Владимир Царицын - Ген мужества Страница 2

 - Хорошо, - нехотя согласился Стас, - убило. А… - Стас замялся, не зная, как обратиться к дворянину Сокольскому, все же решил не выкать, - а тебя, Прохор, улан из итальянской бригады генерала Орнано в восемьсот двенадцатом на пику взял?

 - Двадцать шестого августа одна тысяча восемьсот двенадцатого года, - подтвердил гусар, спокойно восприняв такое свойское к нему обращение, даже, напротив, с уважением взглянув на Стаса, подивившись его осведомленности.

 А Стас уже не удивлялся, вспомнил, что когда-то был студентом исторического факультета Полыноградского гуманитарного университета. Да не доучился, отчислили за недостойное поведение. Впрочем, поведение было вполне достойным – Стас вступился за честь своей однокурсницы и крепко накидал одному любвеобильному преподу, который имел наглость предложить Светке (так звали сокурсницу) оценку «отлично» за весь курс истории Древнего мира в обмен на романтический вечер. Причем, очень категорично предложил, сказал, что без интима, экзамен ей не сдать ни за что на свете, уж он постарается. Со Светкой у Стаса ничего не было, но он считал себя джентльменом и немного… гусаром. А препод не был ни джентльменом, ни гусаром, зато был близким родственником ректора. Стаса выгнали. А Светку тоже вскоре отчислили из университета за неуспеваемость. Нет справедливости в жизни!..

 - Седьмого сентября по новому стилю, - машинально перевел Стас дату. – Выходит, что для вас, мужики, я из будущего. В двухтысячном меня… - Стас запнулся, не зная как сформулировать это событие; признать себя мертвым ему не хотелось, - ну, в общем…

 - Убило, - подсказал Семен. – А этот, - Воробьев кивнул на поручика Орлова, - мне ничего о себе не рассказывал. С гусаром о чем-то шушукались, когда я в себя приходил. Ему, видать, со мной разговаривать происхождение дворянское не позволяет. С гусаром - да, а со мной…

 Поручик резко откинул шинель, встал и подошел к ним.

 На вид ему было около тридцати или чуть больше. Бледное мужественное лицо – прямой нос, впалые щеки, брови вразлет и неожиданно яркие синие глаза. Однако ни радости, ни печали в них не было.

 - Происхождение тут абсолютно не причем, - спокойным размеренным тоном сказал он и, на секунду задумавшись, добавил: - Теперь не причем. Мы нынче все четверо в одинаковом положении. И происхождение нынче у нас одно – из покойников мы. А молчал… потому что худо мне было. Непросто, знаете ли, господа, узнать, что ты родину потерял.

 - Ты жизнь свою потерял, - возразил Семен, - а родина… что ей сделается? Это ведь Россия! Россия стояла и стоять будет! Мы ее ни французу, ни вам, белопузым, ни Гитлеру не отдали. Пинками до самого Берлина фашистскую сволочь гнали! Кстати, - Семен посмотрел на Стаса. – Меня двадцать второго апреля сорок пятого убило, война еще долго продолжалась?

 Стас покачал головой:

 - Недолго… – быстро посчитал в уме, - через шестнадцать дней закончилась. Девятого мая – День Победы. Это святой день. В России девятого мая всегда военный парад проходит, и праздничный салют дают.

 - Да, чуточку… - с досадой произнес Семен, - совсем маленько не дожил я. Всю войну прошел, четыре года считай, а до дня победы… эх!

 Воробьев замолчал, и все молчали. Прохор со Стасом сочувственно смотрели на Семена Воробьева, который вдруг заморгал глазами и стал суетливо шарить по карманам. Во взгляде синих глаз Орлова сочувствия не было, но Стас успел заметить, что поручик вообще особой эмоциональностью не отличается.

 - Поручик Орлов, - прервал он молчание и кивнул, представившись, – Юрий Андреевич. – Добавил тихо: - Убит при взятии Царицына. Прошит пулеметной очередью в августе одна тысяча девятьсот восемнадцатого года.

 - При взятии кого? – не расслышал Семен Воробьев, который в этот момент громко сморкался в найденный наконец-то носовой платок по размеру пригодный для портянки.

 - При взятии Царицына, - не повышая голоса, повторил Орлов.

 - Теперь этот город называется Волгоградом, - машинально пояснил Стас.

 - Что еще за Волгоград? – нахмурил опаленные брови сержант.

 - Ну… в твое время, Семен, он назывался Сталинградом.

 - Во как! – удивился Воробьев. – А зачем переименовали?

 - Долго рассказывать. Потом как-нибудь…

 - Вот же, суки! На хрена надо было великий город имени великого вождя лишать?! – В голосе Воробьева прозвучало истинное негодование, а смотрел он на Стаса. - Ну, да ладно, позже разберусь я тут с некоторыми… И чё? – Семен повернулся к Орлову. – Взяли вы Сталинград?

 Орлов пожал плечами, а Стас сказал, вспомнив:

 - Все попытки белоказачьей армии не имели успеха. С июля восемнадцатого по февраль девятнадцатого их было несколько. Кажется… нет, не помню, сколько конкретно. Красная армия отстояла город.

 - Во! – Семен показал Орлову длинный кукиш с черной каемкой грязи под ногтем. – Мы всегда побеждаем. И Гитлер хотел Сталинград взять, а вот ему! И тебе тоже, – старшина перевел свой кукиш Стасу, и повертел им возле его носа, выказывая свое презрение, словно именно он, этот парень из будущего, являлся инициатором переименования города-героя, - за Сталинград!

 - Господа, - вступил в разговор, молчавший доселе гусар Прохор Егорович Сокольский, - извольте прекратить ненужную пикировку. Нам еще Стас о себе ничего не рассказывал. А, судя по всему, он уже многое вспомнил.

 - Да, - грустно сказал Стас, - вспомнил. Наверное, все вспомнил. Вот только чем и куда меня?.. Помню взрыв, а потом темнота. Боли не почувствовал, а когда очнулся, голова трещала так, что мочи не было.

 - Вот в голову тебя и садануло, куда же еще, – заметил Семен. – Осколком само собой.

 Стас пощупал голову и посмотрел на свои пальцы, покрывшиеся коричневой пылью засохшей крови.

 - Вроде цела. И не болит уже совсем…

 - Заросла рана-то, - сказал Семен, - а была о-го-го, здоровущая! Заросла, потому и не болит.

 - Как это заросла? – удивился Стас.

 - А вот так. – Воробьев скинул ремень, нахлобучив пилотку на голову, и потянул кверху край гимнастерки вместе с белой нательной рубахой, от низа которой был оторван большой кусок. Стас понял, что обрывок этот был использован Семеном для обтирания от крови его лица. Семен продемонстрировал Стасу и двум другим зрителям свой впалый живот и худую грудь. Раны от осколка в области сердца не наблюдалось. – Вот здеся…, - он повернулся боком, показывая уродливый шрам под частоколом ребер справа, - отметина осталась. Это меня в сорок четвертом пулей из шмайсера задело, скользом чиркнуло. Рана пустяковая, а заживала долго. Видать, зараза какая-то в нее попала. Болело, гноилось, вот и выболело. Еще старые шрамы показать могу – все на месте, я проверял, даже от аппендицита шрамик. Это еще до войны… А свежей раны нету.

 - А может, ее и не было? – усомнился Стас.

 - Скажешь тоже! Была. А потом заросла. Подтверди, гусар.

 - Истинный крест, - кивнул Прохор.

 - И у тебя была, - сказал Воробьев.

 Прохор снова кивнул, подтверждая слова Семена.

 - Ты дальше рассказывай, - поторопил Воробьев. – Интересно же! С кем воевал? Что за супостат на этот раз на Россию нашу матушку напал?

 - Да собственно… с Чечней война идет...

 - С кем? – округлил глаза Воробьев.

 - С Чечней.

 - Да ты что?! Чеченцы теперь враги нам? Это как же? Такие ребята бравые да удалые! У нас в роте трое бойцов было чеченов. Нет, вру, двое, один ингуш. А во всей Советской Армии?! Много. Бок о бок с ними сражались, родину от фашиста защищали. Одна у нас с чеченами родина – Советский Союз… Друг у меня, Руслан Мадаев - чеченец - настоящий друг, верный. Из одного котелка хлебали, одну самокрутку на двоих курили. Да что там самокрутка! Он меня от смерти не раз спасал, а я его… - Воробьев опустил голову. - Убило Русю в сорок третьем… - и тут же снова вскинул на парня горящий взгляд: - Как же так?! Как такое случилось, что чечены вдруг врагами нам стали?..

 - Понимаешь, Семен… - Стас задумался. - Давно все это началось. Ведь я не на первой, я на второй кавказской войне… погиб. Все дело в политике. Сначала Дудаев… - Стас замолчал и, вопросительно взглянув на сотоварищей, предложил: - В общем, долго придется рассказывать. Может, как-нибудь в другой раз?..

 - А что это ты, Стас, нас завтраками кормишь? – взъерепенился Семен. - Про Сталинград потом, про Чечню потом. Скрытный ты какой-то… А может, ты не за Россию голову сложил? А, Стасик?.. Может, ты против Советского Союза воевал? – Взгляд старшины Воробьева загорелся недоверием. – Как этот… белогвардеец?

 - Я за родину воевал, - спокойно возразил Орлов, - за Россию.

 - Знаю я, за какую Россию ты воевал, - махнул рукой Воробьев. – Не за Россию ты воевал, а за богатство, за барахло свое.

 Орлов усмехнулся кончиками губ и пожал плечами - спорить с Семеном казалось ему занятием глупым и бесперспективным.

 - Или может, ты скажешь, за идею воевал? – не унимался Воробьев. – Тогда почему так хреново? Выперли мы всю белогвардейскую нечисть из России. Кто из вас, из дворян, да князьев в живых остался, все кто куда разбежались. Кто в Париж, кто в Константинополь. Попердывали оттудова, не без этого. Да только Советский Союз, - Семен поднял сжатый кулак,  - это сила! Его не запугать никому и не разрушить!