Алексей Гридин - Только хорошие умирают молодыми Страница 21

— Ты надеялся, что я буду работать твоей постоянной сиделкой? Дай-ка я тебе помогу… — Крыса протиснулась мимо снайпера в угол, который тот избрал своим пристанищем, и поправила сбившийся матрас. — Но у меня для тебя есть сюрприз. Пошарь в пакете.

Музыкант сунул руку в пакет, отодвинул в сторону круглые металлические цилиндрики консервных банок и нащупал книгу. Даже две. Одна очень толстая.

— Там еще фонарик, — подсказала крыса. — Не очень мощный, но тебе другого и не надо, а то, не дай бог, кто-нибудь увидит свет и решит проверить, что тут творится. Книги выбирать долго не было времени, так что я принес «Войну и мир» — ее тебе, если что, надолго хватит.

— Вот спасибо. Я в школе ее так и не дочитал, представляешь.

— Ничуть не удивлен. Это ж надо было такую тягомотину сочинить. Впрочем, может быть, я не понял чего-то, что до людей доходит само собой.

— Да нет, эту книгу многие не осиливают. А это еще что такое?

Вторая книга оказалась разлохмаченным покетбуком, обложку которого, как увидел Олег, включивший принесенный крысой фонарик, украшали пышногрудая блондинка в разорванном платье, большой черный пистолет и букет роз. Наискось через этот набор тянулась надпись: Марья Волгина, «Одна блондинка и много трупов».

— Я так понял, — потупила глаза крыса, — что раньше это было очень популярное чтение. Что-то про преступников и тех, кто их ловит. Простенькое такое.

— Точно. Простенькое. Ну да ладно, на безрыбье и это сойдет.

— Счастливо оставаться, — попрощалась крыса. — Жди меня завтра, но если не приду, то послезавтра появлюсь обязательно.

— Ага, — пробурчал Олег под нос, укладываясь с увесистым томиком Толстого на обретшее новый вид ложе. — Он улетел, но обещал вернуться…

— Что-что? — не расслышала зверюга.

— Да так, ничего. До завтра.

Почитать Музыканту не удалось. После ухода крысы вновь напомнила о себе зудящая боль в ноге, да еще вдобавок заныла голова. Тогда Олег, как и советовала ему серая тварь, принял пригоршню таблеток, с ужасом думая, что же сейчас начнется в его организме, и, погасив фонарик, устроился спать.

Он долго не мог заснуть. Сначала подскочила температура, потом так же резко упала. Затем поднялась вновь. Снайпера знобило. Надетая куртка и натянутое до ушей одеяло не помогали. Олега трясло мелкой противной дрожью, он ворочался, то и дело тревожа поврежденную ногу. Да, подумал Музыкант, стуча зубами и в очередной раз подтягивая сползшее одеяло, так я на самом деле никуда не уйду. Загнусь здесь, в каком-то никому не ведомом подвале. Даже трупа моего никто не найдет. Были бы ручка и листок бумаги — можно было бы уже составлять завещание, надеясь, что говорящий крыс найдет способ как-нибудь передать Иришке мою посмертную записку.

Когда, наконец, температура выровнялась, Олег вдруг обнаружил, что здорово вспотел. Он торопливо разделся до пояса и, как смог, обтерся одеялом, а затем накинул на голое тело куртку. Стало полегче. Музыкант уже подумал о том, что теперь удастся заснуть, но тут ему неожиданно захотелось есть. Желудок вспомнил, что его не кормили больше суток. Снайпер поспешно вспорол консервным ножом, который крыса предусмотрительно положила в пакет, банку тушенки, давно уже лишившуюся этикетки. Тушенка оказалась холодной и жирной, но он заставил себя проглотить все, что было в банке. Желудку показалось мало. Ну нет, проворчал Олег. Торопиться не стоит. Терпи пока. Накормишь тебя сейчас чем попало — и думай потом, как же развеселить тебя, когда расстроишься. Выждав несколько минут, он попил воды из фляги и пересчитал оставшиеся запасы. Да, негусто. Надолго не хватит. Если ему не станет существенно лучше, придется просить крысу с флейтой притащить еще еды. О том, что будет, если его хвостатый приятель больше не придет, Музыкант старался не думать.

Он поставил выпотрошенную консервную банку в стороне от лежанки, вновь улегся, перевернулся на бок и укутался одеялом.

На этот раз ему удалось заснуть.

До края «серой зоны» было рукой подать. Не больше сотни метров. Там начиналась узенькая полоска порубежья, переходившая в территорию «нашего города». На другом конце города тихо плакала в подушку девушка, узнавшая о том, что любимый человек не вернулся из рейда. Вась-Палыч крутил густой пшеничный ус и бурчал: говорил я, что Музыкант однажды доиграется; ну, по крайней мере, выяснили, что и он — не бог. Какие-то незнакомые Олегу люди обсуждали его смерть, и кто-то авторитетно заявлял, что едва ли не собственными глазами видел, что глухого снайпера в клочья разорвало гранатой. Странный он был, сказал кто-то. Ага, согласились с ним. Но, во всяком случае, он же за нас был? За нас-то за нас… Не люблю я таких… Странных… Все люди как люди, только он… А, да что теперь обсуждать — хлопнем по сотке за помин души… Если была у него душа… И хмурился Доцент, и беспокойно расхаживал по комнате, то и дело выглядывая в окно, как будто надеясь, что вот-вот увидит Олега, Данил Сергеевич Кравченко.

Когда снайпер проснулся, первым вопросом, на который ему очень хотелось знать ответ, было: интересно, сколько времени? Но часы разбились тогда, когда они убегали от крысиной погони, а выглядывать на улицу Олегу пока что не хотелось. По крайней мере, голова после сна не болела, да и рука с ногой вроде бы на время оставили его в покое, лишь изредка напоминая осторожными толчками боли, что на самом деле не все в порядке. Так что Музыкант съел банку какой-то безымянной рыбы, тоже запил ее водой — и опять взялся за «Войну и мир».

Через несколько часов продирания сквозь заковыристые, растянувшиеся по меньшей мере на половину страницы предложения гениального графа он услышал осторожные шаги сверху. Судя по тому, что гость крался, стараясь производить как можно меньше шума, это был тот, кого Олег ждал. Но осторожность никогда не помешает, и ладонь легла на автомат.

Но это и на самом деле оказался его старый знакомый. Крыса неторопливо спустилась в подвал и направилась в угол, где лежал Олег.

— Вижу, тебе лучше, — сказала она.

— Есть немного, — отозвался Музыкант.

Действительно, теперь, когда он выспался, предварительно наглотавшись таблеток, он чувствовал себя почти здоровым. До Катастрофы, помнится, легонькая простуда могла уложить человека в постель на неделю, если не больше. И лечиться можно было только по правилам. Чуть нарушишь — все начиналось заново. Но теперь, похоже, организм мобилизовал какие-то скрытые резервы, позволявшие приходить в себя гораздо быстрее. Тут Музыкант вспомнил о своем шестом чувстве. Но оно, похоже, решило, что никаких опасностей снайперу пока не грозит, и никак не напоминало о своем существовании. Ладно. Будем считать, что и на самом деле все в порядке.

— Дай-ка ногу, — потребовала крыса.

Олег протянул ступню. Вчерашняя процедура осмотра повторилась. Хвостатый лекарь похмыкал, подергал тонкими усами и обрадовал пациента:

— Ну что… Опухоль спадает. Это я могу сказать точно. Еще несколько дней — и сможешь нормально ходить. Бегать, наверное, сразу не выйдет, а ходить — пожалуйста. В целом все остается по-прежнему: сиди спокойно, больше спи, руку и ногу не беспокой. И сможешь отсюда уйти.

— Когда? — жадно спросил снайпер.

Крыса пожала плечами:

— Трудно сказать. Я не очень хорошо разбираюсь в ваших болезнях. Три дня… Нет, скорее, дней пять.

— Не очень хорошо разбираешься? А откуда ты вообще про них что-то знаешь? Как ты научился говорить по-человечески? Почему?

Олег опять задал наконец вопрос, который волновал его уже давно и на который до сих пор не получил ответа. Неужели и сейчас его хвостатый собеседник отмахнется, скажет, что не до этого сейчас, в следующий раз, мол?

Крыса задумалась.

— Подожди, — торопливо сказал Музыкант, вспоминая, как говорящая тварь спрашивала его о том, почему же на него не действует крысиная музыка. — Не хочешь отвечать — не надо. Если думаешь, что выболтаешь какой-нибудь секрет…

Крыса только отмахнулась лапой.

— Секреты… — буркнула она. — Что в них толку? Это знание тебе не поможет, а мне не повредит. Я все равно и сам не знаю, как так вышло. Ну, давай расскажу…

Небольшая комната с зарешеченным окном, сквозь которое едва видно кусочек неба. Серые стены, простой бетонный пол, железная кровать с панцирной сеткой, прикрытой тощим матрасом да сползшим шерстяным одеялом — синим, с тремя грязно-белыми полосками. На кровати сидит человек. Он худ, небрит, волосы давно не стрижены, клочьями падают на глаза. Старческие пальцы с желтыми обгрызенными ногтями иногда подрагивают. Человек говорит тихо и неразборчиво. Как будто он устал. Как будто он болен. Как будто у него пересохло в горле. Словно его давно не кормили. Практически все это — правда.

Перед ним на неудобном железном табурете сидит крыса. Она показывает старику картинки: человек, крыса, дом, дерево, мяч, автомат, стол. Картинок много — целая толстая пачка. Большинство рисунков выдрано из книг и наклеено для прочности на листы картона, поэтому они очень разные — побольше и поменьше, черно-белые и цветные, яркие и выцветшие.