Астральный гамбит (СИ) - Кащеев Денис Георгиевич Страница 2

Да, еще Маша «Уже Не Комната Номер 333» Муравьева попыталась в своей манере подкатить ко мне с утешением — и, кажется, я даже не послал ее открытым текстом к духам (хотя удержался и не без труда) — но что-то резкое, видно, все же проскочило, потому что с какого-то момента длинноножка вдруг стала меня старательно избегать. Я даже уточнил у Фу, как и чем сумел отшить прилипчивую девицу, но ничего внятного фамильяр мне не сказал, ограничившись неопределенным: «мана целее будет, сударь…»

А вот маны я как раз не жалел, почти все свободное время проводя на полигоне за отработкой боевых техник — в том самом зале, где нашла смерть Надя. У меня появилась цель. При новой встрече с Огинским — а никаких сомнений, что таковая рано или поздно состоится, у меня не возникало — я твердо намеревался сполна с ним рассчитаться. А значит, необходимо было бросить все силы на сокращение той бездонной пропасти, что разделяла нас с князем Сергеем (а я не раз и не два ловил себя на том, что упорно называю про себя Надиного убийцу прежним титулом) как боевых магов.

Увы, покамест мои успехи по этой части оставляли желать много лучшего. Да, я освоил пару дюжин хитрых приемов, прокачал Силу до третьего уровня — Стряпчего, и по ходу выяснил-таки свой лимит маны — немыслимые для большинства одаренных четыре с половиной тысячи мерлинов. Но чтобы хоть как-то сравниться в открытом бою с Огинским, этого по-прежнему было совершенно недостаточно. Даже при помощи Фу я все еще не мог единомоментно слить достаточно маны, чтобы компенсировать недостаток Силы — разработка каналов перетока требовала куда большего времени. В техническом же оснащении, по словам фамильяра, я уступал князю Сергею на добрых два порядка.

Собственно, нелепо было бы за столь короткий срок ожидать какого-то иного результата. Так что рук я не опускал. Буду упорно работать — и все придет. А работать я был настроен.

И лучшего места, чем Федоровка, для такой работы, пожалуй, не существовало.

В корпусе, однако, нужно было еще суметь удержаться, поэтому помимо магии я сподобился уделить время и второй своей ахиллесовой пяте — грамотности. И худо-бедно вызубрил здешнюю азбуку-глаголицу. Читал, конечно, пока что не бегло, по слогам, писал и того медленнее, но все-таки читал и писал! Сам, а не Фу за меня! На духа, как говорится, надейся, но всегда имей план «Б»!

Фамильяр, кстати, к моим немудреным самостоятельным достижениям будто бы малость ревновал — возможно, опасался, что если так пойдет и дальше, то я, паче чаяния, сочту его услуги излишними и прогоню. И не забывал всячески подчеркивать свою полезность. Будто бы я сам этого не понимал! Но окончательно прощать однажды проштрафившегося духа и принимать на себя в его отношении какие бы то ни было встречные обязательства я не спешил — Фу так и оставался на испытательном сроке. Меня такое положение дел вполне устраивало, а фамильяр вопрос о пересмотре условий поднимать, как видно, не решался.

— Отдельно хотел бы обратиться к тем, кто поступил в корпус в этом году, — отвлек меня от моих мыслей голос продолжавшего громогласно вещать с трибуны Корнилова. — Сегодня для вас один из самых важных дней в вашей жизни! Начало нового пути! А как известно, у русского офицера нет пути легкого или тяжелого, у него есть только один путь — славный! Вы встали на сей путь, и идти по нему нужно с честью! Сегодня же, впервые заняв место в кадетских рядах…

Третий, выпускной курс Федоровки выстроился по левую руку от выступающего, второй — по правую, а мы, тридцать пять первогодков, стояли аккурат напротив трибуны. Три отделения, в шеренгу, одно за другим через короткий интервал. Первое — «воронцовское», второе — во главе с Ясухару, последнее, третье — мое (нас, кстати, уже успели в шутку прозвать «жандармами» — за созвучие с тем самым III Отделением. Мы, собственно, вроде как, были не против — никакого негативного смысла это слово здесь в себе не таило).

В промежутке между датой завершения экзаменов и первым учебным днем кадетский рейтинг никаких изменений не претерпел, и, соответственно, лидеры остались прежними. Сегодня же, с началом занятий, старые результаты обнулятся, и к зимним каникулам будут подведены новые промежуточные итоги. Лучший кадет внутри каждого отделения станет новым (или старым, если это окажется кто-то из нашей избранной троицы) формальным командиром, правофланговым в строю и займет в трапезном зале место во главе стола. Никаких иных бонусов, кажется, тут не предусматривалось.

Определится и лучшее отделение из трех — по общей сумме баллов, набранных его кадетами. Вот здесь победителям обещали некий приз, но какой именно — я прослушал.

«Экскурсионная поездка, — поспешил услужливо подсказать мне Фу. — Лучшее отделение первого курса отправится на неделю в увлекательное и познавательное путешествие».

«Куда?» — машинально спросил я.

«Пока не определено».

«Собственно, без разницы, — скривился я. — Условия всяко не равны. В первом и втором отделениях по полной дюжине, а нас — одиннадцать…»

Двенадцатой у нас должна была быть Надя…

«Нет», — нежданно возразил на это дух.

«Что нет? — не понял я. — Надя была зачислена в наше, третье отделение…»

«Место маны пусто не бывает, сударь, — заявил на это Фу. — Вот, послушайте-ка господина есаула!»

Я снова сфокусировал взгляд на Корнилове.

— …сего трагического происшествия, — уловил я лишь окончание произнесенной им фразы, но сразу понял, что речь в ней шла как раз о Наде. Но, как оказалось, не только о ней. — Посему приказом начальника Федоровского кадетского корпуса номер 137 от нынешнего числа на вакантное место зачислен новый кадет, — продолжил есаул. — Прошу любить и жаловать: госпожа Иванова!

Корнилов сделал жест рукой, и из-за его спины выступила девушка в черной кадетской форме — невысокая, щуплая, обладательница огромных карих глаз, кажется, едва умещавшихся на узком скуластом лице. Темные волосы новенькой были заплетены в две тонкие кривоватые косички, правая при этом спадала на отнюдь не выдающегося размера грудь, а левая оставалась где-то за спиной.

По шеренге первокурсников пронесся недоуменно-рассеянный гул.

— Что-то я ее не помню на вступительных, — почти не размыкая губ, сухо пробормотала слева от меня Тереза фон Ливен.

— Точно, не было у нас на потоке никакой Ивановой! — в полголоса подтвердила Маша Муравьева.

— Тридцать седьмым в рейтинге шел Сашка Переверзев, должны были тогда его зачислить! — проговорил справа Юдин из отделения Тоётоми.

— Нет, — возразили ему. — Кто не прошел — тот не прошел, таковы правила!

— А эта глазастенькая тогда здесь по какому правилу?

— Меня спрашиваешь? Я откуда знаю?..

— Прошу тишины! — сурово сдвинув брови, призвал нас к порядку Корнилов. — А вы, сударыня, — повернулся он к новенькой, — извольте занять место в строю. Ваше отделение — третье.

Иванова что-то ему ответила, но что именно, расслышать с моего места оказалось невозможно. Зато было отлично видно, как девушка спустилась с трибуны, уверенно направилась к нашей шеренге, затем, уже подойдя к нам почти вплотную, вдруг остановилась, будто бы в сомнении завертела головой — и внезапно вклинилась в строй справа от меня.

Кто-то из ясухаровских хихикнул.

Гм… Не то чтобы мне так уж была дорога эта чертова позиция правофлангового в отделении… Но, во-первых, что мое — то мое. Во-вторых, порядок есть порядок. А в-третьих, девица пришла сюда вместо Нади. Да, ясен пень, она не была в этом ни духа виновата, но моей симпатии к ней такое положение дел никак не способствовало…

— Сударыня, вам не сюда, — угрюмо буркнул я, аккуратно, но твердо оттесняя новенькую плечом.

— Почему? — удивленно посмотрела она на меня — вроде бы и снизу вверх, но при этом разве что не свысока. — Сие же третье отделение? — в речи новенькой будто бы слышался легкий акцент.

Справа снова послышались смешки.

— Третье, — подтвердил я. И не нашел ничего лучше, как только добавить. — Но место на его правом фланге необходимо заслужить!