Роман Злотников - 2012. Точка перехода Страница 20

– Значит, вы к своим обратиться никак не можете?

– Нет. Если они узнают, что мы здесь, то пошлют… ну, по-вашему, это можно назвать полицией, чтобы вновь захватить нас.

– И че, ничего нельзя сделать? Ну, там апелляцию подать? По вновь открывшимся обстоятельствам.

Седой усмехнулся.

– Пойми, наша… назовем ее судебной системой, потому что иначе ты не поймешь, на самом деле имеет мало общего с вашей. Как бы тебе объяснить… ну, представь только один факт. Как изменилось бы ваше правосудие, если бы никто – ни адвокат, ни прокурор, ни потерпевший, ни сам преступник не смогли бы не просто лгать, а даже немного лукавить?.. Представил? А таких отличий масса. У нас подвергают изоляции не за открывшиеся и доказанные преступления, а за сам факт его возможности. Это считается недопустимым сущностным отклонением. А поскольку вмешательство в сущность, то есть, скажем грубо, в ваших терминах, некая психологическая коррекция также считается недопустимой, то вариант один – изоляция. И поскольку мы живем, по вашим меркам, практически вечно, то изоляция также становится вечной. Сотни тысяч лет, представляешь…

Михаил с обалделым видом мотнул головой.

– Не-а.

Седой вздохнул.

– То-то и оно.

Они еще помолчали. А затем Миша осторожно спросил:

– И что – никаких шансов?

Седой пожал плечами.

– Практически нет. Если только… через сотни тысяч лет не произойдет коррекция базовых цивилизационных норм и наши действия не попадут в зону допустимых. Но это долгий, ОЧЕНЬ долгий процесс. Впрочем, при удаче возможен и тот вариант, который выбрали мы – побег. Наша раса считает, что это тоже некий вариант изоляции, не угрожающий нашей цивилизации. Ибо беглецы, как правило, не особенно стремятся вернуться в наш ареал. Что совершенно понятно. Потому что даже такое ограниченно-функциональное существование все-таки лучше, чем полная изоляция. Ну, как для человека ограниченно-функциональная жизнь в качестве инвалида все же лучше, чем смерть. Впрочем, как ты знаешь, многие выбирают смерть. Хотя можешь мне поверить – они неправы. Следующий шаг надо делать, максимально подготовившись к нему, а вовсе не от безысходности.

– Как это?

– Почитай Библию. Или Коран. Или Веды. Там все сказано.

– Что?

– О грехе и благодати. Или о чистоте кармы. – Седой раздраженно нахмурился. – Ты вообще хоть немного задумываешься над тем, что мы тебе рассказывали? Например, над нашей невозможностью лгать?..

9

– А что это там, впереди?

– Шатой.

– Чего?

Седой, как и остальные, настороженно смотревший по сторонам, сердито повел бровью. Мол, не отвлекай, не до того сейчас, и Миша благоразумно заткнулся. Старый, раздолбанный УАЗ-«буханка», натужно ревя изношенным мотором, полз вверх по извилистой горной дороге. В его тесной утробе, скорее даже не сидя на лавках, а полуприсев на согнутых ногах и хватаясь за все что ни попадя, болтались шесть человек. Еще две фигуры маячили в кабине. Впрочем, по поводу принадлежности термина «человек» Михаил был уверен только в отношении себя самого. Кем считать остальных – имелись варианты.

В этот уазик он попал практически случайно. Утром вышел во двор, чтобы ехать в институт, и наткнулся на Седого, который едва не пританцовывал от нетерпения у своей «Нивы».

– Зубную щетку взял?

– Ну да. А что?..

– Потом. Прыгай в машину! – резко приказал Седой.

Михаил послушно забрался на сиденье, и «Нива» рванула вперед. Некоторое время они молча ехали, затем Седой сказал:

– Нам снова нужен Регистратор. Поедешь?

– Не вопрос. А далеко?

– Да. На Кавказ.

– Куда?! – ошалело вытаращил глаза Миша.

– На Кавказ, – снова повторил Седой, резким маневром обходя почти убитый «Опель-Кадет». Михаил сглотнул:

– Так это… предупредить надо. Своим сообщить.

Седой вытащил из кармана увесистый предмет, в котором Михаил опознал такой дико дорогой и престижный аксессуар, как мобильный телефон, и протянул его Мише.

– Предупреди.

Миша с осторожностью взял шикарную штуку в руки и озадаченно уставился на клавиатуру. У них в квартире до сих пор стоял старый советский аппарат с дисковым номеронабирателем, да и вообще телефоны с кнопочными номеронабирателями пока были не слишком распространены. Пацаны вообще считали их понтами и базарили, что кнопки ненадежны и быстро начинают западать и не нажиматься.

– А как тут звонить?

– Как по межгороду.

– И чего сказать?

Седой бросил машину в узкий промежуток между двумя фурами и спустя мгновение выскочил на соседнюю полосу, отчего у Миши екнуло под ложечкой. Седой выровнял «Ниву» и покосился на пассажира:

– Это тебе решать…

Михаил насупился. Ну да, конечно! Сам говорит, что они, мол, не могут позволить себе врать, а его все время ставит в ситуацию, когда приходится что-то придумывать. Не будешь же говорить матери, что вместо института едешь с инопланетянами на Кавказ в качестве какого-то Регистратора. И к гадалке не ходи, что она подумает…

Через полтора часа «Нива» проскочила через решетчатые ворота со звездой, которые шустро и, что удивительно, даже не спросив ничего, отворил солдатик с автоматом за спиной, и покатила по бетонке военного аэродрома. Михаил несколько опасливо косился по сторонам. Похоже, они снова оказались на территории военного объекта. Впрочем, судя по прежнему опыту, соратникам Седого Регистратор требуется именно в подобных случаях. В остальных они обходятся без него.

Спустя пять минут «Нива» подкатила к винтовому военно-транспортному самолету. Округлая дверца, прорезанная в пузатом боку самолета, была открыта, и из нее торчала алюминиевая лесенка. А рядом с лесенкой стоял уже знакомый Михаилу по налету на базу Эббо мужик с ярко выраженными челюстными мышцами. Когда они с Седым вылезли из машины, мужчина разомкнул челюсти и негромко спросил:

– Он согласился?

– Да.

Мужчина кивнул и легко взбежал по лесенке вверх.

Едва Миша с Седым поднялись в чрево самолета, как двигатели громко чихнули раз-другой, а затем зарокотали, отчего самолет наполнился ровным негромким гулом. По отсеку (на салон внутренности транспортника никак не тянули) пробежал мужик в летном комбинезоне, шустро втянул внутрь лесенку, закрепил ее у борта и закрыл дверь. После чего повернулся к мужчине с выраженными челюстными мышцами и показал пять пальцев. Тот кивнул.

Михаил окинул взглядом отсек. Кроме них троих в самолете сидело еще человек пятнадцать. Часть из них были в военной форме. А среди гражданских Михаил смутно признал некоторых, с кем они тогда лазали по базе Эббо под Тулой. Никакими креслами в отсеке и не пахло, так что пришлось разместиться на длинной лавке, тянущейся вдоль борта, поскольку центральную часть отсека заполняли какие-то тюки и контейнеры разных размеров.

Двигатели рывком вышли на высокие обороты, самолет дрогнул и тронулся вперед, отчего у Миши засосало в желудке. Он с некоторой тоской покосился в иллюминатор, а затем окинул взглядом весь транспортный отсек самолета. Вот ведь, блин, попал! А ведь утром, выходя из дома, был вполне себе уверен, что едет в институт…

Когда самолет занял отведенный ему эшелон и натужный вой двигателей немного поутих, Михаил сумел наконец собрать в кучу мозги и, наклонившись к Седому, спросил:

– А зачем мы туда летим? Там тоже чья-то база?

Сосед мотнул головой и, покосившись на военных, которые занимали хвостовую часть грузового отсека, ответил:

– Потом. Все расскажем по прилете.

Михаил кивнул. Но спустя еще пару минут снова наклонился к Седому:

– А нас там не повяжут? Ну, за то, что без разрешения пробрались в военный самолет?

Седой отрицательно покачал головой.

– Нет, – и, слегка насупившись, повторил: – Я же сказал, все расскажу на месте. Спи.

Миша покосился на военных. Те, как видно, были вполне привычны к перелетам в подобных условиях, поскольку уже разложили на лавке газету, нарезали сала, черного хлеба, соленых огурчиков и сейчас разливали «по первой». Михаил завистливо вздохнул и… уснул.

Сели они на военном аэродроме в Назрани. Когда Седой растолкал Михаила, в грузовом отсеке уже никого не было. А снаружи, со стороны самолетного хвоста доносился этакий привычный, так сказать рабочий, матерок. Чей-то зычный голос витиевато обещал какому-то Петровичу порвать задницу на британский флаг, если тот при разгрузке снова раскурочит ему настил аппарели.

– Пошли, – негромко сказал Седой и кивнул в сторону открытой двери.

Соратников Седого на этот раз оказалось всего шесть человек. И только один из них был в форме. Они молча ждали их рядом с разбитым УАЗом-«бу-ханкой» серо-стального цвета с красными медицинскими крестами на бортах. Когда Миша с Седым спустились по лесенке, мужчина с выраженными челюстными мышцами молча кивнул и, отворив дверцу, одним движением втек на сиденье водителя. Это послужило сигналом к тому, чтобы начали грузиться и остальные.