Евгений Гаркушев - Бунт при Бетельгейзе Страница 2

— Слышь, болтун, не грузи, — поморщился Швеллер. — У тебя доказательства есть? Письма там, нотариально заверенные, другие интересные документы? Может, доверенность на управление бубличным заводом? Фотография дедушки, на худой конец?

Эдвард возвел глаза к небу.

— Честное слово. Мое честное слово! Вот скажите мне только — когда я вас обманывал?

— Всегда! — ответили кредиторы хором.

— Я твоими честными словами сыт по горло… — начал Иванов. Но тут вмешался Швеллер:

— Погоди-ка. Пусть докажет, что дедушка оставил ему наследство. Пусть покажет мне его фото — должно оно у него быть, раз он так деда любил, что клизмы ему ставил!

Цитрус принялся лихорадочно рыться в карманах. На землю полетели две карточные колоды, грязный носовой платок, пачка презервативов.

— Это я возьму, — заметил Швеллер, подобрал презервативы и убрал в карман брюк.

— В счет долга? — поинтересовался Цитрус.

— Я тебе покажу в счет долга, подонок. Ройся в карманах поактивнее.

— Хорошо, хорошо! — откликнулся Эдвард и заторопился. — Да вот же оно! — заорал он, протягивая Иванову цветной кусочек пластика. — Это и есть фото моего любимого дедушки.

— Хм… Солидный старикан, — протянул бандит. — Гляди-ка, Швеллер!

Но второй бандит даже не взглянул на изображенного на фото мужчину, а перевернул карточку обратной стороной.

— Это же календарь! — прорычал он. — Сувенирный календарь!

— Календарь, — ничуть не смутился Эдик. — Что ж тут странного? Дедушке вполне по карману выпускать календари со своим фото. Он же не нищий какой-нибудь! Ну да, дед раздавал их клиентам — любителям бубликов с Амальгамы-12! А теперь я буду раздавать. И с изображением дедушки, и со своим собственным!

— Сдается мне, старик смахивает на какую-то звезду стереовидения! Жаль, я почти не смотрю стерео!

Эдвард потупился. Календарь достался ему в качестве выигрыша в беспроигрышной лотерее, до которой он был большой охотник. Он тоже полагал, что старикан на фотографии — актер или, на худой конец, известный по всей Галактике благотворитель. Но надеялся, что образования и эрудиции его кредиторов не хватит, чтобы установить этот факт.

— Календарь — не доказательство, — насупился Иванов, которому стало обидно, что он не заметил цифр на обратной стороне «фотографии». — Что у тебя еще есть?

— Даже не знаю, — замялся должник. — Может быть…

Иванов занес кулак, намереваясь в случае неверного ответа опустить его на голову Эдика. Удар у него был страшной, убойной силы. Об этом Эдик знал не понаслышке. Несколько раз видел бандита в деле. Челюсти Иванов крушил самозабвенно. Удар — противник в отключке. Удар — еще один лежит, отдыхая от неправедных трудов.

— Дедушка прислал мне письмо перед смертью, — Эдик пошел ва-банк.

— Оно у тебя с собой? — заинтересовался Швеллер.

— Оставил в гостинице. Это очень ценное письмо. К тому же, последнее! Я сильно им дорожу. А на улице его могли украсть. Как не раз крали дедушкины фотографии. Одно ворье вокруг! Поэтому в последний визит на Амальгаму я и взял у дедушки пачку календарей. Пусть крадут, на здоровье!

— Ладно, гостиница твоя недалеко. Мы пойдем и посмотрим на письмо… Надеюсь, оно заверено нотариусом?

— Нет, — «честно» признался Эдик. — Зато там есть марки с Амальгамы, дедушкина подпись, и всё такое…

Он поднял взгляд к небесам. В зеленоватой вышине плыли клочковатые багровые облака. Над ними летел серебристый почтовый снаряд — вот бы его сбить да раскурочить… Много интересного можно заполучить. Но всё это — несбыточные мечты.

Опустив взгляд, Цитрус увидел всё ту же безрадостную картину. Его окружала толпа бандитов. Да и вообще, порядочных людей, или хотя бы гуманоидов, на улице было крайне мало. Вот, скажем, по противоположной стороне улицы спешит рептилия, ведущая на поводке карликового звероящера с огромными зубами — куда там бультерьеру… Но не вступится эта рептилия за наследника дедушки с Амальгамы-12, даже если его сейчас начнут избивать ногами и дубинками. Даже полицию не вызовет. Лишние проблемы никому не нужны.

Эдик загрустил и замолчал, что случалось с ним не так часто.

— Может, я его сначала тресну, — прорычал Иванов, — вруна распроклятого?!

— Не надо меня трескать, — попросил Эдик. — А то я и сам тресну! То есть по швам разойдусь!

— Я те разойдусь! — пригрозил Иванов.

— Не надо, пожалуйста, меня трескать! Я вам еще пригожусь.

— Действительно, — поддержал Швеллер, — подумай сам, если ты его треснешь, то он не сможет показать нам письмо. Я же тебя знаю.

— Это еще почему? Письмо он может показывать и без зубов.

— Верно, но как бы ты не перестарался.

— Да?! Ну, ладно, хорошо, — Иванов нехотя выпустил должника, — пошли, подлец. Знай, что если, на твою беду, у тебя не было дедушки…

— Дедушки есть у всех, — заверил Эдик.

— У меня не было дедушки, — один из бандитов смахнул скупую мужскую слезу.

— Одни придурки кругом, — выдавил Швеллер и отвесил парню подзатыльник, — соберись, дебил. У меня даже мамы с папой не было, в пробирке меня вырастили, а мне от этого ни горячо, ни холодно. Так, обидно только временами, что первые три года жизни только киберняню с железным лицом, похожим на утюг, и видел. Мне потом в каждом утюге что-то знакомое и родное мерещилось…

— То-то ты так утюги любишь, — хохотнул один из громил и поправился, осознав, что сморозил бестактность: — На живот кому-нибудь поставить, я имею в виду.

— А чего же… Хорошая штука утюг, — согласился Швеллер. — Правда, Цитрус?

— Не знаю, — скорбно ответил тот.

— Скоро узнаешь, — обнадежил его бандит.

— Пошли, — Иванов ткнул Эдика массивным кулаком в область печени, тот охнул и заспешил к гостинице, потирая ушибленный бок. За ним двинулась мрачная толпа.

Шли, сохраняя молчание. Выглядело шествие, как похоронная процессия. Не хватало только гроба, венков и покойника. Что касается скорбных лиц — они присутствовали в избытке. Самым скорбным было лицо потенциального покойника, шествующего впереди. Глазки его бегали, а мозги мучительно искали выход из этой казавшейся безвыходной ситуации. Ведь письма в номере не было.

Одинокие прохожие испуганно шарахались от живописной группы бандитов. Кто-то вжимался в пластиковые стены домов, кто-то спешил заскочить в магазин, даже если это была лавка по продаже снеди для бородавочников.

«Вот бы мой номер сегодня обчистили! — думал Эдик. — Со взломом! Тогда можно было бы списать потерю письма на грабителей. Конкурентов-наследников!»

Метров через двести они поравнялись с гостиницей «Астория», где Эдик квартировал в каморке размером два на два метра, с общей уборной на восемь комнат. Однажды он застал на унитазе похожего на громадного червяка немерианца. Тот пришел в гости к кому-то из постояльцев и решил опорожнить кишечный тракт. Эдик потом обходил туалет стороной, предпочитая пользоваться уборной в закусочной Джека Полпечени.

Уверенным шагом Цитрус прошагал мимо парадного подъезда. Даже не оглянулся на швейцара, который смерил «похоронную процессию» удивленным взглядом. На лице его отчетливо отразилось желание окликнуть постояльца — тот задолжал ему пару монет. Суровый вид сопровождающих Эдика заставил швейцара промолчать и насупиться.

— Эй, Цитрус, ты куда?! — окликнул должника Иванов. — Ты разве не здесь снимаешь собачий угол?

— Нет, нет! Я на днях переехал.

— Хм… У меня другие сведения. И куда же ты переехал?

— Перебрался в квартал к бородавочникам. Там жизнь дешевле. Продукты в магазинах свежие. И в ресторанчиках цены — просто загляденье.

— Фу-у-у-ты ну-ты, — Швеллер скривился, — я всегда знал, что ты омерзительный тип, но чтобы настолько… Как ты можешь обитать в квартале бородавочников? Там же такая вонь. И грязь. И эти мерзкие сопливые твари. В их рестораны и зайти противно — не то что там питаться!

— Привык, — откликнулся Эдик, — к тому же я не одобряю шовинизм. Бородавочники — такие же разумные существа, как мы с вами, и имеют право на то, чтобы к ним относились с уважением. Ясно вам, господин Швеллер?

— Не сказал бы, что они такие же, — смерив должника удивленным взглядом, откликнулся Швеллер. — А ну-ка, стой!

Эдик остановился:

— В чем дело? Мы не пойдем смотреть на письмо дедушки?

— Сдается мне, ты нам врешь. Бубличная фабрика — еще половина беды. Но жить в квартале с бородавочниками и жрать в их убогих закусочных…

— А я о чем говорю! — прорычал Иванов. — Может, прикончим его, и вся недолга? Только прежде помучаем, чтобы другим неповадно было.

— Неплохая идея, — отозвался Швеллер, — для таких дел у меня есть специальный человек, пыточных дел мастер, но этим гадом я, пожалуй, займусь лично. К бородавочникам он требует уважительного отношения! Надо же, какая скотина! Мало того, что спустил мои деньги, так еще и издевается!

Глаза его полыхнули таким хищным блеском, что Эдик вздрогнул.