Евгения Федорова - Вселенская пьеса Страница 18

Симпатичная и тоже худая дочь четы Покровских Юлиана, хлопотала у плиты. По кухне разносился приятный аромат домашних котлет. Тетя Света села напротив.

-Ты будешь коньяк? - немного близоруко разглядывая пузатую бутылку, спросила она.

-Нет, - я покачал головой, дуя на ложку с борщом. - Я немного... устал.

-Тогда мы не будем ее открывать, - Светлана отставила коньяк в сторону. - Как ты, расскажи, что в Лондоне? От тебя уже год вестей нет, не звонишь, не пишешь. Почему решил вернуться? Как долетел?

Я украдкой улыбнулся. Хотел упрекнуть ее за неприличный поток вопросов, но вовремя вспомнил, что давно уже покинул светский Лондон, да еще вдобавок я - дома. Там, где радость измеряется в вопросах, а радушие в торопливой готовке.

-Долетел нормально, - начал я с конца, - перелет, правда, был выматывающе-долгим, но это пройдет. Вот, хотел со Стасом поговорить...

-Ах, ты собрался продать квартиру? - удачно для меня догадалась тетка. Ту самую квартиру, которая осталась от моих родителей и которую они все это время честно сдавали. Ну, и слава богу, у меня не было своей версии, а тетя только что придумала отличный, объясняющий все ответ. - Хочешь осесть в Лондоне?

-Да, тетя Света, - кивнул я, но снова спрашивать, где Стас, не стал. Во-первых, неприлично повторять вопрос, на который не хотят отвечать, во-вторых, что-то насторожило меня. Когда я заговаривал о дяде, видимых изменений не происходило, но что-то тревожное и напряженное повисало в воздухе.

-Как вы сами? - спросил я, доедая суп. - Юль, сядь, посиди с нами, велика честь для меня в пять утра что-то готовить!

Сдержано улыбнувшись, девушка кивнула, потушила газ и села рядом с матерью на стул. Котлеты были готовы.

Светлана хмурилась. Простой, казалось бы, вопрос заставил ее задуматься, она покрутила в руках ложку и сказала негромко.

-Да нормально все, работаю там же, учу детей росписи... они все такие талантливые. Юлечка вот собралась в МГУ на факультет журналистики. Очень интересная профессия, она поможет ей увидеть весь мир и познакомиться с большим количеством разных людей. И дома у нас все нормально...

-Не очень, - внезапно ледяным тоном подсказала Юля. -Расскажи ему.

-Ты о чем? - Светлана испепеляющее взглянула на дочь.

-Зачем ты так, мама, ведь Стас Антону не чужой человек, - отозвалась девушка, отвернувшись.

-Что случилось? - насторожился я.

-Тоша, понимаешь, ты улетел...

Тетка потерла глаза, опустив голову.

-Ты только не подумай, тут ведь никто не виноват, он же военный врач. Что-то с ним случилось, все с ног на голову встало в нашей семье.

Я встревожено смотрел на тетю, отставив тарелку. Мне хотелось задать главный вопрос: "Стас жив?", но я молчал и слушал. Нельзя торопить события, будет хуже всем. А Светлана продолжала:

-Стас, знаешь ли, стал все больше на работе пропадать. Перестал ночевать дома, приходил очень поздно, словно хотел прийти тогда, когда мы уже спим. Так поступают люди, которые не могут ужиться со своей головой или с родными. Приходил он всегда хмурый, садился у аквариума и часами смотрел туда.

Женщина посмотрела на меня, словно ища поддержки. Я обратил внимания, как неподвижно сидит Юля, ей очень хотелось что-то добавить, но она молчала, давая возможность матери рассказать все как есть.

-Я... мы сначала помочь пытались, узнать, что происходит, а он только отмахивался. Юля предложила не замечать того, что происходит, но ты же понимаешь...

Нет, я не понимал.

-Я попробовала надавить, были скандалы, мы хотели его к психотерапевту отвести, а он...

Женщина судорожно прижала ладонь ко рту и замолчала. В глазах ее стояли слезы, и я не стал говорить таких ненужных успокоительных слов, нарушая молчание. Я еще не знал правды, чтобы обещать, что все будет хорошо.

Света очень быстро справилась с собой, отняла руку ото рта, расслаблено положила ее на край стола и продолжала ровным голосом:

-Потом он в командировке какой-то был, долго. Обычно им не разрешали говорить, где. Вернулся, должен был приехать к ужину, а вместо этого только среди ночи пришел. Я сначала думала - задержали их, но по взгляду поняла: не хотел он домой идти. Тогда переругались. Стало еще хуже и он заявил, что улетает уже насовсем. Опять врачом в какую-то горячую точку. И вроде войны нигде не было! Я сначала подумала, это шутка, но он собрал вещи и той же ночью ушел. Мы расстались очень некрасиво... Я обвинила его в измене, в том, что он бросает взрослую дочь из-за какой-то бабы... шлюхи.

Он мне тогда ничего не ответил вслух, только посмотрел на меня... так.

Она вздохнула.

-В следующем месяце по почте пришла крупная сумма денег. Каждый месяц в одно и тоже время мне приходил квиток о переводе - Стас слал нам свою зарплату...

Только сейчас я заметил, что на кухне стоит мебель из настоящего дерева, что на потолке новая люстра, что стены покрашены матовой бежевой краской, явно из дорогой европейской коллекции. Что в углу стоит новая плита с сенсорным управлением, на раковине дорогие краны, а пол покрыт приятной для глаза розоватой плиткой. На столе прямо передо мной стояла ваза с фруктами - не с яблоками, а персиками, черешней и абрикосами.

-Вот ведь беда, - продолжала Светлана, - я не знаю, что заставило его все бросить. Стаса словно подменили. Мы ни в чем не нуждаемся, деньги, которые он присылал, даже откладывали, куда нам вдвоем так много? Только лучше бы мы нуждались, но он не воевал там...

-Он все еще там? - мягко спросил я.

-Нет, вернулся месяц назад, - покачала головой Света. - Позвонил, совершенно пропитым голосом сказал на одном дыхании что-то вроде: "Привет, вот приехал, еще живой, но ты не обольщайся. Да, не волнуйся, я проживу".

После чего повесил трубку

-Он умер там, на войне, - вдруг тихо сказал Юлька. - Моего отца больше нет...

-Не говори так! - резко бросила Света, и уже мягче, мне: - Я напишу тебе адрес и телефон, если хочешь с ним поговорить. Но ты устал, так что давай я уложу тебя спать?

Я ничего не сказал, просто кивнул.

-А котлеты? - растеряно спросила Юля.

-Я сыт, спасибо, - вставая из-за стола, я не забыл улыбнуться начинающей хозяйке и совсем не удивился, когда она, смутившись, покраснела. Явно, два года пошли мне на пользу, я стал нравиться маленьким девочкам.

Я лежал на узком мягком диванчике и никак не мог заснуть. Что-то не пускало, тревожило. Несмотря на рассвет, в углах затаилась темнота, на стенах лежали искаженные тени. Мой дом, моя Москва, которую я так любил когда-то, теперь пугала, казалась чужой и хмурой. Где-то во дворе заголосил песню пьяный, его поддержала возмущенным воем сигнализация неосторожно задетой машины.

Зло, вымученно, я сел на кровати, сбив в сторону одеяло, под которым было слишком жарко, прошел босиком к окну, открыл балконную дверь и вздохнул полной грудью пропитанный ночной прохладой и росой воздух. Неужели воздух чист? Неужели в двухстах метрах от дома поблескивает серебристой чешуей ряби маленький пруд, с которого ветер приносит едва уловимый запах рыбы и ряски? Неужели Москва осталось такой, какой я ее помнил? Москва маленьких спальных районов и высоченных тополей, Москва окраин и квасных ларьков. На самом деле, эти сердечные чувства принадлежат не городу, а самому человеку. Люди проносят с собой воспоминания по всей жизни, чтобы подкрепить колоннами чего-то привычного свою зыбкую позицию в мире. Вот и я помню свое детство, пятиэтажку, утонувшую среди берез и тополей, аллею, ведущую к магазину, тропинку, по которой можно пройти к помойке. Самое дорогое - дорожка через пустырь, который зарос деревьями, сиренью, крапивой и снытью. Там можно было вволю играть в прятки. Достаточно было захотеть, и я мог вспомнить самые незначительные детали. Теперь мне было почти двадцать, я столько всего увидел, познакомился с огромным количеством разных людей. Все это притупило мои воспоминания, заменило одни на другие.

Я додумывал детали, которых, наверное, никогда не было, но это было самое дорогое, чем я когда-либо владел. Мое детство, отец с мамой, улыбающиеся мне ранним, ясным утром, когда мы не думали о беде, не думали о том, что может случиться, и просто жили. Тогда самой заветной моей мечтой было выпрыгнуть из окошка первого этажа дома, где мы жили, на зеленый ковер сныти. Но ведь родители запрещали!

Я взял сигареты и вышел на балкон, закурил, вслушиваясь в ночь, стараясь не обращать на усталость и изнурительную головную боль внимания. Пьяный перестал петь; тихо ворча и шурша шинами по асфальту, проехала под окнами то ли синяя, то ли черная иномарка. Она казалась маленькой с высоты восьмого этажа, не игрушечной - это иллюзия - просто маленькой, вовсе не такой дорогой, каковой являлась на самом деле. Просто незначимой. Как и большинство наших поступков.

Внезапно за моей спиной тихо открылась дверь, и я без труда узнал в полумраке Юлю. Сразу стало ясно, что она не раздевалась, не ложилась, дожидаясь, пока заснет мать.