Джек Вэнс - Языки Пао Страница 19

Идея эта казалась ему не только вполне логичной, но и правдоподобной. Лихтер снижался. Беран вышел на палубу. Другие лингвисты болтали на старопаонитском, тут же шутливо переводя свои слова на Пастич.

Лихтер приземлился на поле, люки открылись. Лингвисты счастливой гурьбой высыпали из него. Беран заставил себя подняться на ноги и осторожно последовал за ними. На поле не было никого, кроме обычных в таком случае служащих.

Он глубоко вздохнул и огляделся. Было около полудня: пушистые облака плыли в ярко-голубом небе. Солнце согревало лицо Берана. Его переполняло чувство нечеловеческого счастья. Никогда больше не покинет он Пао — ни живым, ни мертвым. И даже если его здесь утопят, он предпочтет это жизни на Брейкнессе.

Лингвисты потянулись с поля в простенький старый аэровокзал. Никто не встречал их, что удивило, впрочем, лишь Берана, привыкшего к автоматической расторопности служащих на Брейкнессе. Оглядывая своих спутников, он вдруг подумал: «Я изменился. Палафокс сделал со мной самое худшее, что только мог. Я люблю Пао, но я больше не паонит. Дыхание Брейкнесса отравило меня, я никогда уже не смогу стать полностью и безраздельно частью этого мира — или любого другого. Я лишен родины, я — космополит, мой язык — Пастич».

Беран отделился от товарищей, подошел к главному входу и взглянул на затененную деревьями дорогу, ведущую к Эйльянре. Он мог сделать шаг — и никто бы не заметил этого…

Но куда он пойдет? Если он появится во дворце, ему окажут самый короткий прием в истории Пао. Также Беран не чувствовал желания становиться фермером, рыбаком или грузчиком. Задумчиво он присоединился к толпе лингвистов.

Прибыла официальная комиссия, один из сановников произнес торжественную речь — лингвисты церемонно поблагодарили. Затем они были препровождены в машину, которая отвезла их в одну из бесчисленных гостиниц Эйльянре. Беран, внимательно изучая жизнь улиц, был озадачен: он видел лишь обычную для Пао непринужденность. Конечно, это был Эйльянре, а не новые области Шрайманда и Видаманда; и все же должен быть хоть какой-то отпечаток жестокой тирании Бустамонте! Но… лица всех идущих по проспекту были безмятежны.

Машина въехала в Кантатрино, огромный парк с тремя искусственными горами и озером — мемориальный парк, сооруженный древним Панархом в память о его почившей дочери, легендарной Кэн. Машина миновала поросшую мхом арку, неподалеку от которой директор парка соорудил портрет Бустамонте из цветов. Кто-то уже успел выразить свое отношение к Панарху при помощи пригоршни какой-то черной дряни. Маленький, чуть заметный след — но говорил он о многом, если учесть, сколь редко паониты вообще имеют политические пристрастия и антипатии.

Эрколе Парайо получил назначение в Школу Прогрессоров в Клеоптере, на побережье Желамбре, что на севере Видаманда. Эта территория по решению Бустамонте должна была стать промышленным центром Пао. Школа находилась в древнем скальном монастыре, построенном первыми поселенцами, никто уже не помнил, зачем.

В огромных холодных залах, полных солнечного света, что сочился сквозь зеленую листву, ученики школы проводили время в атмосфере, где царил текникант, и овладевали (в соответствии с особой доктриной причинной связи) использованием энергетических устройств, математикой, инженерным делом и различными производствами. Занятия проходили в хорошо оборудованных классах и лабораториях, но студенты тем временем жили во второпях выстроенных общежитиях из холста и жердей, по одному в двух противоположных концах монастыря. Мальчики и девочки носили одинаковые темно-красные комбинезоны и клеенчатые шапочки, учились и работали с энергией взрослых. После положенных часов занятий ничто не сдерживало их активности на территории школы.

Студентов кормили, одевали, обеспечивали жильем и мебелью только в пределах первой необходимости. Если они хотели чего-то большего — приспособлений для игр, специальных инструментов, персональных комнат, — то могли заработать, производя предметы для продажи, и потому почти все свободное время студенты занимались производством. Они делали игрушки, посуду, простейшие электрические устройства, выплавляли слитки алюминия из сырья, которое брали на ближайшем руднике. Даже выпускали периодические издания, отпечатанные на текниканте.

Группа студентов восьмого года обучения занималась более сложным производством: работала на заводе по экстрагированию минералов из океанской воды и использовала все свои фонды для приобретения необходимого оборудования.

Учителя большей частью были с Брейкнесса — молодые преподаватели Института. Беран сразу же был поражен каким-то их общим свойством, но он не мог уловить ни в чем оно состоит, ни, тем более, понять его суть. Только прожив на Клеоптере два месяца, он понял эту их странность. Дело было в том, что между всеми брейкнесскими преподавателями было нечто общее. Все эти юноши были сыновьями Палафокса. По традициям Брейкнесса им полагалось совершенствоваться в избранных областях науки в Институте Брейкнесса и готовиться к получению степени, заслуживая право на модификации. Берану такое отступление от традиции показалось таинственным.

Его собственные обязанности были достаточно просты, а должность по паонитским представлениям — весьма престижной. Директор школы, протеже Бустамонте, являлся номинальным ее главой. Беран работал в качестве переводчика при нем, переводя на текникант те руководящие указания, которые директор в состоянии был сделать. В награду за эту службу Берана поселили в уютном коттедже, выстроенном из булыжников и вручную обтесанных бревен — бывшем жилище фермера. Ему платили хорошее жалованье, также ему было разрешено носить особую форму серо-зеленого цвета с белой и черной отделкой.

Прошел год. Беран постепенно обнаружил хоть и слабый, но все же интерес к работе, и со временем даже ощутил причастность к планам и чаяниям студентов. Он пытался противиться этому, вызывая в памяти идиллические картинки прежней жизни Пао и описывая их своим ученикам, но наталкивался на равнодушие и полное отсутствие интереса. Их гораздо больше интересовали чудеса техники, которые он видел в лабораториях Брейкнесса.

В один из выходных Беран предпринял печальное путешествие в старый дом Гитан Нецко, в нескольких милях вглубь от побережья. Преодолев некоторые трудности, он все-таки нашел старую ферму около озера Мерван. Сейчас она была заброшена: бревна рассохлись, поле тысячелистника заполонили плевелы. Беран опустился на шаткую скамью под низеньким деревом и предался грустным воспоминаниям…

Затем он поднялся на вершину Голубой Горы и оглядел равнину. Безлюдье и запустение поразили его. До самого горизонта расстилались плодородные земли, прежде густозаселенные — и невооруженный глаз, кроме полета птиц, не мог заметить иного проявления жизни. Миллионы были выселены, в основном на другие континенты, остальные предпочли остаться в земле предков — лечь в нее навеки. А цвет страны — самые красивые и умные девушки — были отправлены на Брейкнесс — в счет уплаты долгов Бустамонте.

Беран, подавленный, вернулся на побережье Желамбре. Теоретически в его власти было восстановить утраченную справедливость — но если бы он мог найти средства… Если бы он мог восстановиться в положении, принадлежащем ему по праву рождения! Трудности казались непреодолимыми. Он чувствовал себя бессильным, ни на что не годным…

Движимый этими мыслями, он намеренно кинулся навстречу опасности и направился на север, в Эйльянре. Он снял номер в старой гостинице Морави, что на берегу Канала Прилива, как раз напротив стен Великого Дворца. Его рука замерла над журналом регистрации: он подавил безрассудное, совершенно безумное желание вывести «Беран Панаспер» и, наконец, записался как Эрколе Парайо.

В столице, казалось, царило беззаботное веселье. Может быть, лишь в воображении Берана слышался гул подспудного эха злобы, неуверенности? Возможно: ведь паониты жили лишь сегодняшним днем, что диктовалось особенностями синтаксиса их языка, и ритм их дня из века в век оставался неизменным.

С циничным любопытством он просмотрел архивы Библиотеки Правительственных Актов. Последний раз его имя упоминалось девять лет тому назад: «Ночью неизвестными убийцами отравлен всеми любимый юный Наследник. Так трагически прерывается прямая линия династии Панасперов, и ее сменяет боковая ветвь, представителем которой является Панарх Бустамонте — при самых добрых предзнаменованиях, обещающих славное продолжение династии».

Нерешительный, неуверенный — и не чувствующий в себе сил обрести решительность и уверенность, Беран вернулся в школу на берегу Желамбре.

Прошел еще год. Текниканты подросли, их стало больше, и они сильно продвинулись в своем образовании. Были запущены четыре маленьких производственных мощности — они производили инструменты, пластиковую пленку, промышленные химикаты, мерные приборы и шаблоны. Планировалось запустить еще дюжину заводов, и казалось, что, по крайней мере, эта часть мечты Бустамонте успешно осуществлялась.