Стройотряд - Юрий Симоненко Страница 2

– Доброе! – сказала Надежда, обойдя строй и встав немного в стороне.

Надежда была единственной женщиной на этой планете, и такой же мёртвой, как и присутствовавшие здесь представители сильного пола. Хотя… какая разница, мужчина ты, или женщина, если ты – труп, и никакие плотские страсти не тревожат тебя, как прежде, при жизни… Из всего немногочисленного населения Марса – из десяти живых мертвецов – Надежда единственная была полностью освобождена от физических работ, потому как отвечала за работоспособность остальных девяти и себя самой. Кроме того, были у Надежды и другие обязанности.

– У кого-нибудь есть жалобы на здоровье? – обратилась она к рабочим, и уголки её бледных губ тронула едва заметная, как у Моны Лизы, ироничная улыбка.

Надежда была красива, несмотря на мертвенную бледность – красива той простой женской красотой, которая не бросается в глаза сразу, которую легко вообще не заметить, но стоит заметить её однажды, и взгляд ваш снова и снова возвращается к этой красоте, потому, что созерцать красоту приятно. Консерванты сохранили красоту этой женщины, и теперь, спустя годы, которые часто бывают особенно немилосердны к женской красоте, она оставалась такой же, какой её запомнили живые – расцветшей, но не начавшей увядать.

– Не стесняйтесь, ребята! – объявила она деловито. – Если у кого-то есть какие-то проблемы, лучше сразу их устранить.

– Вчера под вечер колено стало как-то подозрительно поскрипывать… – сказал немного стеснительно Палыч – медведеподобного телосложения слегка даже косолапый рязанский мужик, умерший в пятьдесят два года от остановки сердца. Сила в Палыче была неимоверная, потому видать и попал он в марсианский стройотряд. Вот только из-за силы этой приходилось Надежде время от времени чинить его суставы, а один раз даже кость армировать. – Я подумал, это… может само пройдёт…

– Па-алыч… – мёртвая женщина на секунду устало прикрыла веки. Её красивые глаза за тёплыми жёлтыми стёклами казались почти живыми. – Ну сколько можно тебе объяснять! Ну не пройдёт само! Не пройдёт! Ты лучевую уже одну сломал, теперь хочешь, чтобы у тебя хрящ в колене треснул?.. Начальник! – обратилась она к Сергею почти официально. – Прошу тебя, повлияй на этого медведя! У меня на такого членовредителя никакого эн-зэ́[5] не хватит!

– Тахир! – спокойно сказал Сергей бригадиру и своему первому помощнику по строительной части. – Проследи, чтобы Палыч не перенапрягался. А то сдуру можно и… сам знаешь чего…

– Прослежу, – коротко ответил тот.

– А пока – шагом марш ко мне в палатку! – блеснула сквозь жёлтые стёкла очков чуть тронутыми мертвецкой мутью серыми глазами Надежда, и Палыч, как пристыженный медведь пошагал в указанном направлении. – Ещё есть стахановцы?

Мертвецы закачали не в такт головами. Один Лёха, самый молодой среди мертвецов, бывший бизнесмен из Тамбова и по совместительству уголовник – первый на Марсе юморист и балагур, а ещё иногда бард и менестрель – неуклюже пошутил про отсутствие эрекции, но шутка не удалась: Надежда только устало взглянула на Лёху с укором учительницы младших классов, в присутствии которой ученик громко пукнул, и ничего ему не сказала.

Мёртвая женщина уже развернулась, чтобы уйти, но отец Никифор – непокойный иеромонах[6] Киево-Печёрской лавры её остановил:

– Наденька, – сказал он, – вы уж простите, не сердитесь… но у меня, кажется, в спине что-то щёлкает, когда я наклоняюсь… Несильно так, но всё же…

Отец Никифор был мертвец тихий и кроткий. В стройотряде его уважали.

Внешне среди других мертвецов он выделялся окладистой русой наполовину седой бородой и всегда накинутым на голову капюшоном, который во время работы заменял каской; его редко видели с непокрытой головой. Был он невысок ростом, плотен, кряжист, широк в плечах и в кости, но не толст, хотя и весил на Земле при жизни за сотню кило. Отец Никифор не имел ничего общего с тем карикатурным типажом толстого мордатого попа, какой часто встречается в богатых городских приходах. Настоящий русский монах.

С благословения церковного начальства этот крепкий телом и духом батюшка прошёл прижизненную подготовку на полигоне Роскосмоса и завещал после смерти передать своё тело Российской Академии Наук для участия в Проекте освоения Марса, чтобы тем послужить Родине и Церкви. В планах Проекта было строительство в марсианском городе храма и учреждения епархии, а потом и митрополии, вот в РПЦ и решили послать на Марс подходящего работника. Сам Патриарх лично прибыл на космодром «Восточный», чтобы благословить первого марсианского храмостроителя Никифора и с ним весь мёртвый экипаж в долгий путь к новой российской земле.

С первого дня на Марсе отец Никифор (так его стали звать почти все, несмотря на уговор обращаться друг к другу просто, без чинов и званий, коих при жизни у большинства собравшихся здесь мертвецов имелось в достатке) являл собой образцовый пример труженика, исполнительного, внимательного и знающего толк в работе, поскольку до ухода в монастырь был он метростроевцем. Очень скоро Сергей назначил отца Никифора помощником бригадира.

– Обязательно нужно посмотреть, – сказала Надежда мёртвому монаху без тех ворчливых ноток в голосе, какими только что отчитывала Палыча. – Сейчас идите работать, а когда придёт Палыч, тогда – сразу ко мне. И без фанатизма, отец Никифор! Чинить позвоночник – это не к прямой кости железку прикрутить…

– Хорошо, Наденька, – покивал отец Никифор. – Не беспокойтесь. Я поберегусь… – Мертвец улыбнулся в бороду.

Он единственный называл её так, «Наденькой», хотя Надежда и умерла совсем не юной девицей, не студенткой-лаборанткой. Надежде Михайловне Скворцовой на момент смерти было тридцать восемь, и была она кандидатом наук. При жизни она имела самое непосредственное отношение к Проекту освоения Марса, – к той её части, без которой никакое освоение красной планеты было бы в принципе невозможно – к разработке технологии оживления. Поэтому и звали её все, кроме отца Никифора, не «Надей», и даже не «Надюшей», а непременно «Надеждой», хоть и на «ты». Иногда ещё Лёха добавлял к имени эпитет «дорогая», но то под настроение и со всем уважением. Просто Лёха – это Лёха.

– Ну что, отцы-мертвецы, – снова взял слово начальник стройотряда, – с больными-косыми-хромыми мы, надеюсь, разобрались – обеспечили Надежду нашу работой, чтобы не скучала. Теперь, когда ряды наши исключительно работоспособны, предлагаю приступить к трудам праведным.

Тахир Наильевич! – Сергей перевёл взгляд мутных болотного цвета глаз на бригадира. – У тебя есть, что сказать трудовому народу?

– Нет, – коротко ответил мёртвый татарин.

Тахир при жизни был прорабом, что называется, от Бога. Четверть века провёл он на стройках всего, чего только можно. Разве что,