Александр Афанасьев - Битвы волков Страница 18

Есть Буйнакск и города на административной границе с Чечней, там какое-то время граница была совсем не административная, и от тех времен там осталась специализация – рыночная. Громадные рынки, на которых в свое время закупалась целая республика, потому что надо было быть полным психом, чтобы торговать в Чечне. Эти рынки остались сейчас, только они намного меньше. Время идет, кто поднялся, тот уже уехал или остался здесь и отстроил трехэтажные кафе или торговые центры – на рынке, с палатки сейчас торговать не фонтан. Да и цены уже не те, чтобы идти покупать на рынок.

И есть горный Дагестан. Это села, которые лепятся к склонам гор, подобно ласточкиным гнездам, к некоторым из них не проехать на машине, даже на надежном и неприхотливом «козле»[25]. Это места, где облака порой садятся на землю, накрывают дома, а хозяйство ведут, как в Афганистане – натаскивая землю с равнины на горные террасы на ослах, а то и на своих спинах. Здесь до сих пор сохранились традиции, которые на равнине уже забыли, если деды в основном говорят на языке предков. Отцы двуязычны, дети говорят на русском. И дело тут не в неуважении к традициям, а в банальной лени выучить родной язык.

Мы ехали в горный Дагестан. Ехали на «Ниве» – верткой и неприхотливой машине, единственный минус которой – сзади дверей нет и при обстреле быстро выскочить из нее не получится. Еще в нее часто вваривают раму в багажник и устанавливают вместо задних сидений «АГС-17». Подскочил ночью, развернулся задом, короб выпустил – и ходу…

Я уже понял, куда мы ехали.

Карамахи. Шаланды полные арбузов. В свое время у каждого жителя этого села около дома стоял грузовик «КамАЗ». Ну или почти у каждого. Я не шучу. Потому что видел это своими собственными глазами, эти грузовики. В Дагестане часто бывает так, что в каком-то селе есть своя специализация. Так вот Карамахи было селом водителей. Именно они доставляли астраханские арбузы в Москву на своих «КамАЗах». А еще – они были ваххабитами. И собирали закят. И похищали людей. И чаще всего именно в этих машинах обратно ехали украденные в Москве люди. А когда Карамахи взяли, то оказалось, что все село соединено между собой ходами, представляющими собой нефтяные и бетонные трубы, закопанные вглубь на два-три метра. И такую линию обороны нельзя взять без применения осадной артиллерии и массированных бомбежек. А еще там были две винтовки «ОСВ-96», которых на тот момент было выпущено что-то около ста штук. Калибр 12.7.

И именно туда шел с гор Басаев. Да не дошел…

Сейчас Карамахи мирное село. Наверное…

А пока мы ехали горными дорогами, разбитыми, и совсем бездорожьем. Ехали мимо людей, машин и ослов. И населенных пунктов, в которых наша машина не останавливалась. Боевики знали, что по дагестанским традициям любого гостя накормят лучшим, что есть в доме, но они проезжали мимо. Потому что знали, вряд ли найдется много домов, где им будут рады.

Знали. Но все равно вели джихад.

Итак, Карамахи. Крупное село, расположенное в Кодорской долине, пригодной для земледелия. Россыпь белых домов посреди моря зелени – дома здесь нормальные, как на равнинной местности, а не уступами, как в горах, когда крыша одного дома – это двор для другого. Бетонные заборы и крик азанчи с одной из мечетей.

Их здесь не одна, несколько…

Хамза (Гамза), военный амир южного фронта виляйята Дагестан, сидел на корточках во дворике одного из домов, в тени чинары. Одет, как обычный дагестанец, даже селянин – засаленные брюки и резиновые сапоги. Взгляд настороженный, острый. В глазах видна желтинка… это от почек, посаженных ночевками на холодных камнях. Нефрит – одна из профессиональных болезней боевиков, наряду с передозировкой свинца.

– Салам тебе, Хамза, – поприветствовал я его.

Один из бандитов, сопровождавших меня, пихнул меня по почкам, но не сильно, для порядка скорее.

– Молчи кяфир. Говорить будешь, когда спросит амир.

Осмелели. Почувствовали себя дома. Они все смелеют, когда находятся среди своих. В одиночку смелых очень мало, и это еще одно отличие горцев от русских. У нас решение как жить и как умирать каждый принимает сам для себя.

Хамза сидел на корточках, рассматривая меня своими колючими, с желтинкой глазами. Потом встал и подошел ко мне. Он был ниже меня на голову, передвигался плавно, как рысь. Я знал, что он в свое время серьезно занимался боевыми искусствами, имел черный пояс в каратэ и еще в каких-то там искусствах, даже участвовал в боях без правил. В Москве. Именно после Москвы он и поднялся – сразу как вернулся.

– Как твое имя?

– Я Искандер.

– А на русском?

– Александр.

– Как умер мой брат? – спросил Хамза.

– От пули.

– Ты был рядом с моим братом, когда он умер?

– Нет. Он умер в больнице. Меня рядом с ним не было.

– Ты видел, кто его убил?

– Плохо. Он был в капюшоне и очках. Это видно на видео.

– Тогда зачем оставлять тебя в живых?

– Я плохо видел, кто в него стрелял. Но я хорошо видел, кто за ним гнался.

– Говори.

– Один приметный. Лет сорок, даже больше, наверное. Коренастый, ростом с тебя, голова с проседью. У него борода приметная – черная, а посреди белая полоска. Знаешь его?

Ахмед помертвел лицом.

– Еще кого видел, говори.

– Еще один. Ростом выше первого, от тридцати до сорока, во всяком случае, младше первого. Вытянутое лицо, бородка, как у муджахеда, усов нет… и он с виду как пришибленный. Не знаю почему, но так кажется.

– А… гады… я их маму делал.

– Кто это, Ахмед?

Он отошел от меня, стал ходить по узенькому, наклонному каменному дворику, быстро и нервно, как зверь в клетке. Потом махнул рукой.

– Забираем его. Поедет с нами…

Беспилотник последовал за нами. По крайней мере, я на это надеюсь…

26 мая 2018 года

Дагестан, Россия

Цумада, недалеко от грузинской границы

Хитиатли, мертвое село ниже Цумады…

Южный фронт Дагестанского вилайета Имарата Кавказ.

Джихад.

Здесь, в горах, очень много мертвых сел, люди покидали дома, в которых жили, и начинали строить новые после какого-либо стихийного бедствия, например, потопа или эпидемии. Но так как дома, построенные пятьсот лет назад, и дома, чье строительство закончилось только вчера, здесь несильно отличаются друг от друга, то и кажется, что село живое, что оно покинуто только вчера. И только заросли какой-то травы, прорастающей на крышах домов, говорят о том, что селение покинули давно…

В Цумаду мы въехали тремя машинами. «Нива», «уазик» – буханка с медицинским крестом и старый «Мицубиси Паджеро».

Машины остановили, не въезжая в село – даже «УАЗ» вряд ли мог пробраться по местным улочкам – узким, извилистым, похожим на русла рек, они были сделаны так для того, чтобы в дождь лучше спускалась вниз вода и не было селей. Это место так далеко от побережья, что сюда, наверное, даже российский спецназ забредал очень редко, а что уж говорить об участковом, который мог здесь выжить, только работая на обе стороны. Но Хамза все равно соблюдал осторожность. Вперед пошел не он, а те двое боевиков из головной «Нивы», которые и забирали меня из Дербента. Хамза остался сидеть на месте, а еще один боевик, вооруженный винтовкой «Вепрь» с оптическим прицелом, сноровисто выбрался из машины, подтянулся, и исчез на одной из крыш.

– Чего мы ждем, – спросил я.

– Малчи, да… – лениво бросил один их боевиков.

Хоть не было никакого приказа, но я заметил, как ко мне изменилось отношение. Подать сигнал тревоги? Нет, пока рано.

Вернулся один из боевиков, переговорил с Хамзой, тот, кстати, был в «буханке», а не в «Паджеро». Результата переговоров я не знал, но из машин начали вылезать боевики, оружие держали открыто. Приехали, значит…

Ствол автомата уткнулся мне в спину.

– Пошел…

– Что ты хочешь, Хамза…

Хамза, нервный, дерганый, как еще говорят, на гоне, ходил в промежутке между домами, в котором под прицелом автомата держали меня. Его пальцы постоянно находились в движении, они то мяли что-то невидимое, то играли какие-то гаммы.

– Заткнись…

– Малчи, да… – подкрепил слова амира боевик на охране, лениво пихнув меня ногой.

– Сдать меня хочешь? Этим уродам с той стороны границы? И тем самым вымолить себе прощение?

…

– Хамза…

…

– А как же честь? Я твоего брата спас от смерти, вез до больнички. А ты меня сейчас сдашь? Это так в горах благодарят?

Хамза дико смотрел на меня, а потом ударил со всей силы кулаком по каменной кладке кошары и глухо и обреченно то ли завыл, то ли застонал, как волк…

Смотреть на это было страшно даже мне…

Безумие прервал вызов рации. Хамза моментально прекратил истерику, дотянулся до рации. Неужели так играет?

– У. У[26]… – сказал он по-аварски. – Бегъула[27]. Бегъула.