Валерий Большаков - Наблюдатель Страница 2

– Да, – выдохнул Давид.

– Человечество Тьет очень похоже на нас с тобой, – подхватил Лобов, – разве что у них пятьдесят четыре хромосомы и сорок зубов. Их женщины красивы, как наши, ну и… В общем, это серьезная дополнительная трудность. Сам понимаешь, трудно пожалеть разумного слизня, а вот когда от боли кричит хорошенькая девушка.

– Я понимаю, – пробормотал Виштальский.

– Ну, раз так, – подхватил эстафету Леонидас, – то удачи вам, Давид! И счастливой работы!

Отдышался Дава уже в атриуме. Центральный прометеум был возведен в стиле внеземных баз – сплошные купола и галереи-переходники. Даже зимний сад выстроили в виде оранжереи под прозрачным колпаком – великой радости звездолетчиков, долгие месяцы не видевших травку. А в самой сердцевинке учебного заведения, там, где кольцевые коридоры обрамляли дворик-атриум, стояла бронзовая статуя Прометея – бога, ускорявшего прогресс вида «хомо сапиенс», помогавшего людям проходить критические точки.

По атриуму носились вдоль и поперек озабоченные курсанты, всклокоченные и отчаянно вибрирующие, – шли экзамены. Почти каждый, пробегая мимо Прометея, хватался – на счастье – за его бронзовую длань, простертую над людьми-коротышками, сирыми и убогими, греющимися у подаренного огня. Длань сверкала, как надраенная.

«А мне это больше не нужно!» – довольно подумал Давид. Он-то свое отбоялся. Всё! «Госы» сданы, диплом в кармане. Дава прямо-таки лучился от счастья, поглаживая пальцами футлярчик с заданием. Он – галактист! Мечта сбылась…

Виштальский ощутил усталость и присел на один из диванчиков, расставленных вокруг памятника. Вытянул ноги, раскинул руки по мягкой спинке, зажмурил глаза.

…Ему всегда везло – так, во всяком случае, он считал сам. Повезло с няней Викой – ее мягкий грудной голос иногда даже снился ему. «Сорока-воровка кашу варила, деток кормила…» Няня была молодой и симпатичной особой – мама даже немного беспокоилась за отцовскую моральную устойчивость. Дава смутно помнил, как папа, сидя на диване, говорит утомленным голосом: «Сара, ты меня устала своей волнующей ревностью!»

И с воспитательницей ему повезло – Циля Наумовна была дамой непоседливой и чрезвычайно жизнерадостной. Но не содержала в характере даже атома легкомыслия – ее девизом было: «Целеустремленность, упорство, энергия!»

Няня Вика наградила его своей сентиментальностью и романтизмом, а Циля Наумовна заразила маленького Давидика занудливостью. Увы, именно так окружающие оценивали его стремление к совершенству. Они не понимали, что лениться – скучно, а зря тратить время на жмурки и футбол – глупо. И как им всё это объяснишь?

Но больше всего Давиду повезло с учителем. И со школьными товарищами. Их было пятеро у Дмитрия Александровича – самая первая группа у недавнего лицеиста. Всегда серьезный Давид, юркий и быстрый Ричард, здоровенный Игорь по кличке Кнехт, хитрый и веселый Грига и тихий, монументально спокойный Степан. А потом их осталось четверо – тихоню Степашку поймали на том, что он вешал кошек. Затягивал на шее у мурки петлю из лески – и вешал.

Давид был тогда не просто потрясен – он был раздавлен, уничтожен, убит. Пришел печальный дядя из Психологического Надзора и увел Степана, по-прежнему тихого и спокойного. Учитель тогда долго объяснял им, что такое дисторсия психики, и почему иногда даже высшая педагогика бывает бессильна, и как с помощью гипноиндуктора проводят позитивную реморализацию, а неисправимым вживляют мозгодатчик или поселяют в зонах спецкарантина. Так Давидик впервые столкнулся с изнанкой хорошего и справедливого, чистого и прекрасного мира, впервые узнал, что не все люди добры и что есть целые планеты, удел которых – горе, несчастье, нищета, страх. И у Давида появилась цель – он мучительно, до болезненного спазма, захотел сделать счастливыми всех носителей разума, подобных ему самому, все человечества, рассеянные по Млечному Пути.

Учитель, поняв склонности ученика, познакомил Давида с Иваном Лобовым, галактистом. «На необитаемую планету, – гудел Иван добродушно, – посылают людей, которые собираются перестраивать ее природу. В инопланетное общество посылают людей, которые собираются перестраивать сам социум». Лобов долго пугал Давида серой текучкой буден агента КГБ и пугающей отдаленностью результатов вмешательства, но тот был тверд.

Когда Давиду исполнилось двенадцать и вся семья собралась за столом, он заявил, что не будет врачом, как папа, или инженером, как мама. «А кем же наш Давидик хочет стать?» – засюсюкала тетя Муся. «Галактистом!» – отрезал Давид. Прошло ровно десять лет – и он сдержал это обещание, данное самому себе.

– Курсант, вы почему не на занятиях? – прогремел лекторский голос. – Ваша фамилия?

Давид открыл глаза и увидел Силантия Ахмедовича, читавшего им планетологию. Встав и аккуратно одернув комбез, Виштальский ответил:

– Давид Виштальский, младший командор.

Препод хмыкнул – и протянул лопатообразную ладонь. Дава вцепился в нее и крепко пожал.

Григорий Зикунов, он же Грига, он же Зикуновишна, парнем был сметливым и даже хитроумным. Однако природная лень, родившаяся прежде него, не давала как следует разгуляться смётке с хитроумием, и это не единожды уберегало Григу от рукоприкладства и членовредительства, ибо невежественные студенческие массы не всегда по достоинству оценивали выдающиеся способности Зикуновишны. Учитель Зикунова сказал ему еще на выпускном, полушутливо-полусерьезно: «Или ты станешь великим человеком, или великим негодяем». Из чего Грига сделал вывод, что ему остается подыскивать постамент под будущий памятник себе любимому, ибо негодяй из него не получился. Вот только что напишут на постаменте?

Грига учился на инженера-контролера, учился легко, но без особого желания – лишь бы диплом заиметь. И каждый год пытался поступить в Центральный прометеум. Его уже узнавали в приемной комиссии, хвалили за упорство, однако на экзаменах валили по-прежнему – без пощады и жалости.

В прошлом году, в четвертый свой приход, Григорий умудрился сдать первый экзамен – по истории. Зато срезался на втором. Их тогда вывели на полигон, сунули каждому по лучемету в руки и дали задание: пройти в некий Центр, сохранив по дороге жизнь и максимум здоровья, – новичков проверяли на скорость реакции, на координацию движений, на быстроту разума.

Грига одолел метров сто и попал в засаду – три биоробота бесшумно накинулись на него, возникнув из зарослей ужасных древовидных папоротников. Короткий бой закончился со счетом «один – ноль». В пользу роботов.

И поплелся «условно-убитый» Грига обратно, дожидаться пятой попытки. Дождался. Провалился. Правда, он стал инженером, но это как-то не впечатляло. Ну, стал себе и стал, подумаешь.

Почему он так рвался в прометеум, Зикунов внятно объяснить не мог. Всю жизнь носиться с факелом цивилизации по Галактике, даруя прогресс недоразвитым расам? Нет, сие нездоровое занятие не влекло Григу. Пожалуй, ему была мила служба как таковая – в полувоенном КГБ, где понятие «офицерская честь» было еще в ходу. Григорий буквально переставал дышать, благоговея и отчаянно завидуя, когда встречал курсантов прометеума. Эти мундирчики. Эти погоны. Девчонки так и липли к «галактистам» – лощеным, стопроцентным, уверенным в себе парням, которым сильно повезло – они поступили-таки в элитное учебное заведение. Так, во всяком случае, думал Грига.

В пору экзаменов он любил заходить в Центральный прометеум, где в круглых коридорах висели портреты самых выдающихся футурмастеров Планеты – Иржи Корды, Форрестола Канна, Олега Зенкова. Грига делал вид, что он – «один из»: курсант, еще не убывший на короткие каникулы.

Зикунов гордо вышагивал по коридорам, имитировавшим тоннели-переходники внеземных баз, и представлял, как на эту вогнутую стену… или вот на эту… вешают и его портрет – анфас или вполоборота. Мужественное, посеченное шрамами лицо героя-космопроходца Г. А. Зикунова будет влечь к себе девчонок, как магнит – железные опилки, а преподы станут с умилением рассказывать притихшей экскурсии о проделках Григория Алексеевича в бытность его курсантом…

– Красота! – отчетливо произнес Грига, еще не покинув сады мечтаний.

– Красота – это по моей части! – рассмеялась Виолетта Бока, неделю тому назад окончившая курсы персонала обеспечения при Центральном прометеуме. Как раз красавицей она не была – просто хорошенькая девочка, очень миленькая, однако с детства убежденная, что она неотразима. Правда, фигурку Виолетта имела на «пять», а своим обаянием пленяла на «раз».

– Да кто ж спорит! – вскричал Ричард Сидоровс, бледнолицый прибалт, светловолосый и светлоглазый, словно выцветший на ярком солнце.

– Вот он! – Виолетта указала пальчиком на Григу. – У меня такое ощущение, что под красотой он понимал вовсе не мои внешние данные!