Андрей Ерпылев - Кровь и честь Страница 19

А человек в штатском внимательно слушал, записывал, прятал после тщательного изучения в папку все изображенное Вадиком, пару раз сменил кассету в маленьком, никогда ранее не виденном Максимовым магнитофоне.

— Я вам советую, — так же негромко сказал он юноше после двухчасовой беседы. — Никогда и никому не рассказывать обо всем, что только что мне поведали. Даже о службе в ДРА. Подпишите, пожалуйста, вот здесь…

Из бездонной папки явился и лег на стол перед Вадиком серый лист бумаги с аккуратно набранным на пишущей машинке текстом.

«Я, нижеподписавшийся… Обязуюсь никому не разглашать только что изложенное…»

— Что это? — оторвался он от чтения.

— Подписка о неразглашении, — улыбнулся одними губами «собеседник». — Пока — на десять лет.

— Десять лет?!!

— Вот именно. И надеюсь, что если вы не желаете провести эти десять лет за решеткой, то будете следовать моему совету. Неукоснительно. Подписывайте.

Паренек повиновался, чувствуя, как дрожит в пальцах шариковая ручка. Он понял, что беседовал сейчас с ним вовсе не очередной врач, как показалось вначале. От невыразительной фигуры напротив веяло таким холодом, что стыли пальцы так и не разработавшейся до конца руки…

— Видите, майор, — все сходится…

Два человека в офицерских бушлатах и глубоко надвинутых шапках стояли на краю площадки, продуваемой насквозь ледяным ветром. Немногочисленные солдаты (десантников на заставе давно сменил мотострелковый взвод), нахохлившись, как воробьи зимой, сидели плечом к плечу у крошечного костерка, бросая на «гостей» взгляды искоса. Их командир, лейтенант, было предложил свою помощь прилетевшим из самого Кабула «чинам», но ее вежливо и непреклонно отвергли.

В сопровождении своих «телохранителей» — явных спецназовцев — «пришельцы» облазили весь склон и кишлак под горой, заглядывали зачем-то в пещерку — скорее даже нишу, зияющую в скале чуть ниже заставы. Лейтенанту было стыдно за это особенно: солдаты превратили короткий ход, оканчивающийся тупиком, в отхожее место. А проверяющие — кем еще могла быть столь представительная делегация — все тщательно фотографировали, зарисовывали и даже снимали компактной кинокамерой.

«Придется, понимаешь, — печально думал лейтенант Зайцев, прихлебывая из алюминиевой кружки кипяток, чуть-чуть сдобренный бледной заваркой, — отписываться потом. Скажут: „Развел, Зайцев, антисанитарию в расположении! На очко решил взвод усадить?“ А что делать-то? Сортир отдельный сооружать, как предписано правилами? Кто их писал, эти правила? И где, главное? Да в этих скалах яму выкопать — грузовик пластита нужен! Курам на смех… И чем, спрашивается, тот закуток под горой хуже?..»

Но лейтенант отлично знал, что виноват ты — не виноват, а будет так, как решит начальство. Виноватыми у нас, как известно, назначают. Так уж издавна повелось на Руси.

— Что вы собираетесь предпринять? — тем временем совещались меж собой проверяющие.

— Ума не приложу. Ход перекрыт завалом скальной породы. Помните, что показывал тот лейтенант, десантник?

— Ну да, завал в результате подрыва самодельного взрывного устройства.

— Растяжка?

— Вполне может быть — осыпь свежая. Если судить по не успевшей окислиться поверхности сколов, — счел нужным уточнить «эксперт». — Я не имею геологических данных по данной местности, но обвал в результате взрыва гранаты вполне вероятен.

— Самое интересное, что слова рядового Максимова подтверждаются.

— Каким образом?

— В кишлаке обнаружен зиндан. Вернее, его остатки. Естественного скорее всего происхождения пещера обрушилась от фугасного взрыва. Только, по словам Максимова, он видел этот зиндан вполне функционирующим, а там обвал произошёл несколько лет назад. Должно быть, после зачистки кишлака в результате этого, — названный «майором» (никаких знаков различия на бушлате не было) указал рукой на остовы сгоревших «наливняков», — инцидента.

— Почему же он не отражен в отчете?

— Не нашли, скорее всего, — развел майор руками. — Бой здесь был жаркий: мятежники стояли насмерть буквально за каждый дом, поэтому «двухсотых» и «трехсотых» с нашей стороны было более полусотни. А уж «зеленых»…[15]

— А местных?

— Никто не считал, — пожал плечами «майор». — По кишлаку работала авиация, потом подключилась артиллерия… Могу сказать, что выжило немного. Зиндан расположен в стороне от кишлака, его разрушило прямым попаданием — под завалами обнаружено несколько мумифицированных трупов.

— Наши?

— Кто же еще? Вероятно, несколько дел по пропавшим без вести теперь можно будет закрыть. Тела вполне поддаются опознанию — климат здешний способствует. Конечно, родных пропавших это не обрадует…

— Война, — пожал плечами второй собеседник, явно старший по званию.

— А разве не исполнение интернационального долга?

— Бросьте ерничать, Каблуков! Вы отлично знаете ответ сами.

— Дальнейшие действия? — Тон «майора» стал деловым.

— Во-первых, снимаем заставу — ей тут делать совершенно нечего. Во-вторых, надо бы попробовать вскрыть завал…

— В данных условиях это невозможно.

— Сам знаю… Значит, только первое.

Так лейтенанту Зайцеву и его подразделению неожиданно улыбнулась удача…

— Ничем не могу вам помочь, Максимов, — мордастый военком в звании капитана состроил постную мину, что при его обширных щеках, грозящих в ближайшем будущем улечься на погоны поверх звезд, было весьма сложно. — Никаких льгот для вас не предусмотрено.

— Почему?

— Вы не ликвидатор чернобыльской аварии, — принялся загибать похожие на сардельки пальцы капитан. — Не ветеран войны… Даже интернациональный долг не исполняли.

— Как «не исполнял»? Я же был в Афганистане! Почитайте мое личное дело!..

— Читал, — перебил молодого человека военком, и пухлая ладонь легла на тонкую папочку в картонной обложке. — Потому и говорю.

— Я был ранен, — упавшим голосом закончил Вадим.

— Лечились в госпитале — да. По поводу полученной во время прохождения службы травмы. И были комиссованы, не прослужив и года.

— Хотите, я вам покажу? — принялся расстегивать ворот рубашки Максимов.

— Прекратите стриптиз, — брезгливо скривился военком. — Я не врач, чтобы в ваших болячках разбираться!

Вадим замер с полурасстегнутой рубашкой, поняв, как нелепо выглядит со стороны. Действительно: что скажет неспециалисту комковатый белесый шрам на плече?

— И вообще, — продолжил капитан, убирая Вадимово дело в стол. — Чего вы ждали столько лет? Когда вас, по вашим словам, ранили?

— В восемьдесят седьмом…

— А на дворе — девяносто второй! Пять лет прошло.

— Я давал подписку о неразглашении…

— Ну да, о неразглашении, — толстые губы сложились в куриную гузку. — Кому? ФБР? «Секретных материалов» насмотрелись?

— КГБ…

— Ну, конечно же! — всплеснул руками военком. — КГБ! А теперь КГБ нет и можно не бояться?

— Ну да…

— А я вам скажу, дорогой, почему вы раньше не обращались. Союз распался, Туркмения, где вы лечились… да и служили, кстати, — отделилась. Решили, что проверить ничего нельзя и ваша легенда может прокатить? Не вышло. Все, Максимов, свободны. Чего вам нужно? С воинского учета вы сняты еще в том же восемьдесят седьмом. Льготы? Не смешите меня: какие льготы? У нас фронтовики годами ходят, чтобы свои копейки получить. Идите себе и не морочьте людей.

Капитан поднялся и, втянув живот, насколько мог, с трудом застегнул китель. Аудиенция была закончена.

— И все равно я был в Афганистане, — упрямо сказал Вадик, взявшись за дверную ручку.

— Я вас туда не посылал, — равнодушно ответил капитан и водрузил на голову фуражку с высоченной, как у эсэсовцев в кино про войну или карикатурного Пиночета, тульей, украшенной золотым двуглавым орлом…

— Вадик, а что это? — Легкие девичьи пальчики осторожно касались пересекавшего мужскую спину шрама, четко выделяющегося нездоровой белизной на загорелой коже. — Это откуда у тебя?

— За гвоздь в детстве зацепился, — буркнул молодой человек, не отрывая лица от подушки.

Ему было сейчас так хорошо, приятно и покойно, как бывает лишь после главного в жизни человеческого существа момента, вокруг которого, собственно, и вращается все и вся. Рядом была любимая девушка, все между ними свершилось — зачем портить момент воспоминаниями о том, что хотелось забыть навсегда, стереть из памяти, запереть под замок, а ключ забросить далеко-далеко? Он, даже принимая душ, избегал прикасаться к этому вечному напоминанию. А какой мукой было загорать, чувствуя на своей спине прожигающие до костей чужие взгляды!