Андрей Круз - Бандит Страница 2

Я не ловил дыхание и не корчился на полу, кино и в этом врет. Эти новые жилеты прекрасно гасят удар автоматной пули, распределяя его по пластине и амортизирующему слою. Да и пули у нас с мягкими наконечниками, специально на тварей. Так что я просто сбежал в подвал, таща Настю за руку за собой, чувствуя зов прохода, и рывком захлопнул за нами дверь, отсекая нас от мира. Мы уже не там.

И этот мир вдруг начал медленно вращаться вокруг нас, а мы оказались в самой середине всего мироздания.

– Я тебя люблю, – сказал я, притягивая Настю к себе. – И буду любить вечно.

– Я тебя тоже.

Я нашел в темноте ее губы, теплые и нежные.

Затем мы понеслись куда-то по бесконечному туннелю сквозь все.

А затем меня вдруг словно дернули в сторону.

1

Темнота, запах пыли, мокрого цемента, какого-то гнилья. И при этом волна неожиданного тепла, которым сменяется вечный холод перехода. Затем удар по голове, сильный, как будто ею врезался в косяк, аж зубы лязгнули, а в глазах искры. Отмахнулся, но так и не наткнулся ни на что. Рука выдернула ребристое тело фонарика из поуча, большой палец утопил резиновую кнопку. Яркий луч света разрубил темноту словно мечом.

Подвал. Вон ступеньки, выход. Подвал большой, из бетонных блоков, какой бывает под многоподъездным домом. Трубы в ржавой сетке. Надпись красным на стене, краской, не кровью. Краткое матерное слово на русском. Дома?

Левую руку к голове – кровь на ладони. Во что я врезался, мать его, а? Нет же ничего вокруг, а вон как рассадил. Да и как я мог врезаться, если течет из-под шлема? Шлем же на голове, в нем хоть гвозди головой забивай.

Насти нет. И я ее не чувствую. Чувствую «дверь» прямо здесь, где я сейчас, но она до меня не проходила. Не было ее. И «дверь»… «дверь» пока того, в одну сторону, кажется. И я здесь один. Назад? А нет «назада». «Радар» это услужливо подсказывает, про систему «нипель», про туда дуй, а оттуда сами знаете что. И еще этот «радар», или что-то другое подсказывает: мне очень, просто позарез нужно наверх. Не бежать из подвала срочно, тут безопасно, а именно надо. Очень сильно надо, сильней просто некуда.

Взбежал по ступенькам, толкнул легко отворившуюся скрипучую и рассохшуюся дверь, оказался на следующем пролете лестницы, в каком-то невероятно обшарпанном подъезде. Стены сплошняком размалеваны, на потолке подпалины, справа, в углу площадки, куча дерьма со смятым листом бумаги сверху.

Дальше, к выходу.

На выщербленном асфальте передо мной, прямо перед выходом из подъезда – труп. Странная, неестественная поза, нелепо вывернутая голова, кровавые дырки от пуль в спине, точнее – в джинсовой куртке.

Еще один труп дальше, лежит на боку, спиной ко мне. Я лица не вижу, но точно знаю, что это я. Тот я, на место которого я, который я настоящий, нынешний, угодил. Мне не надо видеть, я знаю. Меня убили. Только что, пока мы с Настей неслись по тоннелю между мирами. Он умер, а меня затащило на его место. Мое место. Я это даже почувствовал, почувствовал, как меня оторвало от Насти и швырнуло неизвестно куда. Даже удар по голове – это след той пули, что убила меня.

Кто меня убил? Вон трое мужчин «кавказской наружности». У одного что-то вроде «узи» в опущенной руке, у второго пистолет. Третий стоит у машины поодаль, курит и говорит по мобильнику. Меня, стоящего в глубине грязного и темного подъезда, пока никто не заметил. Да и не ожидали. Отсюда никого не ожидали, как мне кажется.

Я включил почему-то выключившийся ред-дот, вскинул автомат. Первого, который с телефоном, он дальше. Они без броников, это видно, так что всех успею, тем более «пустоголовыми». Три цели, удобно расположены.

Бах! Активные наушники задавили звук выстрела, который в подъезде должен быть оглушительным. «Телефонист» с простреленной головой завалился вперед.

Бах-бах! Бах-бах!

Тот, что с «узи», схватился за грудь, ноги подломились. Тот, что с пистолетом, молодой совсем, как я успел заметить, дернулся, увидел меня, даже попытался прицелиться.

Бах-бах!

Еще двойка в грудь. Все, упал. Кто-то еще?

Осторожно высунулся из подъезда, не опуская автомата. Вроде никого. Две машины на улице. Что-то вроде «корейца» справа, белый хетчбэк с явными следами «сельского тюнинга», опущенный днищем чуть не до земли, а слева, чуть дальше, серого цвета небольшой кроссовер. Пять трупов на земле. Тишина.

Вышел, не опуская автомата, огляделся.

Мама дарагая, где же это я?

Девятиэтажки-панельки старые, грязные, облезлые, с выбитыми стеклами, измалеванные до второго этажа. Дальше ржавый остов разобранной машины, еще дальше – еще один. Тут что, война была? Но эти две машины новенькие с виду. Ну, почти.

Стволом по сторонам, подбежал к себе, присел.

Красная олимпийка, иначе и не назовешь, джинсы, кроссовки. Рядом на земле кепарик какой-то. Я что, такое носил? Не верю, это же жуть какая-то.

Из рукава рука с какими-то хитрыми часами, вместо циферблата просто черная пластинка, как экран на мобильнике. Возле руки пистолет. Похож на «Сиг-Зауэр 229», но что-то чуть не то с ним.

Пуля в затылок. Лицо – мое. Мой возраст, мое все. Как в зеркало смотрюсь, только у отражения нет левого глаза, там выходное, пуля там вышла. Ну и померло отражение. Совсем.

– И кто это тебя так по-подлому, кореш? – спросил я и коснулся рукой виска убитого.

И тут меня как током продернуло, как двести двадцать сквозняком. Так тряхануло, что в глазах темнота, а как она разошлась, так я себя сидящим на заднице обнаружил. И одновременно с этим пришло некое знание. Его знание. Мое. Словно невидимые пальцы пробежались по картотеке и возникли мысли:

«Надо сваливать».

Еще:

«Серая машина – моя».

И еще:

«Снимай на хрен сбрую, не надо в ней маячить».

Нет, сваливать надо не бегом, бросая все, но и засиживаться тут нельзя. Тут что-то пошло не так, как должно было пойти, меня убили. И тот, в джинсовой куртке, был со мной. Он же меня, кажется, и убил. Штопор у него погремуха. Серега Штопор. А я… нет, он… или уже я? Я – Вован. Уже не Влад, а Вован. И Боб еще. По-разному гонят.

Быстро по своим карманам… есть, ключи от машины, от серого кроссовера. На ключах логотип «Лада», но какой-то незнакомый. Та же картотека вдруг услужливо подсказывает, что кроссовер называется «Лада Тайга». Не знаю такую. Точнее… он знает… знал… а я нет. Вот эти два момента в голове как-то путаются.

Сипатый детский голос:

– Мужик! Слышь, мужик!

Расслабился. Даже не заметил, как два пацана подошли, лет по двенадцать, наверное, каждому. С виду сущие беспризорники или просто шпана малолетняя, рожи уже бандитские. А меня в лыбу до ушей тянет – дети же! Здесь есть дети, настоящие. Самые настоящие, живые дети, я их своими глазами вижу.

– Мужики в поле пашут, – не принял я по какой-то подсказке формы обращения. – Чего тебе, воин?

– Чё воин-то? – оскорбился тот. – Ты жмуров шмонать будешь? А то ща уже мусора приедут, попетают тя.

– Отзынь, красноречивый, ща не подъедут.

Знание: просто так они сюда не ездят, только большими силами. Хорошо, если через час заявятся. А пацаны просто хотят, чтобы я свалил, надеются с трупов чего-нибудь ценного взять.

– Гляну. Что оставлю – твое.

У кавказцев должно быть что-то важное, у «телефониста». Он мне показал за пару секунд до того, как я помер. Вон, сумка на нем через плечо, маленькая. Ридикюль такой. Пошел, присел, глянул в лицо убитому, уставившемуся в небо остекленелыми глазами. Лет сорок ему, бородка светлая, аккуратная. Одет модно, наверное, – пиджак черный кожаный, серые брюки, туфли с острыми носами, водолазка черная же.

Пуля над левым глазом вошла, сразу умер. Мобильник на земле валяется.

Сдернул сумку с трупа, заглянул – деньги. Несколько пачек, перетянутых резинками. Да, это, наверное, пригодится.

Что-то еще? Нет, все, шмонать холодных не по понятиям, тут не война. И вообще это улики.

По понятиям?

Ну да, картотека подсказывает. И весь ты по ним тут и жил.

Тормознул только у того трупа, что с автоматом, присел. Убитому под тридцатник было, волосы длинные, ни бороды, ни усов. Тоже в кожаном пиджаке, только водолазка белой была, сейчас кровью пропитана почти целиком. Но мне автомат интересней…

Ну да, «узи» самый натуральный, я таких много видел. На стволе резьба под глушак, но глушака нет. И черный он почему-то, крашеный, а все «узи», что я видел, были серыми, фосфатированными.

Ладно, к машине. И снять уже надо сбрую с себя.

В багажнике кроссовера сумки. Но сперва рядом разгрузку, на нее шлем, очки пусть останутся пока. Флисовый свитер весь в крови слева, так что его бы тоже долой. Из разгрузки ИПП, подушечку к ране прижать и обмотать, как получится, кровь надо останавливать, мне же еще ехать.

Под любопытными взглядами малолеток перебинтовался быстро. Так, что в багажнике? Сумки. Тяжелые. Сложил спинку заднего сиденья, затем вытащил из бардачка моток мусорных пакетов, почему-то точно зная, что они там есть. Оторвал один пакет, надел его себе, убитому, на голову. Затем, подумав, подобрал с земли кепарик и надел уже на себя. Может, бинт так чуть прикроется. Потом подобрал пистолет, сунул в карман брюк.