Василий Звягинцев - Билет на ладью Харона Страница 18

Не ударил еще первый разрыв, а он уже летел вниз, почти не касаясь подошвами ступенек.

Упершись плечом в литой чугунный столб арочного подпора, прикрывший его от разлета последних осколков, Тарханов едва дождался, пока осядет дым, известковая и кирпичная пыль, вскинул ствол пулемета и выжал спуск.

Черт с ним, со стволом, пусть плавится. Тут главное — погасить тех, кто еще сохранил способность шевелиться и сопротивляться.

Слева направо Тарханов вел стволом строго по периметру холла.

Силы в руке едва хватало, чтобы удерживать его на нужном уровне, не допускать увода вверх.

Гильзы звонко разлетались по мраморному полу, пули с чмоканьем входили в человеческие тела, а которые пролетали мимо, крушили мозаичные стеновые панели, уцелевшую с позапрошлого века голубую и золотистую кафельную плитку.

Пулемет последний раз лязгнул затвором и смолк. Как раз тогда, когда закончил свое дугообразно-плавное движение. То есть кончилась лента. Менять барабан было некогда.

Крики, которые Сергей не слышал из-за грохота пулемета и давнего звона в ушах, вдруг стали различаться. И крики эти были отнюдь не торжествующие, не боевые. Недавние герои верещали от боли и страха смерти, звали на помощь, кто-то, может быть, пытался собрать возле себя еще способных сражаться. Тарханов не вслушивался.

Он пробирался через лужи крови и растерзанные тела туда, где видел сквозь мглу вроде бы исправный станковый пулемет, сторожко водя вокруг «рапирой».

Постепенно становилось тише. Просто все меньше и меньше оставалось тех, кто еще был в состоянии кричать.

Да, «гочкис», развернутый из тамбура внутрь зала, был в порядке. Из приемника свешивалась довольно длинная лента, полная патронов. Рядом еще две зеленые коробки.

И успел припасть к его прикладу в самое время.

Теперь пришлось пройтись огневым шквалом по галерее и выходам из коридоров.

И эта лента кончилась слишком уж быстро, но зато и желающих проверить, есть ли еще патроны у неизвестно откуда взявшегося шайтана или внезапно сошедшего с ума боевого товарища, поблизости не осталось.

Уж больно все хорошо идет, мельком подумал Тарханов, не должно бы так везти второй раз подряд.

Сейчас бы не искушать судьбу, забиться в тихий уголок и предоставить остальное бравым ставропольским егерям.

Или хотя бы глотнуть сотню граммов коньяку, чтобы разбавить избыток адреналина в крови.

Нет уж, ваше высокоблагородие, раз взялся, так взялся.

Пора бы уже и подлететь ребятам… Однако.

Он взглянул на часы. Черт возьми, всего восемнадцать минут прошло. Значит, минимум еще десять придется держаться.

А слева распахнутые стеклянные двери перехода в новый корпус. И оттуда в любую секунду может набежать еще неизвестно сколько чурок, простите за выражение.

Тарханов вдруг ощутил смертельную усталость. Он заметил это по тому, что с трудом сумел перетащить всего лишь тридцатикилограммовый пулемет от центральных дверей в нишу между шахтой лифта и глухой стеной. Вставил в приемник новую, полную ленту.

И сел на пол, вытирая пот со лба.

Да, плохи дела. Он ведь не спит уже вторые сутки, питается почти исключительно коньяком и папиросами и убивает, убивает, убивает… А врагов… их становится меньше или они делятся, как амебы?

Однако даже и в этом состоянии нужно жить и исполнять свои обязанности.

Чужой, резко пахнущий духами парик не давал ему дышать, кожа на подбородке зудела, длинные волосы щекотали нос. Он отшвырнул его в сторону, а заодно и арабскую шапку. Теперь маскироваться уже и незачем.

И Тарханов снова успел привалиться к плечевому упору «гочкиса» и какое-то время поливать огнем мелькающие вдали тени.

А потом словно бы потерял контроль над ситуацией. По крайней мере, пришлось сделать усилие, чтобы не перепутать ребят в знакомых ярко-зеленых кителях с погонами, обшитыми широким золотым басоном с надоевшими камуфляжами врагов.

И каким чудом двадцатилетние парни, вломившиеся с улицы сразу во все двери и окна первого этажа, удержали пальцы на спусках автоматов при виде всклокоченного, с грязным пятнистым лицом человека, остервенело палящего из пулемета, он тоже не сообразил. Значит, неплохо их все-таки учили.

— Полковник, это вы полковник Неверов? — тряс его за плечо какой-то поручик.

Сергей взял себя в руки. Мало ли, что воюет уже черт знает сколько со вчерашнего вечера и почти потерял самоконтроль. Перед младшими по чину расслабляться нельзя.

— Разумеется. Представьтесь, пожалуйста. И доложите обстановку.

Он выпрямился, приосанился, изобразил на лице соответствующее чину выражение. Нашарил в кармане изломанную коробку папирос.

— Поручик Иваненко, с вашего позволения. Командир первого взвода четвертой учебной роты. Здание гостиницы полностью окружено, сопротивление внутри подавлено. В этом корпусе живых бандитов нет. В девятиэтажном взяли около десяти пленных. Остальные тоже убиты. Кажется, нам попались достаточно важные персоны. Потери в моем и втором взводе: трое убитых, шестеро раненых.

— Эх-х, вы, пацаны, — только и сказал Тарханов, торопливо глотая дым. — Как же не убереглись-то?

Поручик растерянно-виновато пожал плечами.

А что он мог сказать? Нарвались на автоматную очередь или несколько снайперских выстрелов из любого окна, вот и потери. Хорошо, хоть пленных взяли.

— Пошли, посмотрим, кого вы там прихватили. — Полковник раздавил окурок о стену и тряхнул головой.

Сначала допросить «языков», а потом и за Татьяной можно отправляться.

«…Что „языки“ захвачены, это хорошо», — думал он, шагая по застекленному переходу между корпусами, половина стекол в котором была выбита пулями и осколками. Стекло хрустело под ногами, в пробоины и проломы задувал сырой ветер вместе с клочьями тумана. Дышать этим воздухом было необыкновенно приятно.

Вообще дышать, ибо вполне свободно он мог бы сейчас валяться в луже собственной крови, подобно тем боевикам, через трупы которых время от времени приходилось перешагивать.

Вдруг поручик у него за спиной приостановился.

— Что такое? — резко обернулся Сергей, привычно вскидывая автомат. Но никого, кроме них двоих, в коридоре не было. А Иваненко смотрел куда-то вниз.

— Я думал, господин полковник, что выражение «по колено в крови» — это просто метафора.

Тарханов тоже опустил глаза. Да, действительно! Его туфли и джинсы были вымазаны и забрызганы начинающей уже сворачиваться и темнеть кровью почти до колен.

«Это когда я прорывался через вестибюль», — подумал полковник.

— И что же вас так удивило, поручик? Советую запомнить: по колено в дерьме — гораздо хуже. Подождите, я сейчас.