Николай Буянов - Клятва на мече Страница 2

– Кто вы? – спросил он, тщательно выговаривая слова. – Что вы тут делаете?

– Сижу, – был ответ. Гоги рассердился:

– Это я сам вижу. Я имею в виду, что вам здесь нужно? Здесь территория лагеря археологов. Мы проводим раскопки.

Он остановился, подумав, что вряд ли старику известны такие слова, как «археологи», «раскопки»… Георгию и самому понадобилось добрых полминуты, чтобы найти аналоги в древнем языке. Но пока он подыскивал синонимы, старик неожиданно спросил:

– Что ты надеешься здесь найти?

Гоги задумался. Вопрос был глубоко философский, и ответ, он посчитал, должен выглядеть под стать ему.

– Знания.

– Знания о чужом прошлом?

– А разве прошлое бывает чужим? Все мы – люди. И потом, – Георгия опять понесло в приземленное, – правительство вашей страны дало нам официальное разрешение…

Незаметно для себя он увлекся и стал рассказывать все, что ему было известно о монастыре Син-Кьен. Старик слушал не перебивая, и Гоги горделиво подумал: надо же, коренному тибетцу интересен рассказ чужеземца о его собственной истории!

– Сколько вам лет? – неожиданно спросил Гоги, внутренне приготовясь услышать длинную философскую тираду, не говорящую ни о чем прямо, как обычно бывает на Востоке. Но старик ответил кратко и конкретно, без малейшего оттенка позирования:

– Сто тридцать пять… Если считать по-вашему.

– Мой рассказ о здешнем монастыре – он вас заинтересовал?

– Нет.

– Почему? – удивился Гоги. – Мои суждения неверны?

Тхыйонг пожевал бескровными губами:

– Ты знаешь, когда были построены эти стены. Кто за ними жил. Какую веру здесь исповедовали. Это не знания. Это только пустой сосуд. А в сосуде важно то, что налито внутри.

– Что ж, когда-нибудь я доберусь и до этого. Старик медленно покачал головой.

– Вы мне не верите?

– Верю. Только не могу предостеречь.

Гоги всерьез начал злиться.

– От чего вы хотите предостеречь? Вы считаете, что знания вредны? Лучше оставаться дремучим невеждой?

Старик помолчал. Глаза его смотрели куда-то вдаль, сквозь Георгия, будто видели что-то недосягаемое там, за вершинами, в синеватой дымке.

– Давно, когда эти горы еще не родились, здесь жили Древние. Они казались себе всемогущими, как боги… А может быть, они действительно были такими… Вот как ты сейчас.

– Я вовсе не…

– Ты не думаешь, что могущество – лишь одна из разновидностей невежества? – спросил Тхыйонг.

– Почему вы так говорите?

– Потому что ты прав: знание бывает опасным для того, кто им обладает. Древние это поняли… Но было слишком поздно. Они уже ничего не могли изменить. Им хватило времени лишь на то, чтобы оставить Шар…

Он помолчал.

– Многие поколения моих предков владели Шаром. Они были назначены его Хранителями и Жрецами…

– Ваши предки принадлежали к какой-то религиозной секте?

– Они были Бон-по.

«Понятно, – подумал Георгий. – Бон-по, черная религия. Антипод буддизма».

– Все они были сильнейшими магами, причем их сила возрастала из поколения в поколение. Но они знали: исчезнет Шар – и кончится их могущество, а вскоре прервется их род на Земле. Они слишком зависели от Шара… И он наказал их, как наказал Древних.

Красиво, отметил про себя Гоги. И достаточно ново: существует множество ветвей Бон-по, но о секте шаропоклонства что-то нигде не встречалось упоминания. Тем более что Шар для них – не какое-то абстрактное божество вроде богов Свастики, олицетворяющих силы природы, а вполне конкретный предмет (или существо?), оставленный древней вымершей цивилизацией…

– Я – последний в роду, – тяжело проговорил старик. – Люди называют меня Тхыйонг, но они ошибаются. Последним Тхыйонгом был мой отец.

Гоги вдруг почувствовал ком в горле. Последний в роду… Каково это чувствовать изо дня в день?

– У нас не было принято брать учеников со стороны. Шар это запрещал. Но однажды зимой мой отец нашел на перевале человека. Это был не тибетец. Черты лица его напоминали твои или тех, кто пришел с тобой и живет в матерчатых домиках.

– Европеец? – удивился Гоги.

– Он почти замерз, – продолжал старик, – пролежав много времени в снегу… Но отец спас ему жизнь. А потом взял его в ученики.

– Но почему он не сделал продолжателем вас, своего сына?

– Потому что Шар не захотел разговаривать со мной. А его принял сразу, будто ждал долгие годы.

Голос старика был ровен и беспристрастен. Но Гоги видел: старая рана и не думала закрываться – она медленно кровоточила, саднила и ежеминутно напоминала о себе тупым нытьем, от которого хотелось лезть на стенку.

– Я на коленях умолял отца не доверять пришельцу. А он только посмеивался надо мной. Он считал, что мной движет лишь зависть… А мной двигал страх. Однажды я даже попробовал отравить пришельца. Я приготовил для него самый хитрый яд, который только знал… Он должен был подействовать. Но не подействовал.

– И что?

– Пришелец выжил. Отец снова спас его никчемную жизнь. А меня… Меня он выгнал из дома.

Старик замолчал.

– А что было потом? – осторожно спросил Георгий.

– Потом пришелец убил моего отца.

Гоги поджал губы и с сомнением поглядел на тибетца. И с неудовольствием подумал, что старикан его попросту дурит. Туманит мозги, вешает лапшу на уши и втихомолку посмеивается над дикарем-европейцем… Впрочем, в узких, как щелочки, неподвижных глазах старика не было и намека на усмешку. И вообще ничего не было.

Убил отца…

– Разве Шар не смог его защитить? Тибетец покачал головой:

– Одно из искусств, которым владел мой отец и которое передал чужеземцу, состояло в приемах сокрытия своих истинных устремлений от других. Это очень сложное искусство, оно известно немногим… А уж мастерами могут считать себя вовсе единицы. Я его так и не постиг… Иначе бы пришелец умер от моего яда. Отец не сумел распознать его истинных намерений. Он безоговорочно доверял ему во всем – до последнего мгновения. Он умер, улыбаясь, так ничего и не заподозрив…

– И убийца скрылся? – спросил Георгий. – Его не задержали?

– Если убийца – Тхыйонг, его невозможно задержать. Он может обернуться кем угодно: твоим учителем, родным братом, самым близким другом.

– А Шар?

– Шар исчез вместе с пришельцем.

Старик замолчал. Гоги негромко кашлянул и осторожно спросил:

– Почему вы рассказали мне все это?

– Потому что Шар в злых руках может быть очень опасен. Все мои предки были его Хранителями – я тоже был рожден для этой цели… То есть так думал мой отец. Однако он ошибался. Шар не принял меня. Я не смог продолжить династию.

– А почему вы решили, что я смогу помочь?

– Ты нашел ксилограмму.

– Вы знаете, о чем в ней говорится? – встрепенулся Георгий.

– Нет. Но я знаю, что путь к Шару долог и труден. А начало этого пути – здесь.

– Вы говорите загадками.

Старик рассмеялся, словно рассыпался по полу сухой горох.

– Жизнь вся состоит из одних загадок. Одни из них стройны, красивы и интересны, а другие – исполнены крови, смерти и страха. Но раскрывать их все равно приходится, хотим мы этого или нет.

Старик тибетец исчез на следующее утро. Сколько бы Гоги ни расспрашивал о нем шерпов и местных рабочих, никто не мог сказать ничего вразумительного. Тхыйонг! Разве может простой смертный познать то, что известно лишь Посвященному? Но он не Посвященный. Последним в их роду был его отец, а он сам… Это не важно. Он сам может считать про себя, что милость богов оставила его. Боги могут думать по-другому. И Георгий убедился, как уже убеждался множество раз: здесь другая страна. Другой мир, иная грань кристалла, где не действуют привычные законы Вселенной.

Разговор со стариком странным образом на него подействовал. Несколько дней он ходил по лагерю сам не свой, практически не вмешиваясь в работу экспедиции и даже, кажется, забыв о знаменитой (теперь знаменитой!) ксилограмме, найденной в раскопе. Все руководство легло на плечи Януша Гжельского – могучего рослого поляка, носившего усы а-ля Тарас Бульба и равнодушного ко всему, что не касалось археологии.

Януш был хорошим заместителем. Он с воодушевлением принял на себя командование, тем более что проблем с подчиненными не возникало: находка древнего документа добавила в кровь каждого изрядную порцию адреналина. Всем мерещилось: вот еще одно усилие, последний взмах лопаты («Стоп! Я же сказал, лопаты отставить! Нежнее надо быть, нежнее. Не котлован под коровник копаем!») – и раскроются тайные катакомбы с несметными сокровищами – не алмазы с изумрудами, но что-нибудь бесценное для науки, размером с Александрийскую библиотеку. Даже Настенька Фельдман, по часу каждое утро отдававшая маникюру, заразилась, похоже, всеобщей «золотой лихорадкой».

Георгий смотрел на все происходящее со спокойным равнодушием.