Василий Головачев - Ко времени моих слёз Страница 2

БЫТИЕ

Арсений Васильевич очнулся от воспоминаний, сделал несколько приседаний, отжался полсотни раз от пола и поплелся в ванную комнату принимать душ.

Дед Терентий Митрофанович погиб, спасая внука, сгорел от разряда молнии, только пепел остался, хоронить было нечего. А у Арсика на всю жизнь сохранилась отметина на виске – шрам в форме трезубца, то ли след молнии, то ли след удара об ограду церкви. Его так и прозвали в школе – Меченый. Только в институте он избавился от этой клички, пряча синеватый шрамик под волосами.

Деда, вернее, то, что от него осталось – горстку пепла, похоронили на окраине Родомля, рядом с могилами родичей и предков Гольцовых. Но слова его Арсений запомнил на всю жизнь. Поэтому когда ему исполнилось девятнадцать лет и к нему в общежитие – он поступил в Рязанский радиотехнический институт – пришли двое мужчин, Арсений не удивился их предложению и выслушал гостей спокойно, посчитав, что именно они и есть те самые «хорошие люди», о которых говорил дед.

В принципе, они ничего особенного и не сказали, говоря полунамеками и ссылаясь на необходимость соблюдать тайну беседы. Сообщили только, что он человек, «отмеченный Вышней Сущностью», и что ему предстоит в скором времени стать неким «внешним оператором», управлять формированием энергоинформационных процессов.

– Каких процессов? – переспросил заинтересованный Арсений.

– Корригирующих Систему экосфер, – был ответ. – Тебе лучше этого не знать, работать будет твое подсознание – в иных, горних мирах. Жить же ты будешь, как все люди, разве что смирнее и обеспеченнее. Об этом мы позаботимся.

Все так и получилось.

Арсений закончил институт, получил распределение в Институт летно-испытательной аппаратуры в городе Жуковском, под Москвой, переехал по месту работы с дочкой и женой и уверенно начал карьеру инженера-разработчика радиоэлектронной аппаратуры. О встрече с «хорошими людьми» он почти забыл, пока один из них сам не напомнил ему события двадцатилетней давности – отказ от крещения и гибель деда.

Этот человек мало изменился за прошедшее с момента первой встречи время, что неприятно удивило Арсения. Хотя в молодости он не искал этому феномену объяснений. Просто не задумывался над ним. Его тогда больше волновали другие проблемы, житейские: семья, работа, жилье, воспитание дочки, обживание на новом месте. В первую очередь – работа, потому что это казалось главным, хотя на поверку все повернулось иначе. Главным должны были стать покой и благополучие близких. Но это он понял лишь тогда, когда умерла жена – внезапно, остановилось сердце, хотя никогда ничем не болела, и Арсений в сорок восемь лет остался один.

Дети к тому времени жили уже отдельно: дочь Марина в Москве, сын Кирилл – в Муроме. С тех пор Арсений Васильевич так и обитал – один в трехкомнатной квартире на бульваре Славы, все в том же Жуковском, уже семь лет. Работал в ИЛИА, став начальником лаборатории контрольно-измерительных комплексов, – пятнадцать человек в подчинении, из них девять женщин, – два раза в неделю сражался в спортзале института в волейбол с приятелями и сослуживцами, один раз играл в преферанс в дружеской компании, изредка встречался с женщинами, но второй раз не женился. Считал, что для этого надо влюбиться, а он продолжал любить жену.

Однако никто из друзей и приятелей на работе, никто из родственников не знал, что помимо государевой службы Арсений Васильевич Гольцов с л у ж и т еще и в другой организации, суть деятельности которой он и сам понимал смутно. Однако служил, веря, что дед плохого не посоветует, потому и завещал ему именно этот путь – «по ту сторону креста».

Арсений Васильевич вошел в ванную комнату, оперся руками о столешницу умывальника, посмотрел на свою бледную со сна, небритую физиономию. Пригладил остатки седых волос на голове, заглянул в рот, скорчил гримасу. Не урод, но и не красавец. Карие глаза, усталые и невеселые, нос луковкой, доставшийся в наследство от деда и отца, и красивого разреза губы – от матери, слишком чувственные для его возраста.

– М-да, – проговорил Арсений Васильевич глубокомысленно, передразнивая соседа, полковника в отставке, – жениться вам надо, барин. Пятьдесят пять лет – еще не старость, это лишь старость молодости.

Усмехнулся, начал чистить зубы, подумал: может, и вправду жениться? Оксана уже не раз намекала, что не прочь перебраться на постоянное место жительства. Одиночество делает меня неуправляемым, слабым и больным. Семь лет я верю в то, что где-то существует женщина, способная заменить Милославу, хотя знаю, что такой больше нет. Семь лет я жду, что откроется дверь, войдет она, присядет у порога, снимая туфли, оголяя круглые красивые колени, и прихожая заполнится дивным светом, потому что вся Милослава была – как солнышко. Иногда я даже слышу ее шаги, тихие, робкие, будто поступь невидимых эльфов…

Но она не приходит…

Что-то стукнуло за стеной – проснулся сосед.

Арсений Васильевич вздрогнул, прислушиваясь, покачал головой и плеснул в лицо водой. Лукавая память не желала расставаться с прошлым, и перед глазами вновь возник абрис лица Милославы, нежный и бледный, как рисунок акварелью. Лицо улыбалось. Милослава вообще редко печалилась, потому ее и любили все кругом.

Физиономия в зеркале расплылась.

– Этого только не хватало… – пробормотал Арсений Васильевич, снимая слезу с ресницы. – Сентиментальны вы больно, батенька.

Он умылся, побрился, не ощущая особой бодрости, позавтракал – готовил сам, и весьма недурственно. Глянул на календарь: пятнадцатое января, четверг… Пора на работу, однако, завлаб. Он же экзооператор, или экзор, хе-хе…

Вспомнился старый анекдот:

– Ну как я, доктор?

– Ничего, завтра выпишем. Позвоните жене, чтоб приехала.

– Зачем жене, доктор? Не надо ее беспокоить.

– Как не надо? А кто тело заберет?

Арсений Васильевич улыбнулся. Его внутреннее состояние постепенно сдвигалось к состоянию больного в анекдоте, потому как он не видел особенного смысла ни в своей работе, ни в «запредельной» деятельности, ни вообще в жизни, хотя внешне он был еще ничего: метр восемьдесят, развернутые плечи, спортивная фигура, ни одного намека на пузо. Еще поживем?

Зазвонил телефон.

– Слушаю.

– Товарищ начальник, можно, я сегодня опоздаю? – раздался в трубке голос Толи Юревича, ведущего инженера лаборатории и близкого друга Гольцова. – Жена приболела, ОРЗ у нее, я внучку в школу отвезу.

– Хорошо, конечно, – сказал Гольцов.

– Я вечерком останусь, отработаю.

– Чепуха, Толя, не бери в голову.

Юревич был классным специалистом, а главное – скромным и добросовестным человеком, способным надежно и без лишних споров выполнить любое задание. С ним было приятно и дружить, и работать.

Арсений Васильевич спустился во двор – его квартира располагалась на четвертом этаже стандартной пятиэтажки, выгнал из «ракушки» свою старенькую «Ниву Шевроле» и поехал на работу. В девять часов он зашел в свою лабораторию на втором этаже институтского корпуса. Поздоровался с сидящими у стоек с приборами и за рабочими столами сотрудниками, открыл дверь кабинета, в котором с трудом умещались стол, кресло, два стула, шкаф с книгами и компьютер. Сел за стол, включил отечественный «Енисей» и поймал себя на мысли, что не хочет работать. Впервые в жизни!

– Ну-ну, – покачал он головой, хмурясь. – До пенсии тебе еще далеко, лентяй. Ее заработать еще надо.

Однако в глубине души Арсений Васильевич отлично понимал, что это не лень – душевная усталость, накопленная двойно й жизнью: в реальности Земли и в том запредельно м мире, где он «формировал процессы энергоинформационного обмена».

Тонкий жидкокристаллический дисплей компьютера разгорелся жемчужным светом, на миг превратился в «песчаное дно ручья» и стал синим, как весеннее небо. Выпрыгнули из ниоткуда значки меню. Арсений Васильевич раскрыл один из них – «Свет», и в глубине дисплея соткалась из цветных линий конструкция измерительной системы, использующей гибкие оптиковолоконные кабели. Система разрабатывалась уже полгода и была почти готова к утверждению на техническом совете. Оставалось только «довести ее до ума».

В кабинет заглянул, скаля зубы, Женя Шилов:

– Привет, босс, как настроение, весеннее? Анекдот хочешь?

– С утра?

– Почему бы и нет? – хохотнул Шилов. – Знаешь ведь пословицу: выпил с утра – и целый день свободен.

– Ты еще и пьешь?

– Только когда в карты проигрываю. Обижаешь, босс, я пью только пиво и только по праздникам. – Женя ухмыльнулся. – А праздники у меня каждый день. Шутка. Слушай анекдот, мне его сегодня утром жена напомнила своей индифферентностью.

– Меньше слов.

– Слушаюсь. Три дня и три ночи целовал Иван-царевич спящую царевну, а потом плюнул и похоронил. Вот и весь анекдот.

Арсений Васильевич усмехнулся: