Антон Первушин - Резец небесный (Операция «Испаньола») Страница 18

Если честно, то на Родину Ивана Ивановича не тянуло. Он получил европейское образование, привык жить в настоящем европейском городе, не держался за «землячества», ему нравились эстонцы – спокойные, рассудительные, без всех этих характерных для многих кавказских народов «заморочек», связанных с понятием «кровные узы». Он уже подыскивал себе пару – желательно, эстонку, – проигнорировав многочисленные письма старенькой мамы, убеждавшей его заехать на месяцок и выбрать невесту из местных, породнившись с каким-нибудь из многочисленных дружественных кланов. Иван Иванович лишь презрительно фыркал, но в ответ писал, что рад бы, только вот серьёзные дела так быстро не делаются, а начальство таможни большого отпуска не даст… Его не тянуло на Родину, но и портить отношения с «землячеством» он не хотел – те могли наделать проблем.

С началом эпохи Перестройки и нового мышления всё пошло наперекосяк. Эстонцы как-то очень быстро растеряли своё спокойствие и рассудительность, а Иван Иванович неожиданно для самого себя стал «иностранцем» и «оккупантом». То, что он прекрасно говорил по-эстонски, а к русским по крови имел отношения меньше, чем австралийский абориген, не имело никакого значения – он стал чужаком, а после быстрых кадровых перестановок в таможенном управлении – ещё и безработным.

А на исторической Родине Ивана Ивановича началась война. Он читал сообщения о ней в эстонских газетах и смотрел документальные ролики по эстонскому телевидению. Он горько усмехался, когда видел, что официальная эстонская пропаганда весьма сочувственно относится к «борцам за независимость» в далёкой республике на Кавказе, ведь на низовом, непропагандистском, уровне всё было совсем по-другому, и бывшие друзья просили им больше не звонить, и продавщицы в магазинах и на рынке смотрели волчицами, и паспорт гражданина Эстонской Республики со штампом регистрации в городе Таллине можно было получить только за очень большие деньги, которых сторонящемуся «землячеств» Ивану Ивановичу было никогда не заработать.

Иван Иванович затосковал. Он начал пить по-чёрному, чего раньше за ним не водилось. В промежутках между запоями писал письма во все известные инстанции, доказывая, что он – не русский; что ненавидит Россию; что Россия оккупировала его страну в начале века точно так же, как она оккупировала Эстонию четырьмя десятками лет позже. Один раз он даже пошёл на прямой подлог, заявив в письме для Комитета по перемещённым лицам, что является старым диссидентом и ветераном борьбы с тоталитарным режимом Москвы. Любопытно, что на все свои письма он получил довольно пространные ответы. Правда, смысл этих ответов сводился к сакраментальной фразе: «Пошёл ты на …».

Именно в эти дни, в дни отчаянья и бесконечного похмелья, к Ивану Ивановичу пришёл человек, известный в кругах профессиональных разведчиков под псевдонимом Чёрный Пёс. Разумеется, впоследствии Иван Иванович ни разу не воспользовался этим псевдонимом (назвать правоверного мусульманина «Чёрным Псом» – означает дважды оскорбить его, причём смертельно), однако, случайно прослышав о том, как его шефа называют «янки» и «русаки», Иван Иванович подивился, сколь точна характеристика, и с тех пор про себя называл шефа именно так – «Чёрный Пёс».

Начальник военной разведки действительно походил на пса – на поджарую псовую борзую: вытянутое лицо, большой и прямой нос, острые уши со скосом назад, чёрные вьющиеся волосы с сединой на висках, грудь неширокая, конечности длинные и сухие. Именно таким увидел его Иван Иванович на пороге комнаты, которую снимал у затюканной неурядицами последних лет русской жительницы Таллина (из общежития, принадлежащего таможенному управлению, Иванова выселили после судьбоносного сокращения штатов). Чёрный Пёс перешагнул порог комнаты степенно, высоко неся голову, – как и подобает старшему горцу в присутствии младшего. Ивану Ивановичу подобало бы вскочить и встретить гостя, но он посмотрел на вошедшего тяжёлым хмельным взглядом, потянулся рукой назад, взял, не глядя, стопку с полки, поставил на стол и налил в неё водки до краёв.

Чёрный Пёс не стал дожидаться приглашения от позабывшего этикет гор земляка. Он поискал и нашёл табуретку, проверил на устойчивость, после чего сел, поджав губы и не сводя с Иванова взгляда больших глаз из-под кустистых бровей. Одет он был в простенький пиджак – из тех, что любят носить ветераны Великой Отечественной – и мешковатые брюки. В руках гость держал длинную чёрную трость с прямой рукояткой, на которую опирался при ходьбе.

– Выпьем, старик? – предложил Иван Иванович по-русски, даже не силясь изобразить радушие; он, конечно, опознал в госте соотечественника, но это ничуть Иванова не обрадовало.

Чёрный Пёс остался недвижим.

– Ну и чёрт с тобой! – заявил Иван Иванович и, опрокинув в себя стопку, захрустел маринованным огурцом.

На узком морщинистом лице Чёрного Пса ничего не отразилась. Он продолжал буравить Ивана Ивановича взглядом.

– По делу пришёл или что? – поинтересовался Иван Иванович, приканчивая огурец – речь его стала невнятна.

– Ты давно не писал матери, – сказал вдруг гость на одном из горских наречий, принадлежащих к семейству нахских[35] языков.

Он начал с прямого обвинения, а это ничего хорошего Ивану Ивановичу не сулило. Однако тот пребывал в депрессии, оплакивая ушедшие светлые денёчки, был пьян, а потому отнёсся к откровенной угрозе наплевательски.

– Ну, не писал, – подтвердил он развязно; намёк Чёрного Пса, что пора перейти на родную речь, он проигнорировал и ответил снова по-русски. – О чём писать-то? Как с работы выперли? Будет ей радости…

– Ты девять лет не навещал дом, – продолжал укорять гость.

– Мой дом – здесь! – отрезал Иван Иванович. – Ты пить будешь?

С тем же успехом он мог предложить выпить телеграфному столбу.

– Ты не чтишь Мохаммеда,[36] – гость переводил разговор в духовную плоскость и снова обвинял.

«Ну вот, – подумал Иван Иванович с тоской, – целый улем[37] пожаловал. Этого мне только не хватало для полного счастья».

– Я офицер таможни, – сообщил Иван Иванович вслух, – мне предписано быть атеистом.

– Ты забыл свои корни.

– Я не дерево, чтобы держаться за корни.

– Ты не уважаешь обычаев своего народа.

– Мой народ не обеднеет.

– Ты не соблюдаешь салат, закат и саун.[38]

– А это что такое?

Словесная дуэль могла бы продолжаться ещё долго, но гость сам прекратил её, пристукнув тростью и резюмировав:

– Теперь тебя никто не назовёт правоверным. И это хорошо.

Сколь ни пьян был Иван Иванович, но и он на несколько секунд утратил дар речи от изумления. Гость (улем?) по всем законам жанра должен был стыдить и увещевать отбившегося от рук сына Кавказа, ругаться с ним, может быть, даже грозить карой Аллаха. Но Чёрный Пёс не стал делать ни первого, ни второго, ни третьего. Его не интересовали религиозные убеждения Ивана Ивановича. Скорее, наоборот, Чёрный Пёс был заинтересован в том, чтобы Иван Иванович вообще не имел убеждений. Элементарный тест показал, что Иванов – как раз та фигура, которая максимально соответствует уготованной ему роли.

– Тебя никто не заподозрит в связях с нами, – продолжал гость как ни в чём не бывало. – Ты идеальный агент.

Слов «идеальный» и «агент» в родном наречии Ивана Ивановича не было, поэтому Чёрный Пёс произнёс последнюю фразу по-русски. На этом языке он говорил без малейшего акцента.

– Ясно, – сказал Иван Иванович, на которого русские слова с латинским генезисом оказали прямо-таки чудодейственное влияние: он мгновенно протрезвел. – Пошёл вон отсюда!

Чёрный Пёс остался недвижим.

– Я кому сказал?! – повысив голос, Иван Иванович стал подниматься с явным намерением собственноручно вышвырнуть незваного гостя за порог.

Всё произошло за какие-то доли секунды. Отлетел табурет, упала на пол бутылка, и Иван Иванович обнаружил, что его голова прижата с невероятной силой к столешнице, а в кожу на шее – в том месте, где проходит яремная вена – упирается острый, как шило, предмет. Иван Иванович скосил глаза и увидел с ужасом, что предмет этот – узкий длинный стилет, который гость до поры прятал в своей трости.

– Что вам надо? – с трудом выговорил Иванов; осознавая критичность своего положения, он тоже перешёл на родное наречие.

– Я прошу немногого, – сказал нависающий над ним Чёрный Пёс. – Всего лишь уважения к старшему.

– Я уважаю… вас, – быстро согласился Иван Иванович. – Я… готов… вас… выслушать…

Гость не заставил себя долго уговаривать. Он чувствовал, что воля Иванова сломлена, и отметил про себя на будущее, что необходимо применить особый подготовительный курс. Чёрный Пёс отпустил Ивана Ивановича и, пока тот, выпрямившись, потирал шею и приходил в себя, вернул табурет в прежнее положение и уселся на него. Стилет он снова спрятал в трость.