Андрей Степаненко - Избранник Страница 19

Сердце у Сашки сладостно екнуло: глянуть на место своей будущей работы хотелось.

— Слышь, дядь Жень, а когда мы к начальству пойдем?

— Не сегодня, — улыбнулся дядька, и Сашка мысленно матюгнулся: он не любил, когда люди уходят от прямого ответа на прямой вопрос.

Они промчались по городу, выскочили на трассу и, действительно, обогнув Шаманку, свернули с шоссе и спустились на каменистую грунтовку. Машину сразу стало дико трясти, и Сашка, в борьбе за целостность головы и противоположной ей точки опоры, даже не заметил, как они выехали на обрывистый берег довольно полноводной реки — не чета Шаманке.

— На этой реке ихтиологи в основном и работают, — пояснил дядька.

Сашка привстал — и засмотрелся. Река была превосходна! Он бы здесь работал и работал. А потом они выехали на просторную, поросшую низкой, всё еще зеленой травой поляну, и он увидел станцию во всей ее красе.

Собственно «красу» из множества широких цветных лент и бантов соорудили выехавшие вперед последователи. Но и сама одноэтажная беленая станция была хороша. И только он вознамерился к ней пройти, как из ближайшей рощицы на микроавтобус ринулась толпа.

— Учитель приехал! — радостно завизжали дядькины ученики.

Сашка потрясенно огляделся: их здесь было как саранчи!

— Дорогу Учителю!

Зазвучал шаманский бубен, или что там у них, и Сашку и дядьку оторвали от земли и подняли на руки.

— Вы что делаете?! — испуганно заорал Сашка. — Не надо меня трогать! Щекотно же! Ай!

— Дорогу Учителю! Дорогу Наследнику! — невзирая на захлебывающиеся Сашкины вопли и отчаянное сопротивление, взывали ученики. — Дорогу!

Перед глазами поплыли цветные пятна, и извивающийся в руках своих мучителей Сашка сообразил, что прямо перед ним выстроился сдвоенный ряд разновозрастных теток, и как только их подносили ближе, ряд распадался на две части, пропуская несущих Учителя и Сашку мужиков. И те, кто оставался позади, снова забегали вперед, чтобы еще и еще раз поприветствовать Учителя и его племяша. И все это происходило столь стремительно, что Сашка просто не успевал ничего сообразить.

— Хватит! — умоляюще попросил он. — Ради всего святого! Я уже не могу!

И тогда народ схлынул, и Сашка потрясенно сморгнул и обнаружил себя сидящим на алой шелковой подушечке слева от дяди Жени.

— Славься, Сила! — звонко провозгласил кто-то невидимый.

— Сла-авься, Си-ла! — нестройно подхватили десятки пронзительных женских голосов.

— Храни нас, Сила! — громко запел тот же звонкий голос, и на этот раз грозно и могуче отозвались мужики:

— Храни-и нас, Си-ла!

Сашка панически глянул на дядьку и увидел: его глаза пьяны от счастья.

«Во, бред! Ну, я попал!»

У него и в мыслях не было оказаться на слете религиозной самодеятельности, да еще в таких масштабах. А тем временем действие разворачивалось всё круче. Кто-то вполголоса подал нужную команду, и женщины, восторженно завизжав, похватали, как всегда, дефицитных мужиков, мгновенно образовали колонну и под всё тот же тревожный рокот бубна начали изображать нечто среднее между «ручейком» и хороводом. Ни дать ни взять «РСУ № 4 на майских праздниках после пятого дополнительного рейса за спиртным».

— Людям нравится, — заметив Сашкино настроение, легонько ткнул его в бок дядька. — А где они еще так разгрузятся?

— Просто я еще трезвый, — отшутился Сашка и поправил под собой выскальзывающую шелковую подушечку.

Ему доводилось видеть, как умеют гулять трудовые коллективы: было дело, ездил с отцом. Ничего не скажешь, круто зажигали. Видел он и массовый выезд на природу прихожан одной из новомодных импортных церквей. Почти то же самое, только на трезвую голову: и бег в мешках, и семейные эстафеты... Есть что-то в человеке, что делает его счастливым, когда он безудержно резвится вместе с себе подобными. Что-то первобытное, дремучее... Вот и здесь...

— Бум! Бум! Бум!

Сашка насторожился. Теперь то, что происходило здесь, всё менее напоминало народное гулянье. Ритм бубна участился, и люди начали беспорядочно касаться друг друга, сходиться лицом к лицу и снова расходиться, у некоторых в руках оказались цветные тряпки, и всё это мелькало, вспыхивало и крутилось, да так, что в глазах начинало плыть.

— Бум! Бум! Бум!

Сашка сделал над собой усилие и собрался. Он не знал, кто и когда всё это придумал, но «хореограф» определенно знал законы психики: переполни «оперативную память», и человек погрузится в транс. Так делают цыганки, беспрерывно касаясь и многоголосо окликая попавшего в круг «клиента». Они знают: когда число окликов и касаний превысит пороговый уровень, человек и назовет свое имя, и вытащит кошелек, совершенно не отдавая себе отчета в том, что делает. Просто потому, что он уже не в состоянии переварить такой наплыв разнородной информации.

Сашка укусил себя за язык и напрягся.

— Расслабься, Сашок, — тихо рассмеялся дядька. — Сейчас это закончится.

«Фиг тебе, а не расслабься!» — мысленно скрутил ему дулю Сашка и краем глаза увидел, как дядька поднимает руку.

И, подчиняясь этому жесту, всё вмиг стихло, а люди отхлынули, образовав обширную пустую площадку в центре поляны.

В ушах звенело.

— Гена, давай! — крикнул дядька.

На просторной поляне тут же появились мужики с дымящимися ведрами. Они опорожняли ведра прямо на траву и стремительно убегали за пределы поляны, чтобы в считанные секунды объявиться вновь. Сашка пригляделся — в ведрах алели угли. В воздухе тревожно повеяло дымком.

— Сила! Сила! Сила! Сила! — загудел многоголосый хор.

— Гена, пошел! — выкрикнул дядька, и на поляну выскочил маленький босой мужичок.

Он переминулся с ноги на ногу, поймал ритм и вскочил ногами на угли. Секунд пять потоптался и отпрыгнул в сторону. Сашка обомлел.

— Сила! Сила! Сила! Сила! — громыхали сидящие на земле ряды.

И, словно из ниоткуда, на поляну начали выскакивать худосочные парни и зрелые женщины, совсем юные девчонки и дородные крепкие мужики, и все они хоть на пару секунд, но становились босыми ступнями прямо на угли.

— Сила! Сила! Сила! Сила! — ритмично ухал хор.

— Бум! Бум! Бум! Бум! — через такт с этим уханьем эхом вторил бубен.

И всё это происходило всё быстрее и быстрее, накал возрастал, и люди даже переставали сходить с углей и яростно, исступленно перетирали полыхающее алым заревом огнище босыми ступнями.

— Хоп! — крикнул дядька, и всё распалось. Наступила такая тишина, что стало слышно, как шумит река, трескаются и поют угольки, а неподалеку жадно хватает ртом воздух молоденькая девчонка, почти ребенок. И Сашка вдруг тихо рассмеялся и осознал, что уже не хочет этому сопротивляться.

Дальше всё покатилось как по маслу. Рослая, в хорошем теле женщина ничуть не хуже Секи показала, как следует протыкать свои щеки спицей, кто-то что-то глотал, кто-то что-то куда-то засовывал, и Сашка смеялся от страха и охал от восторга вместе со всеми. А затем снова начались эти странные, словно скопированные из телепередач о новогвинейских племенах танцы, и спустя час или около того народ отрывался на всю катушку. Беспорядочно и неудержимо.

— Сила! Сила! Сила! Сила!

И давно уже сдавшийся этому азартному духу Сашка вскочил и включился в действо. Он кричал, подскакивал, толкался, потрясал сунутым кем-то ему в руку цветным тряпьем, трижды пробежал по углям, а затем упал обратно на «тронное место» и хлопал, ободряюще улюлюкал и визжал от восторга вместе с остальными, и никогда он не был счастлив больше, чем здесь и сейчас.

Он сбросил с себя всё сумасшедшее напряжение четырех безумных дней, всю невысказанную агрессию, весь так и не преодоленный до этого момента страх, все сомнения и зажимы, всё, что так мешало ему дышать полной грудью и жить на всю катушку — как раньше...

А потом дядька поднял руку — и всё стихло.

— Я хочу представить общине своего Наследника, — ясно и отчетливо произнес он.

Сашка сидел рядом, слушал и осознавал, что в нем больше нет ни желания протестовать, ни жажды покрасоваться. В нем вообще не было никаких желаний.

— И это не просто мой Наследник. Это Наследник Силы. Вы слышали?

— Да-а-а-а!!! — многоголосо откликнулись горы.

— Тогда идите и получите то, за чем пришли.

Люди мгновенно выстроились в огромную змеистую очередь, начали подходить к ним, и дядька сдержанно и с чувством глубокого достоинства представлял каждого, а Сашка смотрел в эти черные — от растекшихся на всю радужку зрачков — глаза, возлагал на подставленные головы свои ладони, и тогда происходило нечто, что выходило за пределы его понимания. Потому что он физически чувствовал эти протекающие сквозь ладони потоки чего-то неведомого. И когда последний человек подошел к руке и получил то, в чем нуждался, дядька поднял руку:

— А теперь пусть подойдут апостолы.

К ним тихо скользнули двенадцать самых близких дядькиных учеников.