Кирилл Бенедиктов - Завещание ночи Страница 2

— Но, Андрей, на мне шесть дел сейчас висит. — Мороз подошел к гостю, которому не доставал и до плеча, и попытался заглянуть ему в лицо. Тот не отрываясь смотрел на город. — Ты представляешь, что со мной генерал сделает?

— Это не твоя печаль, — сказал бритый. — С генералом я поговорю. Запомни одну вещь — это, может быть, самое важное дело из всех, которые тебе поручали. Не я поручал, а вообще. Сделаешь — получишь подполковника.

— Да ну тебя, — пробормотал Мороз растерянно. Он вынул из ящика стола гибкую резиновую дубинку и помахал ею в воздухе. — Ты посмотри лучше, какие игрушки наши делать научились. Не хуже немецких…

Тот, кого он называл Андреем, не обернулся. Он смотрел на засыпанный снегом город, на золотые купола церквей, блестевших в лучах позднего зимнего рассвета, и думал о том, что вот так же сверкали золотые шлемы индейских воинов в неверном свете чадящих смоляных факелов там, в горах, у цитадели Кахамарка полтысячелетия тому назад…

2. МОСКВА, 1991. ЧЕРЕП И КОСТИ

Телефон зазвонил в двадцать пятый раз.

Я выругался и прошел в кухню. Телефонного провода на полметра не хватало для того, чтобы поставить аппарат в лоджии. Конечно, можно было бы его как-то удлиннить, но, во-первых, я плохо разбираюсь в таких технических тонкостях, а во-вторых, мне просто лень. Зато не лень шастать через каждые пять минут в кухню, подумал я не без злорадства, и снял трубку.

— Хай, — сказал голос моего, условно говоря, приятеля, а скорее, просто делового партнера Сашки Косталевского — он не звонил мне месяца два. — Как твои ничего?

— Ничего, — ответил я в тон ему, хотя терпеть не могу этой присказки. — Сам-то как?

— Кручусь, — бодро сказал Сашка. — Слушай, у меня к тебе дело…

— Нет, — отрезал я. — Нет, только не это. Я в отпуске сейчас, дела меня не интересуют…

— Кретин! — радостно завопил нетактичный Сашка. — Знал бы, от чего отказываешься!… Это ж золотое дно, охрана грузовиков со стройматериалами, атас! И не напряжно совсем. Контракт на месяц, контора солидная, десять штук снимешь, как с куста…

Я разозлился. Я не люблю, когда меня называют кретином, особенно если это делают такие непришейкобылехвосты, как Сашка.

— Косталевич, — сказал я проникновенно — он бесится, когда его так называют, — я же тебе объяснил: я отдыхаю. Никакого вдохновения у меня эти твои перевозки не вызывают. Говорят, сейчас Кабан на мели, свистни ему, может, он и побежит… А я пиво пью, — сообщил я ему, чтобы еще позлить. –«Туборг» называется.

— Ким, — забормотал он уже не так бодро. — Ну выгодное же дело, ну как ты не врубаешься… Я думал, ты сечешь фишку, а ты… — он помычал нечленораздельно, может быть, листал блокнот с записями. — А вот такое дело… Тут армян один спрашивал, нет ли мужика надежного для охраны на недельку… Дать ему твой телефон?

Язык у меня чесался ответить в том смысле, что лучше бы ему, Косталевичу, дать себе в морду, но я сдержался и спокойно повторил:

— Нет. Я же сказал — я не работаю. Баксов у меня достаточно, еще недельку прокантуюсь в городе и двину в Крым. А вот осенью позвони, подумаем.

— Осенью ты уже в тираж выйдешь, — огрызнулся озлобленный Косталевич. — Для тебя же стараюсь, контракты выгодные ищу… Есть еще перегон японских тачек из Владивостока, — добавил он без особого, впрочем, энтузиазма.

— Четыре штуки чистыми.

— Саш, — сказал я ласково, — Ты с рождения такой тупой или это тебя уже в юности головой об асфальт приложили?

— Ну, как знаешь, — возмущенно хмыкнула в трубке оскорбленная добродетель. — Буду нужен, позвонишь.

— Позвоню обязательно, — заверил я Косталевского и повесил трубку. Совершив это несложное действие, я некоторое время раздумывал, что предпринять дальше, раз уж я оказался на кухне. Был очевидный соблазн отключить аппарат к чертовой матери вообще, потому что как раз сегодня, когда я в кои-то веки собрался спокойно посидеть на балконе в кресле-качалке, предаваясь размышлениям о возвышенном, телефон звонил с удручающим постоянством с интервалом в пять минут и останавливаться, похоже, не собирался. Но была, с другой стороны, крохотная вероятность того, что раз уж собрались мне сегодня звонить те, кто не объявлялся месяцами а то и годами, то могла позвонить и Наташа. Может быть, она прилетела в Москву на пару дней, а может, добралась до переговорного пункта там, в своем Усть-Чукотске. Я представил себе, как Наташа набирает мой номер, и вслушивается в равнодушные длинные гудки, и понимает, что меня опять нет дома, что я опять где-то далеко, что я работаю, и в конце концов ей становится все равно — а может быть, даже немножечко больно, — и она решает никогда больше мне не звонить и уходит куда-то в тундру с бородатым геологом с гитарой за плечами… а может, и не с гитарой, а с киркой или теодолитом, и они идут, обнявшись, потихоньку растворяясь в голубом просторе, а я сижу у себя в лоджии, смотрю на вечернее небо и размышляю о возвышенном…

— Ладно, — сказал я телефону. — Живи пока.

Я открыл холодильник и достал бутылку «Пепси-колы». Насчет «Туборга» я Косталевичу не соврал, но то была последняя банка, завалявшаяся у меня еще с дня рождения, и допил я ее как раз перед Сашкиным звонком. С бутылкой я вернулся в лоджию, сбил пробку о металлическое ограждение и уселся в кресло-качалку.

Был душный июньский вечер, и было приятно сидеть на свежем воздухе, потягивая ледяную пепси-колу, и слушать, как шуршат тяжелые кроны деревьев где-то внизу. Я рассчитывал посидеть так еще с полчасика, а потом приняться, наконец, за Хэммета — «Кровавая жатва», для которой я уже месяц не мог выкроить время, ждала меня на журнальном столике.

Зазвонил телефон.

«Если это не Наташа, — подумал я, — я его отключу». Поставил бутылку под кресло и решительно шагнул в кухню.

Это была не Наташа. Это был мой бывший однокурсник Димка Лопухин (не звонил мне уже года два).

— Привет, — сказал он. — Не узнал, наверное?

— Отчего же, — любезно ответствовал я. — Дмитрий Дмитриевич Лопухин, краса и гордость группы ДМ-1.

— Потрясающе,— засмеялся Дмитрий Дмитриевич. — Как твоя мужественная жизнь?

— Регулярно, — сообщил я. Я не люблю этих обязательных формальностей. Может быть, поэтому большинство моих бывших однокашников считали меня человеком несветским.

— Рад за тебя, — сказала гордость группы. — Ты знаешь, у меня к тебе дело…

— Э, нет, Димочка, — я старался выдерживать все тот же любезный тон. — Никаких дел до сентября. Это принципиально.— Тут меня осенило, и я начал быстренько прикидывать, какое же дело может быть ко мне у Д.Д. Лопухина, человека, насколько я помнил, глубоко благополучного и, в отличие от меня, пошедшего по стезе большой науки.

— Это не совсем обычное дело, — замялся ДД. — Но очень спешное и, по-моему, чертовски интересное… Кстати говоря, Ким, ты по-прежнему интересуешься своими доколумбовыми индейцами?

— А что, есть связь? — автоматически спросил я.

— Есть, — коротко ответил он и замолчал.

Я мысленно закряхтел и зачесал в затылке. Д.Д. Лопухин заинтриговал, а уж упоминание об индейцах и вовсе походило на запрещенный прием — если у меня и остались какие-нибудь склонности к научным штудиям со времен Университета, то лишь в этой области. Причем здесь я опускался до оголтелого фанатства, и ДД это, кажется, знал.

— Хорошо, — сказал я. — Я с удовольствием тебя выслушаю…

Тут я замялся, потому что стал соображать, в какой же день можно безболезненно уделить часок старому однокурснику, но он опередил меня.

— Если ты не возражаешь, я подъеду к тебе сейчас. Это удобно? — быстро спросил он и повторил: — Дело очень срочное.

Мой Хэммет накрылся медным тазом, понял я. И сказал:

— Ты помнишь адрес?

— Да, — обрадовался Лопухин. — Я подъеду через час, хорошо?

— О'кей, — обреченно отозвался я и повесил трубку.

Несмотря на внешнюю хамоватость, развившуюся у меня за последнюю пару лет вращения в псевдоделовых кругах, я очень мягкий и подверженный чужому влиянию человек. Тряпка, одним словом. Дюдя, как ласково называла меня одна подруга из порта Находка. Я могу отшить навязчивого Косталевича, но объяснить интеллигентному Д.Д. Лопухину, почему я не хотел бы с ним сегодня встречаться (да что там с ним — вообще ни с кем, кроме Наташи), я не в состоянии. Врать про неотложные дела я не хочу — не люблю вообще обманывать людей, а уж по таким мелочам — тем более. Объяснять про Хэммета смешно, ДД подобной литературы не признает, мне он почему-то запомнился задумчиво сидящим на самой верхотуре аудитории номер 6 с изящно потертым томиком «Au recherches du temps perdu» Пруста. И потом, было все же интересно, какие дела могут быть у меня с такими людьми, как Д.Д. Лопухин.

Он приехал ровно через час. Я наблюдал из лоджии, как он аккуратно паркует свою элегантную серую «девятку» у детского городка, вылезает, хлопнув дверцей, тощий, похожий на журавля в очках, и движется к подъезду. Поскольку мне редко доводилось рассматривать его сверху, я удивился, заметив на голове ДД небольшую плешь. Все-таки лысеть в неполные двадцать семь –это пижонство.