Макс Мах - Хищник [СИ] Страница 21

– Где Марк? – спросил Сам.

– Они заняты, – как ни в чем не бывало, пропела "Диана-охотница" и, подхватив Дарью под руку – от кофейной чашки она уже успела избавиться, обернулась к Кормчему. – Итак?

– Начнем с обзорной палубы, если не возражаете.

– С чего бы мне возражать? Ты пригласил, тебе и решать.

– А с чего бы начала ты? – прищурился Главный Кормчий. Похоже, вопрос был не праздный, его это действительно заинтересовало.

– С садов Сибиллы или с кухонь господина Вателя.

– Хм… а ведь действительно! Но отчего бы не совместить, как считаешь?

– В каком порядке?

– В произвольном, – пожал плечами Сам. – Бросим монетку, или вот девушку спросим?

– Девушке скоро полтинник стукнет! – не удержалась Дарья.

– Я в курсе, – поправил фуражку Кормчий. – Но вопрос не в этом.

– Кто такая Сибилла? – спросила тогда обиженная тоном Кормчего Дарья.

– Сибилла Иерусалимская, – усмехнулась Грета. – Ты разве не знаешь этой истории?

– А я думал, речь о Сибилле Армянской… – Сам успел достать сигарету и теперь как раз прикуривал.

– Сибилла Иерусалимская – королева Иерусалима, ведь так? – Дарья не интересовалась историей специально, но кое-что все-таки знала. Помнила из прочитанного по случаю, услышанного между делом, да и в университете, в Гёттингене, взяла, помнится, курс или два.

– Так, – кивнул Главный Кормчий и пыхнул зажатой в углу рта сигаретой. – А Сибилла Армянская жила в тринадцатом веке и являлась принцессой Киликии.

– Господи, помилуй! Что за бредовые идеи! – покачала головой Грета.

– И то верно, – согласился Сам. – Сады Сибиллы – это сады, созданные Незнакомкой, – он вздохнул, и мгновение смотрел куда-то за окно.

– У нас в коммуне, – сказал, возвращаясь, наконец, к начатому, – осуществляется принцип невмешательства. Это один из наших основных, я бы сказал, фундаментальных законов. До тех пор, пока это не вступает в противоречие со свободой жить, как вздумается всех остальных, каждый волен быть тем, чем желает, и так, как ему или ей этого хочется. Кто-то из наших дам… – он словно бы запнулся, но сразу же продолжил, переведя взгляд на Дарью, – время от времени принимает образ Незнакомки. Появляется инкогнито, не вступая ни с кем в контакт, и не показывая лица. Она создала однажды эти чудесные сады, затмевающие, как мне кажется, своей роскошью даже сады Семирамиды…

– Бывали в Ниневии? – удивилась Дарья.

– Три тысячи лет назад? – пыхнул дымом Сам. – Вряд ли! Я бы запомнил. Но сады, построенные Незнакомкой…

– Ты назвал их садами Сибиллы, – закончила за него Грета. – Почему, кстати?

– Кажется был повод, – снова вздохнул Сам, – но, увы, я уже не помню, какой.

– А кто такой Ватель? – Спросила тогда Дарья.

– О! – рассмеялась Грета. – Его мы оставим на закуску. Он угостит нас пирожными! Ты любишь пирожные, Дарья?

– Пирожные? – То, как Грета ломала разговор, могло обескуражить любого. – Да, наверное…

– Вот и чудно! Ватель – третий!

5. Дарья Телегина

Корабль – а это все-таки был эфирный корабль, а не что-нибудь другое, – оказался поистине огромным.

"Левиафан!" – у Дарьи просто другого слова не нашлось, и напрасно. Левиафаном звался алеманский линейный крейсер, имевший всего каких-то двести пятьдесят саженей от "форштевня до ахтерштевня", вернее, от оконечности тарана до края заднего плавника, да и "от клотика до киля" – от края вертикального плавника до килевой батареи – всего ничего – восемьдесят саженей по прямой. А "Лорелей"… Ну, что сказать! Господин Главный Кормчий отчего-то затруднялся назвать точные размеры судна. Возможно, просто не хотел, хотя и пытался объяснить "необъяснимое", ссылаясь на переменность параметров. Тем не менее, кое-какие цифры все-таки озвучил. Сказал, что "Левиафан" – Дарья привела параметры крейсера по памяти – легко поместится во Втором доке, и тут же показал Дарье этот самый "второй Грузовой". Тот док, в котором несколько дней назад "приземлили" Дарьину виверну оказался Первым Пассажирским и был, как минимум, в два раза меньше.

"Циклопическое сооружение!"

Второй док, и в самом деле, производил сильное впечатление, но Сады Сибиллы оказались еще более впечатляющими. Семь квадратных верст феерических – буквально райских, словно попала по случаю в какую-нибудь Ирию, – садов, раскинувшихся в три яруса на террасах, вырубленных в горных склонах, с прудами и ручьями, озерами и водопадами, мраморными постройками, – беседками и башнями – лестницами и обзорными площадками, с которых открывались чарующие виды на невероятные пейзажи, взятые, как тут же выяснилось, с доброго десятка планет. У Дарьи голова кружилась от всего этого великолепия и богатства, но еще больше от понимания того, какая невероятная и уж точно нечеловеческая мощь скрывается за всеми этими чудесами.

Размеры корабля, его техническое могущество, неотличимое от магии и колдовства, и, разумеется, невероятная, неслыханная роскошь, совершенно неуместная на "обычном вольном торговце", каким, по словам господина Главного Кормчего, являлся "Лорелей"; все это едва не раздавило Дарью, пытавшуюся объять своим пусть и сильным, но, как выяснилось, неискушенным разумом необъятное. Хорошо еще, что Грета, как и обещала, завела ее на кухню к Вателю. Там все оказалось куда более человечным: и размеры, и обстановка, и запахи, и сам господин Ватель – полноватый гигант с приятным лицом довольного жизнью сильного, но добродушного человека. Он угостил их блюдом из жареных дроздов и фруктовыми пирожными, напоил жасминовым чаем, развлек легкой ни к чему не обязывающей беседой, и совсем было уговорил Дарью на кусок "настоящего венского Захера", но события неожиданно приняли такой оборот, что всем, включая самого Вателя, стало не до тортов и пирожных.

– Твою мать! – сказала вдруг по-русски стройная рыжеволосая женщина, лакомившаяся каким-то весьма затейливым вариантом гоголь-моголя. Сабина Боскан, так ее звали, присоединилась к компании всего несколько минут назад.

– Что? – подался вперед Главный Кормчий.

– Ох! – вырвалось у господина Вателя похожее на звериный рык восклицание.

– Что случилось? – Дарья определенно почувствовала идущую откуда-то извне волну тревоги, возникшую неожиданно, но стремительно набиравшую силу "штормового предупреждения". Она только не умела определить характер этой тревоги, переходящей уже в форменный "набат", и, самое главное, не знала ее причины.

– Это вторжение! Грета уводи девочку! – Сам преобразился: сейчас Дарья безошибочно определила в нем боевого генерала и поняла, что у любого маскарада есть смысл и второе значение.

"Крут!" – отметила она, погружаясь в водоворот "военной истерии".

– Поздно! – остановила Кормчего Грета. – Вали в рубку, Егор! Ватель! – Обернулась она к гастроному. – У тебя найдутся запасные штаны?

"Штаны? – опешила Дарья, наблюдая в совершенном изумлении за Гретой, которая начала вдруг лихорадочно срывать с себя одежду. – Что, ради всех святых, тут?…"

– Посмотрите в шкафу, фройляйн! – Ватель говорил, не оборачиваясь, он распахнул, словно дверцы шкафа, стенные панели своей гостевой кухни, выхватил с выехавшей ему навстречу стойки ужасающего вида "винторез" и швырнул его, не глядя, Кормчему. – Беги, Егор! Без тебя не управимся! Сабина!

– Я здесь! – женщина приняла брошенное ей оружие прямо из воздуха, как если бы оно ничего не весило, хотя на взгляд Дарьи, этот кусок стали и керамики тянул на батман с гаком, никак не меньше.

– А мне? – спросила она, и сама толком не понимая, о чем спрашивает.

– А вы, мадемуазель, разве умеете? – удивленно глянул на нее Ватель.

– Я…

– Возьми сама! – голая Грета копалась в шкафу, выбрасывая из него какие-то тряпки: белые поварские колпаки, платки-банданы разных цветов, матерчатые и кожаные фартуки и белые куртки.

– Я… – но к собственному удивлению, Дарья вдруг обнаружила, что знает, что к чему, и даже больше. Она прыгнула к стойке и с замиранием сердца сняла с нее настоящий клевский "дырокол" Корпора с виртуальным прицелом и самонаводящимся боеприпасом.

"Обалдеть! – восхитилась она, переводя "убойную машинерию" в режим "экстремум-максима". – Я…"

И в этот момент она снова посмотрела на Грету.

"Обалдеть…" – подумала Дарья в растерянности, наблюдая за тем, как стремительно трансформируется великолепное женское тело, превращаясь в не менее великолепное – мужское.

"Ох!"

Марк был, как минимум, в полтора раза крупнее. Выше, массивней, шире в плечах. Сильный красивый мужчина почти в сажень ростом и соразмерной гренадерской стати шириной могучих плеч и груди. Длинные ноги и руки, крепкая шея и крупная, но пропорциональная голова. Он был хорош, чего уж там! Просто атлет – олимпийский чемпион какой-нибудь, а не мужчина из плоти и крови!

"Но как это возможно?!"

– Чего застыла? – гаркнул он, натягивая белые поварские порты. – Марш отсюда! Бина, возьми барышню, и двигайте в шлюпочный кессон. Спрячьтесь там и не высовывайтесь! Головой отвечаешь!