Андрей Мартьянов - ОХРАНИТЕЛЬ (Хроники графства Артуа времен Великой Чумы) Страница 20

Вот оно что. Понятно-понятно — «JD», «Иосиф Сладчайший». Ересь, за которую брат Михаил без малейшего сострадания отправит на костер, да еще и подпалит его собственными руками.

Изображенный неизвестным художником дитятя — плод Sacra follia amores, «любви священнобезумной» в представлении катаров-альбигойцев. Ребенок, якобы рожденный Магдалиной через непорочное зачатие от...

От...

От кого именно — не то, что вслух говорить, даже думать не рекомендуется.

Интересные молельни были у здешних храмовников, ничего не скажешь. Понятно отчего часовенка пуста и заброшена: место недоброе, оскверненное.

Рауль насторожился. Внезапно со стороны алтаря волнами нахлынули эманации магии, присутствие человека будто бы разбудило дремавшую силу. Чары не самые могучие, скажем прямо — слабенькие, скрытые, но для «второго зрения» различим жемчужный цвет с муаровой рябью. Волшебство, некогда сотворенное человеком.

Носком сапога мэтр разворошил скопившиеся за долгие годы мусор и пыль. Присел на корточки. Всмотрелся.

Занятно.

На камнях валялся грубо отлитый из сплава олова с серебром крестик-распятие, размером с полторы фаланги пальца. Плечи креста выгнуты, на обратной стороне два сохранившихся крепления, еще два сломаны. Знакомая вещица, такие крепятся к рукояти меча, даруя ему волшебную силу. Из сотни подобных оберегов девяносто девять — подделки, не имеющие никакой ценности, а этот, удивительное дело, настоящий.

Чья работа — неизвестно, но судя по едва различимому клейму в виде иудейской буквы «алеф», похожей на латинскую «x», может быть сработано в Палестине. Что за заклинания наложены, так сразу и не понять — активировать их обычными способами не получилось. Наверное и к лучшему, чего доброго шарахнет молнией, один пепел останется — случалось. Логично: если оберег свалился с оружия тамплиера, значит нельзя исключать возможность боевых чар...

— Вас все ищут! — громыхнуло за спиной. Рауль незаметно подхватил крестик, сжав в кулаке. Оглянулся. Насупленный и встревоженный орденский сержант глядел неодобрительно. — А сюда, господин, ходить не благословляется... Приказано вас хоть из под земли добыть!

— Кто ищет? — спросил Рауль.

— Отец-инквизитор. Там наверху такое...

— Да что?..

— Идемте уже, сударь!

Экая странность: совсем недавно стоял погожий солнечный день, а теперь над Бребьером стремительными потоками несутся серо-свинцовые тучи. Ветер — холодный, пробирающий до костей.

И пугающе постоянный.

Ветер с юго-востока, без порывов и смены направлений.

На вершину башни Рауль вместе с сержантом взобрались прыгая через три ступени. Капризами северной погоды наблюдаемое явление не объяснишь, равно и бегающие по желтоватым камням замка призрачные огни святого Эразма Формийского. Днем холодных светлячков не всегда заметишь, до заката далеко, а сумерки наступили такие, будто давно вечер.

— Вы неслыханно расторопны, — сквозь зубы процедил его преподобие. — Произойди Страшный Суд, Рауля Ознара отправили бы в чистилище последним... Смотрите!

Михаил Овернский вытянул руку. Собравшиеся на донжоне госпитальеры не отрывали взглядов от вершины соседнего с замком холма и скороговоркой шептали молитвы.

— Идет Дева по колено в лесных кронах, — заворожено молвил Рауль. — Иисус и Мария, святые апостолы...

Зрелище наводящее дрожь. Неимоверно огромный призрак, — или что оно такое на самом деле? — шествовал мимо Бребьера к северу. Смертно исхудавшая чудовищная женщина в белом саване, спутанные волосы вьются по ветру. Вершины самых древних елей едва доставали фантому до середины бедра. В прорехах ткани виднелись тощие бедра, покрытые синюшными пятнами.

Мертвый ребенок на руках, прижатый к груди. Скелетик, обтянутый желтоватой кожей.

Очертания размыты, глаз не улавливал деталей, но целостная картина составлялась без труда — впалые щеки, глубоко запавшие глазницы обведенные темными кругам, узкие синюшные губы. Рауль подумал, что если это сейчас взглянет на него — лучше смерть... Что угодно, но только не видеть мертвых глаз Девы!

Она начала медленно оборачиваться через плечо.

— Не смотрите! — заорал Рауль, поначалу даже не осознав, что слышит собственный голос. — Отвернитесь! Нельзя смотреть!

Сам упал на колени, потянув за собой брата Михаила. Закрыл лицо ладонями. Зубы стучали будто от озноба.

Ветер. Ровный неостановимый ветер, доносящий смрад тления.

* * *

Сорока пятью милями к северу, в окрестностях Лёмбра, английский отряд под командованием оруженосца Годфри Адисема попал в буран.

Нынешний комендант Кале и один из лучших командующих короля Эдуарда III, сэр Уолтер Моуни, третьего дня отправил по окрестностям фуражиров — в Ла Манше начались весенние шторма, подвоз продовольствия с Альбиона прекратился, а запасы иссякали. Раздобыть сено, хлеб и скот можно было только на враждебной территории.

Нарушение перемирия? О чем вы, господа? Французские смерды могут сколько угодно жаловаться своим хозяевам, в конце концов никто не собирается проводить реквизиции в дворянских замках, а жаки-простаки потерпят!

Грабеж? Нет, это война. Приостановленная, но не законченная.

Сопровождали Адисема четырнадцать вооруженных всадников — набранные из простонародья и горожан лучники, во время кратких вылазок оставлявшие свое смертоносное оружие, «longbow», в городе, пользуясь более практичными фальшионами и пиками: их вполне достаточно, чтобы припугнуть сиволапых, если те надумают возражать.

За отрядом тащились две телеги, забитые мешками с пшеницей — рейд удался, вытрясли из двух деревень епископа Сент-Омерского всё, что смогли. Пяток слишком наглых холопов зашибли, но вроде не до смерти — встанут на ноги через денек-другой, это живучее племя.

Буран налетел с внезапностью необычной даже для побережья Па де Кале, постоянно находящегося под ударом бурь, приходящих со стороны моря. Тучи образовались будто бы сами по себе, только что мела поземка, а тут вдруг повалил мелкий и очень густой снег. По сторонам дороги взвились стремительные вихорьки, оставшиеся в хвосте колонны всадники не могли разглядеть идущих впереди.

— Не растягиваться! — прокричал Адисем. — Здесь такое бывает, не заблудимся! Слева лес, справа лес, сбиться в пути невозможно! Шагом па-ашли!

Ветер выл среди сосен на разные голоса; то казалось, что рядом взлаивает стая псов, то чудился рев медведя или стон выпи. Весь мир затянуло белой пеленой. Жесткие снежинки царапали кожу.

Оруженосец начал понимать, что это не обычная буря и противореча своему же приказу пустил коня мелкой рысью. Очень хотелось дать шпор и как можно быстрее на галопе выскочить из странной метели — под солнце и голубое небо...

Адисему повезло — он сумел оторваться от отряда шагов на пятьдесят. Леденящий кровь вопль заставил оглянуться, жеребец перепугано всхрапнул и затанцевал под седоком.

Кричали уже несколько человек — такие звуки люди издают только один раз в жизни, в первый и последний. Адисему почудилось, что за снежной круговертью вспыхивают бледно-синие огни, мелькают тоненькие молнии, а там, позади, с ясно различимым шуршанием рассекает морозный воздух огромное лезвие, вздымающееся и падающее на головы смертных.

Только это не меч и не сабля. Это коса на длиннющей темной рукояти.

— Pater Noster qui es... — выдавил Адисем. — Дева Всеблагая...

Визг и сбивчивые призывы о помощи утихли. Мимо оруженосца промчалась обезумевшая от страха лошадь без всадника.

Появился другой звук, еще более устрашающий. Чье-то дыхание — тяжелое, сиплое, так хрипит человек с перерезанным горлом. Под огромными ступнями заскрипел снег. Шаг, другой, третий...

Бесформенная тень, отдаленно похожая на тощего мужчину ростом в три полных туаза и несущего на плече крестьянскую косу, медленно прошествовала неподалеку от Адисема наискосок, к лесу. Скрылась в бурлящей мгле.

Конь англичанина взвился на дыбы, сбросив всадника — оруженосец камнем вылетел из седла, упал на спину, дыхание перехватило. На несколько мгновений потерял сознание.

Когда очухался и сообразил, что произошло, начал отползать к деревьям, подальше от места, где было замечено хрипящее чудовище.

Ураган стихал, снежинки осели, в прорехе облаков мелькнул солнечный луч. Заставить себя встать Адисем не мог — хотелось лишь забиться в ямку под корнями сосны, зарыться в снег, спрятаться, исчезнуть.

Он где-то там, неподалеку. Он ищет меня!

Он знает, что я здесь!

* * *

Замерзшего до полусмерти оруженосца вскоре нашел второй отряд фуражиров, возвращавшийся в Кале после удачного грабежа по той же дороге, ведущей от Кельма на Норткер и далее к побережью. Попутно обнаружили четырнадцать трупов, страшно изувеченных — как вечером было доложено его милости Уолтеру Моуни, «тела людей и коней были обескровленные и разрезанные напополам, подобно тому, как крестьянки режут крутые яйца волосом».