Михаил Михеев - Крепость Страница 21

Из воды удалось извлечь больше трехсот человек, среди которых оказалось более сорока русских моряков с потопленного накануне крейсера. К своей чести, японцы не пытались их запирать или мешать им спасаться, и в результате все дружно оказались подняты на палубу "Рюрика", где им спешно оказали первую помощь. Теперь еще надо думать, что с ними делать, с неудовольствием подумал Эссен, наблюдая за заполнившей палубу толпой. А то ведь они сейчас, после купания, дисциплинированные, даже тот факт, что корабль, устроивший побоище их эскадре, носит то же имя, что потопленный вчера. А может, и не поняли — вряд ли японские матросы отличаются широким знанием иностранных языков, а офицеров среди спасшихся мало и, в основном, раненные, выловленные в бессознательном состоянии, то есть им не до любопытства. Здоровые предпочли отправиться на дно вместе со своими кораблями. Однако пока что пленные спокойные, подавленные, а потом, когда придут в себя да сообразят, что их много, и бузить начать могут, хлопот не оберешься. Высадить куда-нибудь, причем срочно! От этих мыслей его отвлек разговор на баке, где небольшая группа молодых офицеров азартно обсуждала только что закончившийся бой.

— …и все же, я считаю, это бесчестье — добивать тех, кто не может защищаться, — горячился мичман, фамилию которого Эссен не помнил.

— А что вы предлагаете, молодой человек? — главный артиллерист "Рюрика", весь бой руководивший огнем главного калибра, замедленными движениями набил трубку и неспешно ее раскурил. — Мы ведь предлагали им сдаться, а они, соответственно, не захотели. В такой ситуации надо топить, и никак иначе.

— Но нельзя же так!

— Послушайте, что вам не нравится? — артиллерист с высоты своего возраста и опыта подавлял оппонента спокойным цинизмом. Остальные собравшиеся с интересом внимали спорщикам, не торопясь, впрочем, присоединяться к той или другой стороне. — Если бы мы их не потопили, то они живо отремонтировали бы свои корыта, и что тогда? Начинать все сначала? Нет уж, увольте.

— И все равно…

— Молодой человек, — артиллерист выдохнул облачко ароматного дыма, полюбовался на него и вздохнул. — Что вы предлагаете? Прежде чем критиковать, предложите что-нибудь свое, обсудим. Пока же я вижу пустое сотрясание воздуха. А раз по молодости у вас нет своих мыслей, причем грамотных, обоснованных и не ставящих под вопрос успех операции, то выполняйте распоряжения старших по званию и набирайтесь опыта.

Мичман, которого только что при всех так изящно назвали сопляком, возмущенно побагровел, но артиллерист, обернувшись, внезапно крикнул:

— Смолев, подойди!

Немолодой седоусый кондуктор, внимательно осматривавший ствол орудия, краска на котором от жара во время стрельбы скукожилась и висела лохмотьями, повернулся и быстрым шагом подошел к офицерам. Во фрунт, что интересно, не вытянулся. Артиллерист усмехнулся:

— Мы с ним на одном корабле прошли Цусиму… Смолев, вот ты мне скажи, правильно мы сделали, что японцев угробили?

— Так точно, вашбродь.

— А вот мичман Панин утверждает, что не надо было их топить.

— Эх, вашбродь, — хотя Эссен и стоял достаточно далеко, он все равно явственно услышал вздох. — Не хлебали вы морскую водичку. И не видели, как их корабли по нашим морякам, по головам шли и винтами рубили. И в плену вас не били. Моя бы воля, я бы их вообще из воды не вытаскивал. Пускай бы дохли.

— Ладно, Смолев, иди, — махнул рукой артиллерист, прерывая начавший скатываться в неприятное русло разговор. Эссен тоже не стал слушать дальше, и решительно направился к Бахиреву.

Командир "Рюрика" в своей каюте, вооружившись рюмкой коньяка и отточенным до остроты иглы карандашом, привычно колдовал над картой. Все же штурман остается штурманом в любых обстоятельствах. Настроение его было приподнятым, он привычно делал вычисления, мурлыкая себе под нос какую-то веселую мелодию. При виде высокого начальства он не прервал столь интересного занятия, лишь кивнул в сторону крейсера — все же авторитетов, перед которыми стоило тянуться во фрунт, для Бахирева не существовало. К тому же здесь были только свои, так что условностями можно было пренебречь.

— Ну, что скажешь, Михаил Коронатович?

— А что говорить? — Бахирев выпрямился, чуть качнулся, держась за поясницу — не мальчик уже, однако — и повернулся к Эссену. — Камимуру мы, похоже, утопили. Во всяком случае, среди выловленных его не оказалось.

На самом деле адмирал Камимура выжил. Взрывной волной его вышвырнуло из разбитой рубки, и крейсер, погружаясь, не утянул его на дно. В бессознательном состоянии он был поднят на борт спасательной шлюпки, где к лицам и изорванной до неузнаваемости форме не очень присматривались, да и ожоги у него на лице были страшными. Матросы своего адмирала не выдали, и кто попал к ним в руки, некоторые русские моряки на свою беду узнали намного позже, но это уже совсем другая история.

— Одним врагом меньше.

— Именно так. А в остальном… Угля пока достаточно, но боезапас необходимо срочно пополнить, так что идем к точке рандеву. Пять часов экономичным ходом — и встретимся с кораблем обеспечения.

— Если его без нас уже не встретили, — желчно поморщился Эссен.

— Во-первых, некому, — Бахирев остался невозмутим, — а во-вторых, он способен уйти практически от любого японского крейсера и утопить любой миноносец, если тому не повезет оказаться на пути "Херсона". Мы ведь это, кажется, уже обсуждали. Что-то ты хандришь, Николай Оттович.

— Устал. Не молоденький, чай, уже, — Эссен и впрямь чувствовал себя, как выжатый лимон. — Надо что-то делать с пленными. Или высаживать где-нибудь, или захватить какой-нибудь корабль и отправить их во Владивосток. Команду можно сформировать из бывших наших пленных.

— На худой конец, нейтрала перехватим, — кивнул Бахирев. — Хотя это уже хуже, никогда не знаешь, чего от них ждать. Мы им пленных, чтоб они их в нейтральный порт отвезли, а они их прямиком в Японию. И будут они потом снова с нами воевать.

— Ну не топить же их обратно, в самом-то деле. И оставлять нельзя — даже если ничего не сотворят, просто будут нас объедать со страшной силой. Это ведь под три сотни лишних ртов, на которых мы не рассчитывали и которые нам абсолютно не нужны.

— Да уж, не додумал Андрей Августович, что у нас будут пленные, не предусмотрел, — печально усмехнулся Бахирев.

— Он и так сделал больше, чем можно было ожидать. Колоссальную работу провернул, я, к примеру, не уверен, что смог бы такое. И потом, — Эссен непроизвольно понизил голос, — мне почему-то кажется, что он вовсе не собирался брать пленных. Каким-то он в последнее время стал… жестким, что ли. Проскальзывали у него в разговоре мысли о тотальной войне, если помнишь, хотя что это такое, можно только предполагать.

— Война на уничтожение, как мне кажется, — безразлично пожал плечами Бахирев. — Если так, то это логичное завершение его мыслей, хотя, думаю, они не только и не столько его.

— И чьи же? — прищурился Эссен.

— Может, потомков, а может, и без них обошлось. Читал я кое-какие труды британских и немецких теоретиков по этому поводу. Там, кстати, интересные мысли попадаются, британцы вообще уже утверждают, что стоят выше других уже по факту принадлежности к какой-то там расе. И не стоит делать удивленные глаза — мои предки воевали практически во всех войнах, равно как и твои. Только не забудь, я ведь из казаков, в детстве меня учили многому, и хоть успел просолиться, мне интересно все, что касается войны, в том числе и сухопутной. Так что, думаю, нам придется готовиться к очень серьезным потрясениям. Впрочем, Андрей Августович этого и не скрывал, хотя, чувствую, не все нам рассказывал. Ничего страшного, главное, чтобы в этих войнах уничтожали мы, а не нас.

— С этим, боюсь, могут оказаться проблемы. Я сейчас слышал один интересный разговор…

После того, как Эссен закончил пересказывать услышанное, Бахирев некоторое время молча смотрел перед собой, а потом непроизвольно сжал кулаки. С хрустом переломился ни в чем не повинный карандаш, и это, похоже, немного привело командира "Рюрика" в чувство. Удивленно посмотрев на обломки в своей ладони, он швырнул их на стол и со злостью сказал:

— Мальчишки… мать. Толстовцы. Не зря его, сволочь бородатую, от церкви отлучали. За его проповеди я б на рее повесил.

Эссен задумчиво покивал. Действительно, в таланте писателя графу Толстому не откажешь, но все его идеи о непротивлении злу насилием и прочая муть разлагающе действуют на мозги. В момент, когда надо драться за свою Родину все эти идеи о любви к ближнему своему и показном героизме могут принести только вред. Да и потом, Эссен лично знавал некоторых сослуживцев графа еще по Севастополю, и были они о его качествах как офицера весьма низкого мнения, единодушно говоря, что у покойного графа из всех необходимых офицеру качеств присутствует только личная храбрость. Писательским же талантом всех недостатков не заменишь. Однако, к сожалению, вопросы воспитания молодежи пришлось отложить на более удобное время, сейчас у них имелись задачи поважнее, и, решив, что осколок снаряда в руку или ногу излечит прекраснодушных идеалистов от вредных мыслей намного вернее строгих внушений отцов-командиров, двое старших офицеров крейсера занялись обсуждением дальнейших планов.