Рэй Олдридж - Машина-Орфей Страница 2

Поскольку обряды Лезвий Нампа включали в себя обязательное наркотическое опьянение и поджаривание людей на вертелах, Руизу не очень хотелось поскорее прибыть к месту назначения. Все-таки… Но момент их прибытия в пустыни Нампа приближал их к тому моменту, когда они все же покинут Суук, этот жестокий мир, навсегда.

Он закрыл глаза и понадеялся, что ему удастся несколько часов отдохнуть без помех.

Низе совершенно не хотелось спать. С тех пор, как они оказались на барже, она стала спать плохо, невзирая на все увеличивающуюся усталость. Ничто в ее предыдущей жизни на Фараоне, мире пустынь, не подготовило ее к этой страшной пустыне, которая состояла из воды. Это было так неестественно. Океан поразил ее впечатлением, что это какое-то зловредное огромное существо, его жирная шкура вечно подергивалась и коробилась, словно этот зверь сбросил бы эту шкуру, если бы мог.

Их жизненное пространство было весьма далеко от идеала, когда-то она была принцессой, любимой дочерью царя. Теперь она спала на полу в стойле, которое воняло рвотой и навозом.

В тех немногих случаях, когда она забывалась тревожным сном, ей снились неприятные сны. Работорговка Кореана, убийца Реминт, пират Юбере – все эти лица танцевали в ее снах страшный медленный хоровод.

Она чувствовала себя покинутой и одинокой. Руиз Ав, которого она некогда любила и кому вверяла всю свою жизнь, позволил совершить с ней страшные вещи. А теперь он не обращал на нее внимания, разве что иногда улыбался ей знающей улыбкой. Он был-полон жесткой неискренней вежливости.

Вскоре он позволит, чтобы ее терзали какой-нибудь новой пыткой, а этого она уже не вынесет.

Руиз проснулся от того, что ему показалось, что что-то не так. Стойло было темным, а движение баржи стало скверным и неровным.

Он сел и протер глаза. Звук ветра стал злобным визгом. Погода явно страшно ухудшилась за то время, пока он спал.

– Что произошло? – спросил Дольмаэро, который прижался к стене, широко раскрыв глаза. – Что происходит сейчас?

– Это просто такой сильный ветер, – сказал Руиз, вставая. Внезапное колыхание баржи швырнуло его в тот угол, где лежала Низа. Он легко восстановил равновесие, но она все-таки успела поднять руки жестом самозащиты. Лицо ее исказилось от страха.

Ему хотелось встать на колени возле нее и убедить ее в том, что он остался тем же самым Руизом Авом, которому она доверяла раньше. Но она отвернула голову к стене и уставилась на нее невидящими глазами.

Отчаяние овладело им, он даже не мог толком понять, почему. В конце концов, эта отстраненность даже лучше для нее. Чего он мог ждать, если они все же выживут и убегут с этой страшной планеты? Что Низа, рабыня, примитивное существо с примитивной планеты, окажется способна адаптироваться к сложной пангалактической жизни? Неужели он был настолько наивен? Ведь у нее не было бы шансов быть счастливой с Руизом Авом. А у него с ней? Абсурд.

Он покачал головой и отвернулся.

– Я пойду на палубу и посмотрю, что происходит, – сказал он. – А пока что не о чем особенно беспокоиться. Нам пока с погодой везло…

Руиз проложил себе дорогу через толпу запаниковавших Жертвенников. Он подумал, что человеческие существа иногда бывают очень и очень странными. Все эти мужчины и женщины утверждали, что они охотно и с радостью едут в бойни Лезвий Нампа, чтобы там умереть. И в то же самое время они панически боялись утонуть. Руизу казалось, что утопление – не самая непривлекательная смерть в сравнении с теми видами смерти, которые так часто встречались на Сууке.

На верхней палубе очень сильно качало, и Руиз крепко ухватился за поручни, чтобы посмотреть на темно-серую воду. Ветер переменился и дул от суши. На губах у него моментально налип песок, принесенный ветром из пустынь Нампа. Приближались сумерки, и он обнаружил, что ему трудно разглядеть, насколько высоки были волны, но ветер начинал выдувать из пены тонкие длинные языки.

«Лоракка» тяжело принимала такую погоду, она высоко вздымалась на волнах, переваливаясь между ними с борта на борт и постанывая от напряжений в слишком резко изгибающемся корпусе.

Руиз нахмурился и протер глаза. «Лоракка» плюхала вперед, вздымая пену после каждого столкновения с волной. Он подумал, что никто не знает, сколько сил осталось в костяке старой баржи. Наверное, ее владельцы отчаянно искали грузы и пассажиров, поэтому приняли даже фрахт от Жертвенников – что было весьма неутешительной мыслью. Ее моторы пока что ровно стучали, но он беспокоился о том, что случится, если она потеряет моторную тягу и окажется на милости волн.

Он почувствовал, что настроение у него падает и пессимизм овладевает им. Небо выглядело нездорово, словно в синяках, а условия значительно ухудшились даже за то время, что он вышел на палубу.

Знакомая ярость охватила его. Снова Руиз Ав оказался на милости сил, которые были совершенно вне его воздействия и влияния.

Он видел Гундерда в ярко освещенной рулевой рубке, но второй помощник показался ему очень занятым, он метался между компьютером, который прокладывал курс, и распечатками карты, его обычно веселое лицо было нахмурено и измучено.

Руиз подумал, не зайти ли ему в рубку. Может быть, у Гундерда будут какие-нибудь ободряющие новости. Однако капитан поставил возле рулевой рубки двух вооруженных матросов, видимо, таким образом застраховав рулевого и штурмана от того, чтобы истерические Жертвенники не стали бы врываться в рубку. Один из них увидел, как Руиз смотрит, и сделал прогоняющий жест своим нейронным кнутом.

Руиз сгорбился в своем уже промокшем наряде Жертвенника и спустился вниз, где он издал несколько невразумительных, но ободряющих звуков для своего окружения, и попытался не думать о том, что же будет, если погода будет по-прежнему ухудшаться.

По мере того, как надвигалась ночь, движение баржи становилось все более неуверенным. Дольмаэро снова начало тошнить, но он был настолько деликатен, что отполз наружу, прежде чем попытаться опорожнить свой и так уже опустошенный желудок.

Руиз попросил Мольнеха выйти с ним.

– Не давай ему перегибаться через поручни. Тогда мы его наверняка потеряем.

Мольнех весело кивнул. Из всех фараонцев он оказался самым приспосабливаемым.

Звуки рвоты уменьшились, унесенные воплями ветра.

Руиз сообразил, равно с беспокойством и с некоторой слабой надеждой, что он и Низа в первый раз за много времени были вместе наедине. Может быть, сейчас было самое подходящее время попытаться установить, что было не так – почему она была столь недоступна.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Нехорошо, – ответила она.

Голос ее был тусклым и невыразительным, она даже не подняла глаз.

Казалось, ей неинтересно разговаривать, но Руиз собрал воедино всю свою решительность. Сегодня они могут все отправиться на дно. Возможно, это их последний шанс выправить все отношения между ними. Он подвинулся немного поближе к ней, чтобы не кричать из-за ветра, и устроился, опершись спиной о стену стойла.

– Ты никогда мне не рассказывала, что случилось с вами в Моревейнике, – сказал он.

– А ты и не спрашивал, – ответила она.

Его ободрил еле слышный гнев в ее словах. Гнев был все же лучше, чем откровенное безразличие.

– А можно мне спросить сейчас?

Она посмотрела на него настороженными глазами.

– Хорошо. Что ты хочешь знать?

– Что случилось после того, как вас забрали из рабских казарм?

Она глубоко вздохнула.

– Убийца Реминт… Ты о нем знаешь?

– О да, – ответил он и подавил дрожь. – Я его знаю. Но он мертв, как я думаю.

– Правда? – она почти улыбнулась. – Я бы не подумала, что кто-то может его убить… Все равно, после того, как он вывел нас из казарм, он заковал нас в цепи и доставил к Кореане. – Она поерзала, ее руки сжимались и разжимались на коленях. – Она сунула меня в машину и стала задавать мне вопросы. Почему-то я не могла отказаться отвечать. Все происходило так, словно мой язык принадлежал ей. Мне пришлось все ей рассказать.

Руиз понял, что она чувствовала: это было чувство вины.

– Что ты, Низа, все в порядке. Ты не сделала ничего плохого. Очень трудно лгать при послойной ментоскопии – это требует многолетней практики, специальной подготовки.

– О! Ты умеешь это делать?

– Мне приходилось… В прошлом. Что было потом?

Она пожала плечами.

– Очень немногое. Реминт погрузил нас в свою лодку и увез нас в другое место. Мы ждали там, пока ты за нами не приехал.

– С вами плохо обращались?

– Я в камере была одна. В камере ничего не было, кроме постели и туалета, – ее красивые губы задрожали. – Я была совершенно одна.

– Прости, – сказал Руиз, – я прибыл, как только смог.

– Да? – голос ее снова был полон мерзкого подозрения.