Роман Злотников - Последняя крепость. Том 1 Страница 18

Но тут же вскочил снова. В ушах его все еще стоял хриплый рев, глаза все еще видели неясный, но оттого еще более пугающий громадный силуэт. Надо было двигаться дальше. Ни за что нельзя было останавливаться. Чудовище отстало, да. Но теперь Ажа подстерегала новая опасность — не менее ужасная. Требовалось добраться до тех, кто сумеет помочь. Сейчас Аж сам себе помочь не мог… Эта рана…

Впереди на холмах мерцали огоньки деревенских домов. Всхлипывая и шатаясь, крестьянин побрел на свет этих огоньков. Левой руки он не чувствовал вовсе. Левая часть спины онемела. Левая нога — та самая, искривленная от рождения — все подламывалась. Ажу казалось, что он облит собственной кровью от макушки до пяток. Почти уже войдя в деревню, парень едва удерживал сознание — у него кружилась голова, а к горлу то и дело подкатывала тошнота. Залаяли, завизжали и завыли деревенские собаки, словно почуяв приближение чужака. Они прекрасно знали Ажа, но, видно, тот нес с собой вонь чудовища…

Крестьянин постучался в первый же дом, но к тому времени настолько обессилел, что даже не понял, кому этот дом принадлежит. Ему открыли. Бородатая изумленная физиономия мутно замаячила перед парнем.

— Огня… — захрипел Аж. — Огня…

Он ввалился в дом и все-таки упал. Кто-то что-то говорил ему, но смысла слов пострадавший разобрать не мог. Кто-то наклонился над ним и, вероятно разглядев его рану, вскрикнул от ужаса и отвращения.

— Огня… — стонал Аж. — Огня!.. — молил он, силясь, чтобы его поняли.

И его поняли.

В доме подожгли смоляной факел. Потом охваченное трескучим пламенем оконечье коснулось раны на плече Ажа. Странно, но боли он не почувствовал. Раздалось шипение. Почуяв вонь горелого мяса — своего собственного мяса, — Аж, наконец, лишился чувств.

Четверо всадников ехали по высокому речному берегу — вдоль по течению, туда, где далеко-далеко на горизонте широкое русло реки изгибалось и пряталось за хмурую тучу леса. День клонился к закату. Раскаленное солнце медленно опускалось в потемневшую воду и, казалось, вот-вот зашипит.

Всадники ехали небыстро и друг подле друга — цепью. Это позволяло им, всем четверым, вести разговор, не слишком напрягая голос.

— Ты говоришь, брат Герб, эльфы так же подвержены страстям, как и люди, — произнес Кай. — Но разве допустимо жертвовать жизнями тех, кого оберегаешь и о ком заботишься, ради своего личного сиюминутного желания?

Ехавший по левую руку от Кая седобородый рыцарь в доспехах, щетинившихся шипами, усмехнулся.

— Брат Кай, — сказал он. — Тебе посчастливилось попасть на Туманные Болота в юном возрасте. Понятие Долга вошло в твою плоть и кровь раньше того, как ты успел узнать, что страсть может накрепко пленить разум. Поверь мне, даже самые лучшие из людей могут обезуметь… от любви, ненависти, жадности, тщеславия… и прочих страстей.

— Это верно, — задумчиво подтвердил Оттар (его конь осторожно переступал копытами на самой кромке обрыва, под которым лениво набегали на бурый песок пологие речные волны), — это верно… Помню, как прибыл я из Северной Крепости в Дарбион. Ополоумел же поначалу! У нас ведь, на Ледниках Андара, житуха суровая. Дозоры по скальным ущельям, по ледяным тропам… А как море разыграется — в обе руки по крюку, только так и ползаешь, чтоб не смыло. Брызгами обдаст, обтянет тебя ледяной коркой с ног до головы… Пальцев не чуешь. Поневоле ждешь, когда из морской пучины покажется Тварь, чтобы кровь хоть немного по жилам разогнать. Это здесь, на юге, день сменяется ночью, не перепутаешь. А там: полгода темень — глаз коли. Посереет небо, ветер чуть поослабнет, значит — лето пришло. Да… И после этого — Дарбионский королевский дворец! Мягкая перина! Пива и вина сколько хочешь! И главное — бабы!.. Гх-м… — осекся верзила, искоса глянув на принцессу, едущую с другого края цепи. Лития сделал вид, что не расслышала, и северянин продолжал, несколько, впрочем, понизив голос. — Баб-то я до этого и не нюхал даже. А во дворце их — пруд пруди. И ведь сами на шею вешаются, хоть пинками отбивайся: и служанки, и кухарки, и фрейлины, и даже знатные дамы… Первые дни из постели не вылезал, про что другое и думать забыл. Точно говоришь, брат Герб, — от страсти свихнуться легче легкого. Вот, помню, схлестнулся с одной шмарой. То есть не шмарой, а графиней. Но это только одно название, что — графиня. А на деле — самая настоящая…

Тут принцесса, видимо найдя, что пришла все-таки пора заткнуть фонтан красноречия чересчур увлекшегося воспоминаниями Оттара, звучно прокашлялась. Верзила замолчал и сделал вид, что очень занят приведением в порядок перекрутившихся поводьев. Седобородый Герб довольно сурово взглянул на него, и Оттар, вздохнув, извинился перед Литией.

— Мы определяем своих врагов — как Тварей, — заговорил Кай, напряженно размышлявший все время, пока Оттар предавался воспоминаниям о сказочной жизни во дворце. — Что есть Тварь? Нелюдь, враждебная людям. Не-человек, враг рода человеческого. Когда я — вопреки правилам Кодекса — обнажил свой меч против людей, я рассуждал так: если человек встал на сторону Твари — он сам стал Тварью…

— Сражаясь против людей-магов, призывающих демонов, — продолжил за него Герб, — ты уничтожил и демонов, и магов. И гвардейцев, которых привели с собой маги.

— Я бился не с людьми, — упрямо покачал головой Кай. — Я бился с Тварями. То есть… тогда я видел перед собой Тварей, а не людей. А сейчас… глядя в прошлое… я не знаю. До сих пор не могу разобраться, прав я был или неправ.

— Людей легко запутать и обмануть, — подала голос золотоволосая принцесса. — Сегодняшним утром мы в этом очень даже хорошо убедились.

— Мне кажется, — проговорил юноша-рыцарь с седыми прядями в черных волосах, — следует отличать заблуждение от сознательного выбора.

Лицо Кая было сосредоточенным, печать внутреннего неспокойствия лежала на этом лице. И сейчас, и во время утренней битвы рыцарь выглядел так, будто самым необходимым для него было обдумать какое-то решение. Точно та мысленная битва, которая вот уже долгие дни гремела в пространстве его разума, во внутреннем его мире, была неизмеримо важнее всего, что происходит с рыцарем в мире внешнем. Вернее, не так… Очевидно, эта обезумевшая орда, напавшая на путников сегодняшним утром, не шла ни в какое сравнение с незримыми и неведомыми чудовищами, атакующими разум рыцаря.

— Человек не может становиться на сторону Твари! — вдруг сказал Герб — громко и отчетливо. Так, словно эта мысль только что пришла ему в голову. — Потому что Тварь противоположна Человеку… Потому что это невозможно. Это противно здравому смыслу. Это противоречит природе. Человек не может встать на сторону Твари. Он может лишь ошибочно полагать, что использует силу Твари для каких-либо своих целей.

— Почему — ошибочно? — живо повернулся к собеседнику Кай.

— Потому что на самом деле это Тварь использует его.

— Значит, убивая людей тогда, в сражении в городе Лиане, — я был прав?

Герб взял в горсть бороду. Подумал немного. Затем твердо ответил:

— Сейчас я полагаю, что… нет. Ты был неправ. Принимая то или иное решение, люди ошибаются так же часто, как и тогда, когда они действуют под влиянием страстей. А заблуждающихся должно — вразумлять. Но никак не убивать.

— Выходит… я все-таки нарушил Кодекс, — проговорил Кай, глядя прямо вперед, — и никакого оправдания мне быть не может.

Седобородый Герб, дернув ртом, как от внезапного приступа боли, длинно выдохнул. Потом заговорил:

— Кодекс… Условия нашей жизни на Туманных Болотах таковы, что если мы не будем соблюдать правила Кодекса… если мы даже думать начнем вразрез с правилами — Твари одолеют нас. Кодекс складывался столетиями, и он — одно из важнейших условий того, чтобы твердыня Крепости оставалась незыблемой, чтобы Твари, появляющиеся из-за Порога, не добрались до людей. Долгие века Болотная Крепость почти не сообщалась с Большим миром. Рыцари нашего Ордена несли службу близ Порога — и в Большой мир выбирались лишь изредка, по мере необходимости. Чтобы добыть что-то, чего на Туманных Болотах найти или изготовить невозможно. На этот случай Кодекс четко прописывал запреты: мы не имели права вмешиваться в дела людей, сражаться с людьми и убивать людей. Какие бы страшные душегубы ни встречались нам в пути, судить их — не наше дело, пусть они тысячу раз заслуживают смерти. Наше дело и наш Долг — защищать людей от Тварей. Лишь в крайних случаях допускалось вразумлять людей, творящих с другими несправедливость…

— Так было до тех пор, пока я — велением короля — не покинул Крепость с тем, чтобы нести службу в королевском Дарбионском дворце, — продолжил за него Кай.

— Сэр Кай сражался с людьми и убивал людей, — быстро проговорила принцесса, — но, делая это, он исполнял свой Долг. Если бы он не обнажил меча против моих врагов… кто знает, как повернулась бы тогда моя судьба. И судьба всего королевства…