Виктор Ночкин - Пищевая цепочка Страница 2

Когда дистанция сократилась до полусотни метров, Толик пошел осторожнее — стал прятаться за тоненькими кривыми стволами осин и кленов, перемещался короткими перебежками. Чахлые деревца — не бог весть какое укрытие, но другого нет. Вот теперь-то сердце начало колотиться, вдруг выступил обильный пот. Толика неожиданно разобрало понастоящему. С каждым шагом уверенность убывала. Что там, за елями? Ведь не спят же бродяги? Не могут они спать, хотя бы один должен караулить — и теперь-то точно разбудил приятелей! Саня сказал, что чужих трое — три ствола против шести, однако Толик внезапно ощутил собственную уязвимость. Какая разница, сколько стволов? Ему-то хватит и одной пули…

Расстояние сокращалось, сталкерская стоянка не подавала признаков жизни. Толик старательно ступал как можно тише и злился на пацанов, которые хрустели валежником справа и слева за спиной. Будто нарочно шумят!

А за елочками, где курится дымок, — ни звука, ни движения. Толик торопливо смахнул каплю пота, стекающую по лбу, и крепче стиснул скользкое цевье обреза. Ну, вот сейчас… вот сейчас… Дрогнула еловая лапа, обозначив движение врага, и Толик даже ощутил облегчение. Он пальнул туда, где дрожала зеленая хвоя, и тут же рухнул к подножию тоненькой осины. И разом ударили автоматы сталкеров.

Толик опередил залп на долю секунды — пули раскололи хлипкий ствол над головой, на макушку посыпались клочья коры и изодранные листья. Парень, не решаясь подняться, одной рукой поднял обрез, направил в сторону противника и пальнул из второго ствола. Справа и слева стреляли пацаны Торца, заставляя сталкеров прижиматься к земле. Толик откатился в сторону, распластался и, прижимая оружие к груди, стал заряжать. Конечно, как и всегда получается, когда волнуешься, заряд не лез в ствол… Наконец Толик управился. Выждав, чтобы пальба поутихла, вскочил и бросился вперед к проклятым елкам, уже иссеченным пулями. Он наметил дерево потолще, за которым можно укрыться после броска, и летел к нему.

На ходу Толик неловко вскинул обрез, с непривычки пытаясь найти плечом несуществующий приклад… и, почти не целясь, разрядил стволы в зеленое еловое месиво. Еще успел краем глаза разглядеть, что дробь легла хорошо — еловые лапы задрожали, посыпалась срезанная хвоя, — потом рухнул за намеченным заранее стволом. В десятке шагов сноровисто прополз Мистер, попеременно отталкиваясь локтями и коленями, так что тощий зад, обтянутый складками слишком просторного комбеза, мотался вправо-влево. Рыжий вскинул штурмовую винтовку и дал короткую очередь.

Пацаны заорали, и Толик сперва не просек, что произошло. Не до того было — заряжал обрез. Тут мимо, топоча, пронесся Будда, и Толик сообразил: сталкеры отступают, иначе толстяк не был бы так смел.

И верно, короткие очереди противника слышались не изза молодых елок, они удалялись. Сталкеры, прикрывая друг Друга, пятились к зарослям. Толик бросился следом за студентом, на ходу лязгнул дробовиком, переводя в боевое положение. Вломился в зеленое кружево еловых лап, вывалился на полянку по ту сторону и рухнул, вскидывая оружие. Оказалось, зря носом в землю тыкался — сталкеры ушли, бросив убитого приятеля. Автоматные очереди еще звучали издали, а Будда уже обшаривал карманы мертвеца, под которым расплывалась лужа крови, багровая, темная. Кровь сразу уходила в лесную подстилку, впитывалась рыжей палой хвоей.

Непонятно откуда вынырнул Саня Животное — на полусогнутых ногах, держа корпус параллельно земле, вывернулся из зарослей.

Будда флегматично заметил:

— Вот кровь впитывается в старую хвою, становится землей. Жизнь человеческая в землю уходит. А из земли новая жизнь травой и деревьями поднимется. Колесо сансары сделало оборот!

При этом рука толстого мародера скользнула в карман. Толик это заметил, и Животное — тоже.

— Потом про новую жизнь добазаришь, — нахмурился Саня, — а сейчас карманы-то не набивай втихаря.

Тут на поляне появились и остальные члены бригады.

— Он в карман что-то сунул, — тут же настучал Торцу следопыт.

— Да я обоймы к «Макарову», — спокойно сказал толстяк. — Или что не так? Это ж я его завалил!

Сталкер был убит выстрелом в голову, вполне возможно, что в самом деле прикончил его из пистолета Будда.

— Покажь, что заныкал! — потребовал бригадир.

— Да вот… — Будда вывернул карман. Там в самом деле были две снаряженные обоймы.

— Ладно, — буркнул Торец. — Только хрен бы ты его взял, если б не новенький. Мужика дробью посекло, он и вскинулся сдуру под твой выстрел… Что еще у жмура в карманах, проверь, раз уж начал.

— Ну я говорю… — заныл Будда, кривя рот. Но Торец уже не слушал.

— Колян, возьмешь рюкзак, потом проверим, что там. Мистер, Груз, пройдите за мужиками следом. Не высовывайтесь, просто попугайте, чтоб они сразу за нами не наладились… А ты, молодой, ничего. Хорошо держался.

Последнее относилось к Толику. Парень не нашел что сказать, только руками развел:

— Да я… это… ничего…

— Он обрез как скрипку держит, — вставил Животное. — Скрипач, гы…

Это прозвучало совсем не обидно, скорее даже одобрительно.

— Молодец, Скрипач, — снова похвалил Торец, — шпиль и дальше так, не трусь и не робей, тогда приживешься. Только гляди, не зарывайся. Зона смелых любит, но не глупых. А Чардашу я нынче маляву отобью, я тебя принимаю. Твоя доля в счет взноса пойдет, будем должок гасить.

Толик только теперь сообразил, что мог бы и не пройти прописку. Что тогда? Выгнал бы его Торец? Или сразу шлепнул, чтобы лишний человек о нем не трепался, случись что? Но в общем все прошло довольно гладко, а Толик стал Скрипачом.

Хабар в тот раз вышел невеликий, да и держались парни Торца вовсе не победителями. Едва обшарили брошенную стоянку, наскоро перебинтовали Грузу простреленную руку и подобрали все, что представляло хоть малейшую ценность, Торец велел сматываться. И пояснил:

— Эти двое, что ушли, они Корейцу сейчас капель накапают, он на разборку явится. Собаку съел, и сам как собака сделался, злой. Уходим быстро.

Будда казался более общительным, чем остальные члены бригады, и Толик пристроился к нему, чтобы расспросить по Дороге. Толстяк охотно растолковал: новичками в большом лагере на Свалке, кладбище автотехники, верховодит мужик по кличке Кореец. Кликуху он получил за то, что в самом деле как-то съел слепую собаку. Завалило его после выброса в подземелье, жрать было нечего, ну сталкер и оскоромился.

— Злой он, Кореец, потому что жадный, — болтал Будда на ходу, — власти хочет, авторитет зарабатывает. Поэтому к нашему брату он неровно дышит. Чуть что — разборка. Сейчас эти мужики, которых мы прогнали, ему нажалуются, Кореец по следу пойдет.

— Один, что ли? — не понял Скрипач.

— Ага, один… держи карман шире! Мы чего здесь тремся? Потому что на Свалке одиночки, их можно щипать понемногу, вот как сегодня получилось. А где «Долг» под себя гребет или «Свобода», там не развернешься. А теперь Кореец здесь взялся свои порядки заводить, хочет из одиночек бригаду собрать… И они его слушаются, так что если он свистнет, толпой привалят, нам не устоять.

— Факин Кореец, — буркнул Мистер, обгоняя тяжело ковыляющего жирного Будду, — но ты лутше про аномалии юному грузьи. Болше толк.

— Тоже верно, — согласился толстяк. — Вон, видишь, Скрипач, там вроде крутится?

Толик присмотрелся — посреди поляны в траве обнажилась рыжая земля. Над проплешиной медленно, как пылинки в солнечном луче, кружились листья, изломанные веточки, всевозможный сор.

— Это «карусель», — пояснил Будда. — Попадешь в такую — завертит, втянет в центр, а потом — ба-бах. Аномалия разряжается, как взрыв, — все, что затянула, рвет в клочья. Вообще, мне это образование Зоны служит напоминанием о колесе сансары. Вот так нас крутит дольняя жизнь, вертит и влечет путями, смысла которых мы не умеем распознать. Листку в «карусели» кажется, что весь мир вращается вокруг него, а на самом-то деле — наоборот, это он крутится вокруг центра аномалии, а «карусель» тоже не центр мира. Я думаю, все аномалии располагаются в Зоне по определенному плану, как буквы на исписанном листе… Ну, вроде послания нам. Эх, если бы я имел возможность расшифровать эту запись! Я бы разом постиг истину и достиг сатори…

Толик остановился и уставился на аномалию.

— Кто окажется в «карусели», — бухтел толстяк, — того разрывает в куски, потом эти куски сожрут твари Зоны. Собака, например, сожрет. И кто знает, не вселится ли твоя душа при очередном повороте колеса сансары в слепую собаку. Если карма подпорчена, это вполне может рассматриваться как искупление…

— Слушай, Будда, а по-простому ты говорить не можешь?

— Не-а, не могу. А зачем по-простому? Кто просто говорит, тот просто мыслит, потому что наша речь — это мы и есть. Наша речь — вербальная проекция души. Был бы я прост, не смог бы догадаться, что аномалии — это буквы неведомого алфавита, но я…