Юрий Стукалин - Звездные снайперы. Сталинград XXII века Страница 2

Камуфлированные накидки мы тогда делали сами. Моя была состряпана из рыболовной сети, с вплетенными в нее листьями и пучками травы. Поверх капюшона я надевал на голову утыканный листвой проволочный каркас. Попрыгаешь на месте, проверяя, чтобы ничто из экипировки не звенело, и «ходячий куст» готов тронуться в путь. А заляжешь среди деревьев или в поле, и с пяти шагов становишься неотличим от маленького, поросшего мелким кустарником холмика.

Помню, однажды получил приказ обезглавить подразделение фрицев. Разведка заранее указала маршрут и, следуя ему, я ночью отправился к немецким позициям. Стояла кромешная тьма, моросил мелкий, противный дождь, передвигаться приходилось медленно и осторожно, чаще ползти по-пластунски. Земля размокла до жидкой грязи, повсюду нескончаемые лужи. Так что вымок я быстро. Впитавшая влагу ткань липла к коже, меня пробирала дикая дрожь, но я упрямо полз вперед, мечтая о спирте и теплом одеяле.

Путь до лежки занял около пяти часов. Добрался только к рассвету. Дождь, к счастью, закончился, над землей навис густой туман. Я собрал все силы, чтобы не дрожать, — погода стояла безветренная, и трясущийся куст сразу бы привлек внимание немцев. От холода у меня зуб на зуб не попадал, и казалось, еще немного, и фрицы услышат, как клацают мои зубы. Туман может быть союзником, укрыть тебя от вражеских глаз, но может оказаться врагом, выдать — звуки он далеко разносит.

Наконец, занял удобную позицию в трехстах метрах от немецких окопов, поднес к глазам бинокль, оглядел вражеские позиции. К окулярам были прикреплены черные картонные кругляши с тонкими прорезями, чтобы не создавать бликов, по которым снайпера легко засечь. Убедился, что захваченный днем ранее нашими разведчиками «язык» не соврал, схему фрицевских траншей и укреплений нарисовал верно. Я находился в нужном месте, практически напротив офицерского блиндажа.

Теперь оставалось дождаться подходящего момента для выстрела. Фрицы еще спали, даже часовые кемарили на посту. Глядя на них, мне вспомнилась прочитанная в детстве книжка про пиратов, называвших дежурство в предутренние часы «собачьей» вахтой. «Самое страшное время, — говорил герой книги, старый морской волк. — Один, в полной темноте, в беспрерывной борьбе со сном. А уснешь, так потом протянут под килем».

Приближающийся немецкий патруль я услышал сразу. А может, это были немецкие разведчики, возвращавшиеся с задания, не знаю. Вжался в землю, застыл. Винтовка моя лежала рядом, но обмотанная тряпками, она по виду мало отличалась от обычной палки. Пальцами стиснул гранату, приготовился. Выдернуть чеку секундное дело.

Фрицы двигались прямо на меня, и я уже внутренне приготовился к схватке, но они прошли мимо. Лишь замыкающий споткнулся о лежавшую неподалеку корягу, и тихо выругался:

— Scheiße![1]

— Leise![2] — шикнул на него командир их группы.

Спустя час я снял двух немецких офицеров, вылезших из блиндажа на свежий воздух, после чего без приключений вернулся к своим. Но случай тот запомнил надолго. Жизнь мне тогда спасла только хорошая маскировка…

От размышлений меня отвлекает раздавшийся в наушниках голос Вонючки:

— Леша, ты спустился?

— Да. Выхожу, — отвечаю я. — Не высовывайся пока.

— Сам знаю, — бурчит мой наблюдатель.

Высоко в небе пролетают звеньями по четыре воздушных катера чужаков. Наши летчики окрестили их за внешний вид «крабами». Круглые и приплюснутые, окрашенные в ядовито-зеленые тона, испещренные водянистыми волдырями и иглами, иноземные летательные аппараты действительно походят на панцири чудовищных крабов. Для чего служат «волдыри», наши ученые пока не смогли разобраться, тогда как «иглы» являются смертоносными орудиями.

В занятых чужаками городах «крабы» редко зависают низко над землей. Их дело громить наш воздушный флот и контролировать отдаленные территории, выплескивая из своих чрев десанты. Наша диверсионно-разведывательная группа лишь однажды вошла в боевое соприкосновение с «крабом», и произошло это случайно. «Краб» неожиданно выскочил на нас из-за здания, но не успел открыть огонь, как мы бросились врассыпную, укрываясь за массивными стенами зданий и зарываясь в подвалы. Нам крупно повезло. «Краб» завис между зданиями, вслепую поливая огнем темные проемы разбитых окон. Кузя тем временем скачками залетел на четвертый этаж и через узкую трещину в стене пальнул в катер из гранатомета. Машина чужаков вспыхнула ярким пламенем, резко накренилась, врезалась в здание напротив и, выбивая из стены куски бетона, догорающими обломками рухнула вниз.

— Все спокойно? — на всякий случай спрашиваю Вонючку.

— Да, — раздраженно отвечает он.

Спрыгиваю с разбитого лестничного пролета вниз, в темноту подъездного вестибюля. Правая нога попадает во что-то мягкое, поскальзываюсь, едва не падаю. Повышаю яркость прибора ночного видения.

— Черт! — невольно вырывается у меня.

— Тише ты! — шипит в наушнике голос Вонючки. — Что там у тебя?

Я вижу на что наступил, и внутри у меня холодеет. Труп человека. Почерневший, раздувшийся, покрытый белыми червями. На секунду мне кажется, что тело шевелится.

— Что там у тебя? — повторяет вопрос Вонючка. Он явно волнуется.

— Ничего. Я выхожу из подъезда. Прикрывай.

— Давай. Тут чисто.

— Да, уж, — ворчу я, — чисто.

Кругом обломки арматуры, куски бетона, покореженная техника. Полнейший бардак, а мой невозмутимый напарник говорит, что «все чисто».

Мы привыкли к смерти, нас не воротит от мертвого тела, мы давно очерствели. Это помогает выжить. Нужно абстрагироваться, иначе сойдешь с ума. Я всякого успел насмотреться. Ушел на фронт по призыву в начале Великой Отечественной войны, в тысяча девятьсот сорок первом, провоевал два года, пока однажды не оказался на краю гибели. Но мне не дали избавиться от ужаса войны. Меня не спрашивали, когда за мгновение до смерти вытащили на другую бойню. И то, что творится здесь, в две тысячи сто двенадцатом году, пострашнее адовой кухни Второй мировой. И я не один такой. Нас много.

Осторожно выглядываю на улицу. У дома через дорогу маячит Вонючка, даже камуфляж его скрыть не может. Он и раньше никогда не умел хорошо маскироваться, а тут вообще расслабился, стоит, глазеет с любопытством на искореженные остовы машин.

Раздраженно шепчу в микрофон:

— Ты чего торчишь на виду, как памятник товарищу Ленину?

— Так нет же никого.

Вонючка разводит руками в подтверждение своих слов, окидывает взглядом пустынную улицу. Он хороший наблюдатель, но иногда мне хочется его придушить.

— Идиот ты, Саня.

— Леша, ты достал меня своими оскорблениями! — возмущенно ворчит Вонючка, упирая руки в бока.

Мы находимся на расстоянии пятидесяти метров друг от друга, и разделяет нас широкое серое полотно проспекта. Когда-то оно было идеально ровным, но сейчас изрыто воронками от взрывов и усеяно обломками бетона и стальных балок, упавших с верхних этажей разрушенных зданий. Некоторые воронки настолько глубоки, что в них поместится небольшой паровоз. Зрелище удручающее, но нас радует — здесь не проехать, и можно не опасаться бронетранспортеров и легких танков чужаков. Однако продвижению пехоты ничто не мешает, а потому всегда нужно быть начеку. Вот и на этот раз осторожность не подводит.

Вовремя успеваю засечь движение слева и ныряю в темноту подъезда. То, что это чужаки, сомнений нет. Откуда тут взялись эти ублюдки?! Почему мой радар вовремя не подал предупредительный сигнал, не определил их?! Рычу в микрофон:

— Прячься!

Вонючку подгонять не надо, он все понимает сразу и кидается к ближайшему подъезду. Вижу, как Сашкин силуэт исчезает в здании. Но прятаться слишком поздно, чужаки уже заметили его. Бравада еще никому воевать не помогала.

Секунда, и в том месте, где только что стоял мой наблюдатель, мощный взрыв выгрызает огромную воронку.

Мне тоже достается. В подъезд влетает заряд, просторный вестибюль окутывается дымом, куски камня со свистом проносятся во все стороны. Мигом вжимаюсь в стену, одновременно устанавливая на винтовке режим автоматической стрельбы.

На экране закрепленной на рукаве пластины радара наконец слабо высвечиваются фигурки противника. Десять особей. Твари затаились, ожидая пока рассеется дым после взрывов. Обычно чужаки бросаются на врага сразу, но сейчас почему-то осторожничают. Не могу понять, в чем подвох. Чертовщина какая-то! Неужто они выслеживали именно нас, чтобы захватить живыми? Нет, не похоже. Тогда бы не саданули по нам сразу из гранатометов.

— Саня, ты цел? — спрашиваю шепотом.

— Да, — отвечает Вонючка, — только осколками немного посекло.

— Отвлеки тварей на себя.

— Есть, командир, — кричит он, и я улавливаю в его голосе задорные нотки.