Николай Чадович - Особый отдел и око дьявола Страница 21

– По какому праву?

– По праву рыночной экономики. Ты разве не слыхал, что товар стоит столько, сколько за него согласны заплатить? Магазин здесь один – деваться некуда. Захочешь чайком с сахаром побаловаться – раскошелишься.

– Понятно, – кивнул Цимбаларь. – Когда у вас больше всего покупателей?

– Вечером, часиков после шести, – не стесняясь присутствия чужого человека, Валька почесала задницу.

– Хорошо, я к этому времени опять подойду, – голос Цимбаларя был по-прежнему ровен, но в нём прорывались отдельные клокочущие звуки. – Попрошу вас снизить цены до приемлемых размеров и, соответственно, переписать ценники. И если хотя бы один не устроит меня – можете пенять на себя. Вы здесь монополизировали торговлю. Я монополизировал власть. Расклад понятен?

– Не-а, – ответила Валька. – У меня свои понятия.

– Тогда объясню иначе, – если Цимбаларь и повысил голос, то всего чуть-чуть, но на полках почему-то задребезжала стеклянная посуда. – Не дай тебе бог выкинуть ещё какой-нибудь фортель. Тогда я заставлю тебя жрать эту ржавую селёдку до тех пор, пока её хвосты не полезут у тебя из задницы. Усекла, Валентина Николаевна?

Сунув руку под чашку весов, он выудил оттуда маленький магнитик и всё тем же зловещим голосом добавил:

– А за обвес покупателей в следующий раз ответишь по полной программе. Будут у меня на тот момент и свидетели, будут и понятые. Всё будет!

Несколько следующих минут Цимбаларь простоял в молчании, ожидая ответной реакции Вальки. Но на ту словно ступор напал – нижняя челюсть отвисла, глаза вылезли из орбит. Она не реагировала даже на догоревшую сигарету, которая жгла ей пальцы.

Пожелав продавщице доброго здоровья, Цимбаларь покинул магазин и уже на крыльце был застигнут потоком брани, пущенной ему вослед:

– Гад легавый! Паскуда ментовская! Привык у себя в столице права качать! А здесь свои законы! Найдутся и на тебя вилы!

Стычка с Валькой Гранатой пробудила в Цимбаларе зверский аппетит, и он поспешил к бабке Парамоновне.

А та как будто бы только его и ждала. На столе мигом появились пельмени, домашняя сметана, пироги с грибами, пироги с рыбой, пироги с зайчатиной и всякие другие вкусности, больше подходившие для хорошей пирушки, чем для заурядного обеда.

Наворачивая за обе щеки, Цимбаларь сообщил:

– А продавщица-то у вас вороватая. Цены чуть ли не вдвое завышает. И обвесом занимается.

– Ох и не говори! – Парамоновна махнула рукой. – Чтоб её громом побило, мироедку проклятую! Обсчитает, обвесит да ещё и обматерит. Нет на неё управы!

– А что же ваш староста?

– Да она ему снохой приходится. В одной избе живут.

– Тогда всё понятно. Придётся переводить стрелки на деда Ложкина… Очень уж у вас, Парамоновна, пельмени удались. Отродясь таких не едал.

– Конечно, свойские городским не ровня. Чтобы настоящие пельмени сделать, надо в свинину и говядину пятую часть медвежатины добавить, – пояснила довольная старуха. – Это ведь исконное наше блюдо. Зырянское.

– Вы разве зырянка? – принимаясь за вторую порцию, поинтересовался Цимбаларь.

– А как же! Тут половина таких, да все себя за русских выдают.

– Правда, что когда-то на месте Чарусы было капище зырянского бога Омоля?

– Вот уж не знаю… Вряд ли… Омоля братец Ен давным-давно убил, когда люди ещё говорить не умели. Всякая нечисть, которая по лесам и болотам обитает, это его осиротевшие исчадия.

– Мне и про людей то же самое говорили. Дескать, зыряне – это части вдребезги разбившегося бога Омоля. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Глупости! Мы пятьсот лет в православии состоим. Христу молимся, а старых богов только ради присказки поминаем.

– Дело, конечно, ваше… Лучше скажите, сколько я вам за обед буду должен, – Цимбаларь утёр губы домотканым полотенцем.

– А нисколько. За тебя общество заплатит. Так у нас заведено.

– Нет уж! Мне бесплатные услуги не нужны. Потом какой-нибудь стукач телегу накатает – за год не отмажешься. – Цимбаларь полез было в карман за бумажником, но вспомнил, что оставил его в сейфе.

– Даже и не думай мне деньги платить! – стояла на своём старуха. – А вот если подарочек когда-нибудь сделаешь – другое дело. Да и всё лишнее мне отдавай, не выбрасывай. Пустые бутылки, банки, коробки. У меня в хозяйстве всё пригодится.

– Ладно, потом разберёмся, – Цимбаларь стал одеваться. – А пока спасибо за угощение.

– Куда это ты на ночь глядя? – осведомилась старуха. – Опять по чужим дворам шастать?

– Такая у меня, Парамоновна, работа, чтоб её громом побило, – улыбнулся Цимбаларь. – Хочу ещё в магазин для порядка наведаться, а потом в клуб загляну.

– Так ведь закрыт клуб, – сообщила старуха. – Заболела Зинка.

– Сильно заболела?

– Придуривается. На работу ходить не хочет. У неё если за целый день одну книжку возьмут, так это ещё хорошо. Не до книжек народу. А в субботу вечером она клуб откроет. Гулянка будет.

– Тогда я лучше к ней домой схожу. Или не стоит?

– Стоит, стоит, – закивала старуха. – Зинка гостей любит. Особенно мужеского полу… Как от меня выйдешь, налево поворачивай и дуй до предпоследней избы. Там ещё петух на крыше стоит. Не спутаешь.

Уже собиравшийся было уходить Цимбаларь задержался на пороге.

– Хочу вас, Парамоновна, спросить. Вы ведь Черенкова хорошо знали… Он перстень или кольцо носил?

– Дай вспомнить, – старуха уставилась в потолок. – Кажись, одно время носил. Перед самой смертью.

– На каком пальце?

– На этом, – старуха продемонстрировала свой кривой мизинец.

– Странно… Обычно перстни носят на указательном или среднем.

– Это от размера зависит. Видать, на другие пальцы не налезал. Дарёный был. А ты почему спрашиваешь?

– Просто так…

Короткий зимний день и в самом деле закончился, хотя на западе мрак ещё был окрашен в багровые тона. Прохожих на улице прибавилось. Как видно, люди, работавшие на стороне, возвращались домой.

На дверях магазина висел замок, а за оконным стеклом записка – «Заболела». Похоже было, что здешних дамочек буквально косил какой-то неведомый мор. Для Кондакова, прибытие которого ожидалось со дня на день, открывался широкий фронт работы.

Спустя минут двадцать Цимбаларь уже стоял возле избы, на крыше которой красовался деревянный резной петух – символ смелости, бдительности и мужской силы. Но, как ни странно, обитала здесь курица (по мнению Цимбаларя, это собирательное название больше всего подходило к сельским культработникам, в том числе и к библиотекарям).

Рядом глухо, словно ночной океан, шумел лес. Закатные отблески в небе уже погасли, но звёзды почему-то так и не появились. Насколько хватало глаз, единственным источником света было окошко Зинки Почечуевой.

Именно мимо него и пришлось пройти Цимбаларю, направлявшемуся к крыльцу. Ночь поменяла все приоритеты, и теперь оконные занавески скрывали не обитателей дома, а, наоборот, тех, кто к нему приближался.

Постучавшись, но так и не получив ответа, Цимбаларь через тёмные сени вошёл в избу. Хозяйку он нашёл в соседней комнате, служившей горницей, то есть чистой половиной крестьянского жилища. Накрывшись шалью, она лежала на диване и, отложив книгу, которую читала до этого, смотрела на вошедшего. Тусклый свет торшера мешал толком разглядеть её лицо, но, судя по первому впечатлению, Зинка Почечуева была женщиной молодой и привлекательной.

Обстановка в горнице выглядела вполне по-городскому, не хватало только телевизора, здесь, к сожалению, совершенно бесполезного.

– Здравствуйте, – снимая шляпу, сказал Цимбаларь. – Решил нанести визит вежливости. Тем более что прослышал про вашу болезнь. Хотел гостинцев прихватить, но магазин что-то рано закрылся.

– Раздевайтесь. Садитесь, – слегка хрипловатым голосом сказала Зинка. – Магазин теперь не скоро откроется. Если Валька Дерунова взбесится, то и на неделю может работу забросить. Она у нас девушка с характером.

– Что же могло её взбесить? – делано удивился Цимбаларь.

– А то вы не знаете! Валька любит, чтобы ей в ножки кланялись да по шёрстке гладили. К угрозам она непривычная. Да и кому охота, чтобы тебя насмерть закормили солёной селёдкой.

Оказалось, что новости распространяются по деревне почти с молниеносной быстротой. Цимбаларь решил взять это обстоятельство на заметку.

– Мне её выбрыки побоку, – как бы оправдываясь, сказал он. – Продавщица на своём месте, участковый на своём. И не ей мною командовать, а наоборот.

– Любите командовать бабами? – поинтересовалась Зинка.

– Терпеть не могу! Но никуда не денешься. Служба-с! За порядок кто-то должен отвечать.

– То же самое и Митя говорил, – произнесла Почечуева уже совсем другим тоном.

Цимбаларь не сразу догадался, что она подразумевала Матвея Черенкова, которого все в деревне упорно называли Митей. А догадавшись, на всякий случай промолчал.