Олег Верещагин - Там, где мы служили... Страница 20

Следующий единственный соответствовал лучшему типу солдата. Рослый, плечистый, «некрасиво» загорелый даже рыжеватый, сероглазый. Ему могло быть семнадцать, могло быть и больше лет. Даже девятнадцать… нет, наверное, всё-таки семнадцать, хотя глаза уверенные, пристальные и очень недобрые.

— Рядовой-гранатомётчик Майкл Фой!

— Воевал? — сразу спросил Джек. — Где, когда?

— Три года в Северной Америке в составе ополчения колонистов, товарищ ланс-капрал.

Рядом с североамериканцем стояла беловолосая, скуластая девушка с прозрачными глазами.

— Рядовой-снайпер Кайса Линнахямарри!

Ну, с этой-то всё было ясно. Среди снайперов Рот 80 % были девчонки. А среди них, в свою очередь, 80 % — скандинавки и немки с прибалтийками. Эту публику Джек знал хорошо — фанатички, убеждённые в том, что перед рождением пятерых детей как минимум надо убить пятьдесят бандитов. Тоже как минимум.

Последний. Светловолосый, рослый, с наивными серыми глазами.

— Рядовой-стрелок Дэниэль Лир!

Звонкий голос. Но слишком детские глаза, и вообще — вид такой, что кажется ещё младше, чем есть.

Джек отступил на пару шагов и ещё раз осмотрел весь коротенький строй. Вообще-то, конечно, все пятеро — хорошо сложенные, спортивные, да и в лагере они ведь не штаны за партами протирали. Но всё-таки сопливые. Странно. Джек чувствовал себя старше их на десять или двадцать лет. На целую жизнь. Несладкую и нужную жизнь в этом мире. Жизнь, которая у этих пятерых только начиналась.

Он снова скользнул взглядом по лицам — открытые (знакомство состоялось, и ничего страшного…), чуточку торжественные. Нет, этот Фой — уже не ребёнок. Но остальные… особенно болгарин, да и русский тоже — похоже, им вообще шестнадцати нет. Узнать точнее и отправить обратно? Джек изумился этой мысли, потом испугался её. Он мечтал попасть на войну, сколько себя помнил. И счёл бы предателем любого, кто вздумал бы его вернуть! Так же думают и эти ребята, которых он хочет вернуть… что с ним?

Эти не вполне вразумительные мысли прервало странное тявканье — похожее на тявканье щенка, но какое-то механическое, оно неслось из… из кармана на рукаве этого… а, Лира. Лицо новичка стало испуганным, и Джек спросил удивлённо:

— Что это?

Лир сглотнул. Запустил руку в карман и достал маленький… радиоприёмничек, что ли? На коробочке величиной с коробку спичек была нарисована собачка.

— И что? — не понял Джек. Лир покраснел:

— Я его сам сделал… в общем… нужно тут кнопки нажать… каждые три часа… чтобы… ну… вроде как покормить… я в журнале прочитал… у меня щенок же дома…

— А? — Джек оглянулся на Елену. Та смотрела прозрачными глазами. Своих глаз Джек не видел, но почувствовал — они принимают выражение бессмысленной муки.

— Ну так корми, — предложил он Лиру. — Корми, а то сдохнет.

Лир обрадованно защёлкал кнопками. А Джек повернулся и, взявшись за нижнюю челюсть — словно дико заболели зубы — пошёл к палатке.

За этими словами и этим жестом, как ни странно, крылось… облегчение. Джек понял, что он и кто он сейчас, и что его отличает от этих ребята — фактически его ровесников. Он больше не был усталым, подавленным произошедшими несчастьями мальчишкой. Теперь он — командир, и он ощущал ответственность за этих пятерых. Они должны остаться в живых и победить. В этом теперь — смысл жизни. Странно. Раньше он думал только о себе. И победу воспринимал в общем-то как свою победу, как своё счастье. Неужели надо было потерять любовь, потерять друзей (таких друзей!), чтобы понять до конца — есть не только своё? Он уже вряд ли будет счастлив (Джек улыбнулся и отнял руку от подбородка), но для этих ребят он станет хорошим командиром.

И ясное, осознанное желание этого — полное и откровенное — окончательно смахнуло тоску и оцепенение. Как лёгкая тряпка смахивает густой слой пыли, осевший на блестящей поверхности и замутивший было её.

Джек повернулся от самого входа и увидел, что новички идут к палатке следом в главе с Еленой. Они шагали не очень уверенно, и Джек улыбнулся снова, теперь уже — им.

Ничего, ребята. Всё будет хорошо. Прорвёмся. Прорвёмся, чтоб нам провалиться!

8

НЕ ИГРА

Всё шире ползуткровавые пятна,в железном прахе земля,в пыли…Так будь же готовна подвиг ратный —освобожденье всея земли!

1

Привычка спать под одеялом с головой у Витьки была ещё детская. Он не отвык от неё в лагере и не собирался расставаться теперь. Во-первых, под одеялом — теплей, а всё детство Витька вовсе не наслаждался теплом. А во-вторых — и для него это было важней — под одеялом ты как бы находишься в особом своём мире, наедине с мыслями, чувствами, воспоминаниями…

В лагере он ни с кем не сошёлся близко. Нет, не потому, что был нелюдим. Нелюдимостью Витька страдал не больше любого другого русского мальчишки своего времени. И не потому, что в лагере «Камбрия» не было хороших парней. Были в достатке. И даже не из несовпадения интересов. Интересы Витьки тоже были самыми обычными — интересные книжки, новые фильмы, дворовый футбол, стрелковый кружок, мечты о приключениях и постоянное желание хорошо поесть.

Просто он боялся разоткровенничаться и проболтаться. О своей главной тайне.

Тайна же эта заключалась в том, что солдату Конфедеративных Рот Виктору Ревку было всего пятнадцать лет. До шестнадцати оставалось ещё несколько месяцев. Он в самом деле был Виктор Ревок, но родился не в Минске, а в Тамбове, и прочие данные тоже были полным бредом, который он тщательно составлял и подделывал почти месяц, временами обмирая от ужаса перед тем, что творит и совершая мелкие преступления.

Из дома Виктор сбежал, когда домой вернулся старший брат, унтер-танкист. Невысокий (Витька его почти догнал, хотя брат был на семь лет старше), но крепкий, плечистый, в пригнанной парадной форме императорских кирасир, с короткой разноцветной планкой наград и… без обеих ног. Витька впервые в жизни не мог уснуть в ту ночь — после возвращения брата. Лежал и смотрел в темноту, слушал, как тихо плачет за стеной мама, как непривычно тяжело звучат в зале шаги брата (он так и не ложился пока) — в своё время одного из лучших бегунов школы… И почувствовал Виктор, что больше ждать не может.

В тот день он не вернулся из школы. Письмо послал, просил не искать — но знал, что искать станут, и дальше запутывал след, как на самой важной военной игре. Даже первые письма из учебного лагеря он пересылал с опаской, через третьи руки, всячески изворачиваясь, боясь, что вычислят по обратному коду — но код был военной тайной, причём даже не Русской Империи, а Гритвикенской Договорённости, и опасения оказались пустыми.

Слово «Африка» ему говорило не очень много. Континент, где ещё не кончилась война. Герои книжек и фильмов — их про Африку было много. Сведения со школьных уроков. Ну и всё, пожалуй. И вот он здесь. В Африке. В роте «Волгоград» 10-й сводной дивизии. 2-е отделение 5-го взвода.

Африка. Берега Моря Чад…

…С лагерными нагрузками он справлялся. Не сказать, что они давались легко, но Витька был самым обычным парнишкой своего времени и возраста — упрямым, ловким, сильным, сообразительным и не склонным ныть и жаловаться, даже если на самом деле трудно. А вот здешний фронт — опять-таки по многим книгам и фильмам — представлялся ему чем-то ну совершенно иным…

…Тут не было громких команд и их выполнения «только бегом». Не было никаких «подъём-отбой» и хождений строем в столовую. Но не было тут и войны как таковой. Война шла где-то дальше, штурмовые роты торчали в тылу на отбитой у противника территории, бывшей его линии обороны, и за ту неделю, что Витька провёл здесь, ничего не изменилось. Разве что резко похолодало — температура всё время держалась у нуля — да почти непрестанно сеялся мелкий, противный дождик. Говорили, что наступает зима.

Лёжа под одеялом, Витька вновь вспомнил первое знакомство с отделением и усмехнулся. Если честно, он не ожидал, что командовать будет девчонка…

Из-под одеяла не хотелось вылезать, и Витька, потянувшись так, что в нескольких местах хрустнуло, чуть отодвинул верхний край, чтобы посмотреть, что снаружи.

Почти все в блиндаже всё ещё спали, но переноска горела, и за столом сидели заместитель командира, капрал Джек Брейди и один из пулемётчиков, капрал Эрих Зильбер. Если честно, ни тот, ни другой Витьке не нравились. Джек был постоянно мрачен, неразговорчив, объяснялся отрывисто и будто бы даже зло, хотя новичкам уже объяснили, что у него погибла девчонка и лучший друг. А Эрих посматривал на новичков свысока и позволял себе довольно злые шутки.