлял полдороги пробегать, только чуть придерживаясь за путлище. А то принимался скакать, как хватун клешнястый, вокруг своего коня. Спрыгивать-запрыгивать, под брюхом пролезать, под шею нырять. И молодых перворожденных повторять за собой принуждал. На ежевечерних привалах отдых тоже полагался все больше лошадям. Предводительница отряда — Фиал Мак Кехта — не раз, прикрывая ладонью неуместную улыбку, наблюдала, как вьются вокруг Этлена трое, четверо, пятеро юношей-сидов, а старик, видевший в двадцать раз больше зим, чем каждый из них, плавно движется, экономно и скупо отводя сыплющиеся на него со всех сторон удары настоящего, боевого, а не затупленного для учебной схватки оружия. Словно ведет утонченную даму в праздничном ан-мор-тьехе по мозаичному полу замка Эохо Бекха на балу Дня Преддверия Стужи. Только малость не по-придворному прихрамывает — припадает на ногу, покалеченную в знаменитом сражении у Кровавой Лощины.

Воительница легонько улыбнулась своим мыслям, поправила отросшую за время путешествия челку, и тут же на ее лицо вернулась та мрачная суровая решимость, с которой бросала она в набеги на людские поселения отряды мстителей-сидов. Прикосновение к волосам напомнило, как в морозную ночь березозола она обрезала их остро отточенной сталью меча, поклявшись изводить проклятых салэх везде, где только достанет, дотянется клинком ли, самострельным ли бельтом.

Душа ее умерла в ту ночь, оставшись на выгоревших руинах стен Рассветных Башен — родового замка ярла Мак Кехта. Улетела к затянутому снеговыми тучами небу над Облачным кряжем вместе со смрадным дымком от сгоревших тел соплеменников. Весь уклад жизни высокородной сиды, привыкшей к балам, охотам и поклонению кавалеров, разрушился и превратился в ничто. Остались только боль, смерть и жажда мести.

Сидевший напротив нее на брошенном у костра потнике Этлен заметил печаль, омрачившую и так не слишком радостное лицо его феанни.

— Ты опять вспоминаешь?

Телохранитель имел право относиться к госпоже как к маленькой девочке — некогда он служил живым щитом еще отцу ее супруга-ярла. Тому самому Мак Кехте, что первым поклялся извести салэх и развязал Войну Утраты.

— Да, Этлен…

Фиал немного помолчала, пошевелила веткой угли затухающего костра. Пламя вновь весело вспыхнуло, вцепилось в сухую деревяшку.

— Вначале я думала, что со временем боль отступит, сотрется, но… Я забываю о ней только лишь во время боя. А потом…

— Потому, что ты не слушаешь меня. Боль и страдание нельзя залить кровью врага. Ты попыталась. И вот результат.

— Опять мы о том же? Сколько можно, Этлен? Я буду убивать салэх, пока мои руки способны держать оружие. Что бы ты ни говорил! — Мак Кехта затушила веточку, ткнув ею в пересохшую землю.

— Даже тех, кто и слыхом не слыхивал о твоей беде? Кто никогда не брал в руки оружия? Пахарей, лесорубов, трапперов?

— Всех! Под корень! Грязные твари не имеют права на жизнь.

Этлен легким движением поменял позу, вытянув вперед увечную ногу.

— Наверно, я кажусь тебе странным, феанни. Но я стар, очень стар, а старость заставляет по-другому смотреть на жизнь даже бессмертных. Я принялся задумываться. Странно для мастера клинка и рубаки, не так ли?

— Странно для перворожденного проявлять жалость к ублюдочным тварям, кои во сто крат хуже лесных зверей. Те убивают для пропитания. Даже стрыгай!

— Перворожденного… — Глаза воина сузились, а взгляд стал подобен двум острым сосулькам. — Я был младенцем, феанни, когда грифоноголовые корабли ткнулись форштевнями в черный песок закатного побережья. У нас не принято вспоминать, что мы пришельцы в этой земле. Беженцы, изгнанники…

Мак Кехта вздрогнула:

— Что ты говоришь?

— Истинную правду. Первую сотню лет нашего пребывания на материке Эохо Бекхом еще не был наложен запрет на эти воспоминания. И отец успел рассказать мне, как мы покидали свои острова…

— Постой, Этлен! Я не могу поверить.

— Я понимаю, феанни. В такое трудно поверить. Ты просто выслушай старика. Я чую скорую смерть. Было бы несправедливо уйти из этого мира, унося за край свое знание. Хотя, рассказывая это тебе, я нарушаю королевский запрет и, как истинный сид, должен пасть на меч.

Этлен замолчал. Потом тряхнул длинным хвостом белых волос и потер больное бедро.

— Ладно, слушай, феанни. Нести в себе тайну, не известную почти никому из ныне живущих, тяжелее, чем принять смерть от собственного клинка. Б'энехт Ольен. Благословенная Земля. Фаагэйл Ольен. Покинутая Земля. Демоны огненных недр наших гор пробудились и хлынули наружу потоком расплавленного камня. Алые реки сжигающей все на своем пути лавы. Вся мощь благородных ярлов, все искусство волшбы, накопленное филидами, оказались бессильны перед гневом стихии. Бездушной и безжалостной…

— Ты так говоришь, будто видел все своими глазами.

Телохранитель кивнул:

— Отец умел рассказывать. Иногда мне самому кажется, что я вижу дымящиеся потоки, слизывающие камень скал и замки вместе со всеми в них живущими. Как клубы пара вздымаются к суровому синему небу там, где огненные реки впадают в студеные морские воды. Лишь малая часть народа сидов ушла с островов. Они захватили с собой на корабли то немногое, что в силах были спасти. Военный вождь Эохо Бекх повел нас на восход солнца, где, как ведомо было из рассказов путешественников, тянулся огромный пустынный материк.

— Пустынный… Значит, мы все же первыми здесь оказались. Мы, а не грязные салэх. — Фиал с силой хлестнула веткой по вновь подернувшимся багровой корочкой углям. Взметнулся фонтанчик искр, высветив на мгновение лица собеседников.

— Пустынный по наивному убеждению наших путешественников. Здесь были жители. Народ фир-болг. Сейчас ими пугают малышей. Зовут злыми болгами…

— Но ведь была война с фир-болг?

— Была… Война ли? — Горькая усмешка скривила губы Этлена. — Я был еще слишком молод. Мне не доверили обнажить клинки. Но я знаю, болги не начинали ее. Больше того, они всеми силами старались войны избегнуть. Мы, перворожденные, как сейчас принято говорить, сиды, начали ее и довели до победного конца. Народа фир-болг больше нет. А мы стали полновластными хозяевами материка, покуда с засушливого юга не поползли в благодатный северный край дикие орды салэх. Людей.

— Ты противоречишь сам себе, Этлен. Ладно, мы уничтожили болгов. По-твоему, они были мирным и дружелюбным племенем…

— Не так, феанни. Они просто были другими, отличными от нас. За что и поплатились.

— Хорошо. Мы уничтожили болгов, которые не оказывали сопротивления. Пусть мы не первые. Не перворожденные. Но салэх-то пришли все равно после нас!

— Пришли на север после нас, — поправил ее Этлен. — Кто знает, сколько они жили на юге, за горами Крыша Мира, по сравнению с которыми Облачный кряж, что муравейник у подножия холма?

— Дикие, грязные животные, не знавшие металлов, магии, даже огонь считавшие чем-то подобным прирученному зверю?

— Пусть так. Волки тоже всего этого не знают. Им объявили войну?

— Волки жгут наши замки?

— Салэх в то время тоже не помышляли о войнах с нами. Ты права, феанни, они были дики, невежественны, но не воинственны.

— И в войнах с невоинственными салэх мы утратили все земли южнее Ауд Мора?

Этлен развел руками:

— Салэх обладают одной способностью, которой нам не дано. Они отлично приспосабливаются ко всему новому, перенимают знания и дальше уже совершенствуют их по своему усмотрению.

— Просто чудесные домашние зверюшки! — В голосе Мак Кехты звенел нескрываемый сарказм.

— Да нет. — Этлен нахмурился, потер шею. — Я боюсь, ты неправильно меня поняла, феанни. Я не заступаюсь за них. В конце концов, слишком много моих братьев по клинку пало от рук салэх. Я убивал их и буду убивать. Если на то возникнет необходимость. Я только хочу отдать должное сильному, опасному, непримиримому противнику. Тем более что это мы сделали людей такими.

— Ну вот еще!..—фыркнула, как дикая кошка, сида.

— Тут ты можешь меня не переубеждать. Мы. И только мы. От кого салэх переняли железное оружие? Верховую езду? Основы тактики и стратегии? Ремесла? Магию, наконец?

Фиал молчала, раздраженно ковыряя обгорелой уже до состояния головешки веточкой в костре.

— Видишь. Тебе нечего возразить. Потому, что ты не разменяла ум на высокомерие и гордость, как многие другие. Смекалку на уверенность в своей непогрешимости…

— Ты вдруг заговорил как филид, — промолвила Мак Кехта, обиженно надув нижнюю губу. — А не как воин.