Меня зовут Виктор Крид - Михаил Француз Страница 18

Вдруг во взгляде ее мелькнуло узнавание.

— Дядя ВиктОр? — изумленно-недоверчиво-радостно спросила она по-французски.

Это обращение… Так меня называл только один человек за всю мою жизнь. Неужели…

— Николь? — удивленно расширил я глаза и принялся вскрывать ее оковы. Сложных замков тут не было, как собственно и в моих скрепах, но они тут и не сильно нужны. Так что отломанный кусок пинцета вполне мне заменял ключ. — Ты выросла, похорошела.

— Дядя ВиктОр, представляешь, мне только сегодня снилось… Снился ты… что будь ты здесь, и все они… Ты бы всех их… Вот я глупая, правда? — доверчиво сказала она и неловко улыбнулась, а глаза наполнились влагой.

Я как раз закончил с оковами. Николь хлюпнула носом и, вцепившись в одежду, разрыдалась в мое плечо, словно маленькая девочка.

Я растерянно обнял ее и начал гладить по волосам, шепча какие-то успокоительные глупости.

Николь…

Я встретил ее во Франции. В 1914-ом, когда я только прибыл из Азии, она была маленькой девочкой шести лет. Жила с бабушкой по-соседству с домиком, что я прикупил в Париже перед поступлением в Сорбонну.

Веселая, общительная и любознательная девочка, частенько забегала ко мне во двор. Звала Дядей ВиктОром, любила наблюдать за моими утренними и вечерними тренировками.

Как-то так вышло, что из простого зрителя, она постепенно перешла в разряд учениц.

При всей своей добродушности, девчонка была упертая, прямолинейная, пробивная. Так что я подобрал ей в качестве основного стиля Вин-Чун. Ну и элементы Муай Боран. Ей нравилось.

Постепенно она, словно хвостиком приросла ко мне и в стрельбе, и в пилотировании (напомню — у меня в то время был свой маленький самолетик), и в рисовании. В общем почти всегда крутилась рядом. Я не возражал. Учить ее было весело.

Когда я закончил Сорбонну, ей было двенадцать. В Мюнхен ее семья естественно не поехала. Так что мы переписывались с ней после этого. На летних каникулах опять же я гостил во Франции. Зря наверное, но что уж теперь, учил ее взрывному делу, технике, механике, вождению, вскрытию замков и охранных систем… Ей нравилось.

Но время шло. Не знаю, что произошло, но в 1924-ом, приехав опять во Францию, в доме, где она жила, я застал уже совершенно других людей. И писем больше не получал.

Было, конечно, грустно, но долгая жизнь к расставаниям приучает. Тогда ей было шестнадцать.

Теперь уже, должно быть тридцать пять… Узнать меня без волос, по прошествии девятнадцати лет — удивительно. Крепко же ей досталось. Да еще глаз этот.

Кажется, я даже знаю, что именно сделало ее глаз таким. Ведь задумчивый Шмидт со шприцем уходил именно в сторону этой лаборатории.

— А, что ты тут делашь, Дядя ВиктОр? — спустя три минуты, вытирая глаза, спросила она меня.

— Видимо, как в твоем сне… Всех… — ответил я и постарался выдавить из себя ободряющую улыбку. Но, похоже, не очень у меня получилось, так как Николь… Дзен, трудно называть именем девочки, что осталась в памяти, взрослую почти незнакомую женщину. Так как Николь зябко поежилась от того, что у меня вместо улыбки получилось.

— Ты изменился, Дядя ВиктОр. Стал жутким, — снова поежилась она и закрыла грудь рукой, сообразив, наконец, что совершенно голая передо мной.

— Война, Николь, война, — только и нашелся, что ответить я. — Ладно, ты закройся тут. Подожди немного, я сейчас схожу, расчищу дорогу и вернусь. Подбери себе пока-что чего-нибудь из одежды…

— А ты точно вернешься? — жалостливо вскинула глаза она и непроизвольно опять схватилась за мою одежду.

— Вернусь, — в этот раз улыбка получилась нежной и ободряющей.

— Хорошо, — опустила глаза она и с усилием разжала руки. — Я буду хорошей девочкой и подожду тебя здесь.

Я сглотнул, вдруг застрявший, колючий комок в горле и кивнул.

А потом надел на голову шлем убитого гидровца и вышел за дверь.

* * *

Глава 17

Освенцим был велик. Чудовищно велик. Пятьсот гектаров! Это очень много.

Чудовищно.

Сидя в камере-лаборатории трудно было себе представить масштабы происходящего вокруг. Чудовищно. Снова повторяю это слово, просто потому, что не могу подобрать другого. У меня вообще со словами получился полный ступор, когда я прорубился через охрану наружу.

Я стоял на подоконнике и смотрел на поля бараков и зданий, уходящих за горизонт, и никак не мог вдохнуть. Дыхание перехватило и не отпускало, пока в глазах не начало темнеть.

Даже Зверь встрепенулся в душе. Он выгибал спину и дыбил шерсть. Это была не ярость. Это был страх.

Даже находясь рядом с фронтом, я не мог представить себе ТАКОГО.

Теперь начинаю немного понимать Эрика Лэншера из саги о мутантах. Чтобы никогда больше не видеть такого, он был готов чуть ли не собственными руками разорвать планету. Лишь бы не видеть этой чудовищной бесчеловечной функциональности. Убить всех самому, сразу, без мучений, но только не допустить появления ЭТОГО.

Песчинка.

Просто песчинка. Именно так я себя чувствовал. Поэтому плюнул и повернувшись, пошел обратно к лаборатории, где осталась Николь. У девочки титановые нервы, если она видела это все, оказалась на разделочном столе Шмидта и рыдала всего три минуты, когда «все вдруг кончилось». Будь я женщиной в подобной ситуации и бился бы в истерике не меньше часа.

Но я мужчина. И ситуация у меня другая.

Я вернулся. Николь сидела уже одетая, я бы даже сказал экипированная (все снятое ей с трупов и надетое на себя снаряжение было подогнано и подтянуто, чувствовалась привычка и сноровка).

Я молча вошел и крепко прижал ее к себе. Она не отстранялась. Лишь через долгую минуту я смог говорить. Хрипло, буквально шёпотом.

— Я не смогу… всех… — снова с трудом сглотнул подступивший комок. — Слишком много для меня… Я сойду с ума… Просто свихнусь.

— Ничего, — спокойно ответила она. Ее голос на самом деле был спокоен. Это пугало. — Я помогу. Главное добраться до радио…

— Поможешь? — отстранил ее от себя я, чтобы посмотреть в глаза. Она смотрела твердо и не отводила взгляд.

— Помогу, — кивнула она. — Главное добраться до радио.

— Пошли, — пожал плечами я и отвел взгляд, признавая ее лидерство в этом деле. И Зверь не возмутился. Странно. Но так даже легче. — В здании охраны больше нет. Новые части еще не подошли. Сигнала тревоги не объявлялось. Есть несколько заключенных.