Время перемен - Евгений Адгурович Капба Страница 2

Знала — братик всё сделает. И письмо читать не станет — стыд замучит.

— Н-но, родимая! — молодая горячая кобылка рванула с места в карьер, Рем на мгновение задохнулся от ударившего в лицо воздуха, а потом счастливо рассмеялся.

Вот она, свобода! Та самая, о которой мечтал, сидя в вонючем трюме красного корабля! Чуть позади, отставая на корпус, мерной рысью двигался мерин-битюг Микке. Тяжеловоз и его великанский всадник как-то сразу сдружились, признавая силу друг друга. Северяне вообще-то никогда не считались лихими всадниками, а ломовые битюги — верховыми лошадьми. Но эти двое, кажется, нашли тот способ сосуществования, который позволял им обоим сохранить достоинство.

Рем наслаждался дорогой.

Всё-таки Аскерон оставался землей ортодоксов. Здесь феодалам не нужно было из-под плетки сгонять поселян на шарварки — повинность по ремонту мостов и дорог, как на Западе. Местный народ справедливо предполагал, что к деревне, до которой ведет разбитая и неухоженная дорога не приедут торговцы, а ремонт телег и лечение сломанных ног лошадей, как и лишнее время, потраченное на перевозку грузов, встанут в деньгу гораздо большую, чем подсыпка щебня и приведение в порядок дорожной насыпи после распутицы. Магистрат города Аскерон по тем же соображениям содержал почти две сотни работников во главе с дотошным инженером, задачей которых было содержание в надлежащем состоянии главных трактов герцогства.

Конечно, насыпные гравийки Аскерона — это не старые имперские дороги, выложенные каменной плиткой, но по сравнению с тем, что молодой Аркан видел в Тимьяне и некоторых Центральных провинциях — они выглядели шедевром технической мысли и памятником организованного труда.

Путь от замка до города занял около четырех часов — лошади были свежие, сытые, и, кажется, тоже получали удовольствие от путешествия. Когда на горизонте показались Три Холма Аскерона, Рем придержал поводья:

— Тр-р-р-р-р! Взгляни, Микке!

Блистала в лучах солнца громада герцогского замка, вершина башни магов скрывалась за облаками, время от времени рассекаемыми ударами беззвучных молний. Полыхал над монастырем святого Завиши Чарного неугасимый огонь, хорошо видный даже днем. Высились над высокими, крепкими стенами черепичные крыши многоэтажных каменных и кирпичных зданий, десятки и сотни повозок, всадников, пешеходов въезжали и выезжали через ворота города под неусыпным контролем солдат из гарнизона…

— Ка-акой бо-ольшой город! — Аскерон явно произвел впечатление на северянина.

— Не самый большой из тех, что есть на имперских землях, но, пожалуй, один из самых симпатичных. Путешествовать стоит хотя бы для того, чтобы начать сравнивать и ценить то, что имеешь… Поведем лошадей в поводу, пусть остынут?

В ворота они входили спешившись. Бравый усатый сержант с гербом герцогства на сюркотте пробасил:

— Маэстру наемники! В городе не принято обнажать оружие. Если я, или другие служивые увидят, то вы размахиваете мечами — хлопот не оберетесь, так и знайте… И даже не думайте пускать лошадей рысью или в галоп — у нас так не положено. Всадники движутся шагом, за исключением дел государственной важности.

— Мы не доставим проблем, маэстру! — кивнул Рем и поглубже натянул шаперон, поймав какой-то слишком заинтересованный взгляд одного из солдат.

Здесь, за стенами, всё было почти так же, как в тот злосчастный день, когда он попал в лапы вербовщиков. Разве что добавилось мужчин-оптиматов в прохудившейся и грязной одежде: они мели улицы, перетаскивали грузы, делали другую черную работу, или просто сидели вдоль дорог с протянутой рукой. Молодой Аркан цыкнул зубом: его, честно говоря, бесила оптиматская манера одеваться — эти дурацкие брэ и шоссы, и грязные камизы на завязочках… А чепчики? Они называются красивым словом «каль», но чепчик остается чепчиком, и делает взрослого мужчину похожим на грудного младенца! Рем осознавал свою предвзятость: возможно, будь он уроженцем Западных провинций, его штаны и ботфорты, и тот же шаперон вызывали бы такое же чувство протеста…

— Рем, мне стоило бы наведаться на наше подворье… — проговорил Микке с сомнением. Акцент пропал невесть куда, как только северянин сосредоточился на деле. — Нужно подать весть на Север, что я жив и продолжаю выполнять поручение дядюшки. Ты знаешь, где у вас подворье северян?

Аркан кивнул, вспоминая про просьбу Селены и письмо:

— Давай, тут недалеко, рядом с портом. Отправимся к экзарху, как закончим свои дела в городе — мне тоже нужно заглянуть кое-куда.

* * *

Микке решил задержаться в портовом районе — пообщаться с земляками, и Аркан отправился на поиски особняка дю Молле — знатной оптиматской фамилии, к которой относилась подруга Селены — Анастейша. Эти оптиматы были местные, аскеронские, и потому отец разрешал общаться с ними, пусть и скрепя сердце.

Кварталы знати располагались у подножия Замкового холма. Оптиматская аристократия предпочитала жить в городе, выстраивая себе роскошные хоромы и разбивая парки и сады. Свои землевладения они оставляли на откуп управляющим и арендаторам — в отличие от ортодоксальных баннеретов, которые вели достаточно провинциальный образ жизни и занимались хозяйством самостоятельно.

Здесь, в элитном районе, среди мрамора, лепнины и позолоты, Рем в пошарпанном наряде наемника чувствовал себя не в своей тарелке. Он проходил одну роскошную ограду за другой, вспоминая, кому принадлежит тот или иной дворец или усадьба, пока не остановился как вкопанный у вычурной решетки, выполненной в виде павлиньих хвостов. Это был особняк виконта Флоя!

Флой, вообще-то, стоял первым в списке на герцогский трон, поскольку приходился нынешнему владетелю Аскерона родным племянником. Но всерьез его никто не воспринимал — слишком уж причудливые слухи вокруг особы этого экстравагантного вельможи витали целыми стаями. Говорили о его специфичных вкусах в еде, напитках, увеселениях и любви, рассказывали о странном образе жизни… Аркан никогда прежде не общался с ним — и это его вполне устраивало. Но теперь — стоял у ворот гипотетического конкурента по династическим игрищам и пялился сквозь просветы в решетке на происходящее в саду.

Там, в тени экзотических деревьев и буйно цветущих роз, разряженные в пух и прах лакеи накрывали столик в летней беседке. Целый музыкальный ансамбль струнно-смычковых настраивал свои инструменты и шелестел нотами. Наверняка они ждали Флоя! И точно — из дома показалась долговязая фигура, наряженная в своеобразных расцветок одежду: отливающий серебром камзол, розовую кружевную рубаху, бархатные золотые бриджи до колен и розовые же чулки. Завершали все это великолепие сапожки крокодиловой кожи с огромными розовыми атласными бантами.

Танцующей походкой Флой проследовал в беседку, и только он сел за стол, как музыканты ударили по струнам, лакеи забегали еще быстрее, а из дома прибежали две миленькие мистрисс, совсем молоденькие, лет по восемнадцать-девятнадцать. Обе блондинки и похожи друг на друга как две капли воды — может быть, близнецы.

Аркан смотрел на разворачивающееся перед ним действо во все глаза: если слухи, ходящие о Флое являются правдой, тогда зачем ему эти девушки? Вдруг Флой посмотрел прямо на Рема, через решетку, всплеснул руками, поманил к себе пальцем одну из барышень и что-то прошептал ей на ушко. Она тут же вскочила из-за стола, и, подобрав подол платья побежала к решетке. Ножки у нее были что надо! Молодой Аркан мысленно признал: у виконта, оказывается, есть вкус! Однако, пялиться дальше было бы просто бестактным, а потому Рем развернулся на каблуках и пошел прочь, уводя за собой лошадь.

Вдруг игривый девичий голос окликнул его:

— Маэстру Тиберий Аркан! Мой господин зовет вас отобедать с нами!

И на кой черт тогда нужен был весь этот цирк с нарядом наемника и шапероном? Мог бы заявиться сюда в камзоле с серебряным шитьем и при шпаге — если каждый встречный-поперечный и так знает, с кем имеет дело!

— Сочту за честь… — проговорил сквозь зубы Рем.

Обедать с Флоем! Удовольствие весьма сомнительное…

Коня приняли расфуфыренные лакеи, девушка чуть не силком втащила Аркана в беседку и усадила напротив Флоя, который вяло махнул рукой, здороваясь. Обе мистрисс начали наперебой предлагать одно блюдо за другим, нахваливать вина и закуски. Виконт наблюдал за всем этим, белозубо улыбаясь. На его холеном лице закрепилось выражение явного получения