Александр Сивинских - Имя нам – Легион Страница 21

Генрик пригладил свои флибустьерские усы и обиженно сказал:

– Сам ты таракан! И когда здесь январь – тоже неизвестно. Нескоро еще, судя по растительности.

– «…После этих слов командира в мрачном подземелье снова повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь отзвуком шагов да шуршанием чьих-то невидимых крыльев», – проговорил я с подвываниями. – «И невдомек было отважным разведчикам, что по их следу спешат уже неутомимые гончие смерти».

– Что это ты несешь? – удивился Генрик. – От темноты крыша поехала?

– От нее, Гена, проклятой. А паче того от тишины. Ты, я помню, раньше был не в пример разговорчивей.

– Мы не на посиделках. О чем говорить-то?

– О-о! Меня, Гена, занимает сейчас множество вопросов – как глобального характера, так и попроще. Найти бы того, кто ответит хоть на главные…

– О смысле жизни, что ли?

– Да нет, – сказал я. – И поважнее найдутся.

– Ну?! И какие же?

– Почему – Бородач? – прорвалось из глубины души наболевшее. – Почему этого твоего черта лысого, ефрейтора этого твоего адольфоподобного, зовут Бородачом? Он же, гад, до синевы бреется.

– Ах, вот оно что! – расхохотался Генрик. – Как же, причина есть. Слушай, коли интересно. Он, понимаешь, был крутым байкером, Бородач наш. Имелась у него борода по пояс, заплетенная в две тугие косы, и был чумовой навороченный байк. Собственноручно собранный из трофейного, времен Великой Отечественной, мотоцикла «BMW» и движка от «горбатого» «Запорожца». Как говорится, история Бородача стара, как мир. Не поделил женщину с еще более крутым парнем. Бородач, желая расставить все точки над буквами, вызвал парня на дуэль. Грохнул. Сообщество байкеров результата дуэли не признало. Вернее не признало оснований для ее проведения: «телка» была «левой». Из-за такой мочить своего – тяжкий грех. Бородачу объявили вендетту. Вендетта получилась односторонней. Бородач убил еще троих, а перекалечил – без счета. Заглянувшие к нему вербовщики Легиона застали его за увлекательным занятием, он мастерил жилет из тротила – собирался подорваться вместе с мотоциклом и большой партией бывших приятелей. По прибытии в Легион бороду уничтожал с изощренным мазохизмом. Убив онзана, отрезал по сантиметру от одной из кос – в шахматном порядке. Остатки сбрил лишь тогда, когда заплетать стало больше нечего. А кличка прижилась.

– Еще одна! – возликовал я, останавливаясь. – Гена, ты понимаешь, еще одна девушка! Ну, блин, Братишки дают! Всех одинаково подловили. А ты говорил «не может быть».

– Совпадение, наверное…

Он помялся. Я скалил зубы и с вызовом смотрел ему в лицо. Он крякнул.

– Самому тошно от таких мыслей, хоть ты не береди душу.

– И станет легче, – подытожил я. – Экий ты у нас, Гена, страус. Головку спрятал, проблемы исчезли. Ловко!

Он начал бешено вращать глазами:

– То я таракан, то страус, кем еще назовешь? Обезьяной? – Генрик заколотил кулаками по ребрам и взревел: – Слушать меня, бандерлоги! Бе-е-егом марш!

И первый затопал во все нарастающем темпе.

Я бросился вдогонку.

С километр мы напряженно держали максимальную скорость, заглушая грохотом башмаков тонкий голосок сомнения. «Штоф» был поистине исполинским, до потолка теперь не достал бы и чемпион мира по прыжкам шестом, а «донышко» все не появлялось. Хотелось надеяться, что мы путешествовали все же не по бутылке Клейна.

– Привал, – выдохнул, наконец, Генрик.

Я повалился на пол, закинул ноги на мешок с палаткой. Гена медленно ходил взад-вперед, восстанавливая дыхание. Потом остановился подле меня.

– Боец, слушай мой приказ! Приказываю выставить вокруг лагеря боевое охранение. Распорядок дежурства следующий: первая смена – рядовой Капралов. Вторая смена – рядовой Капралов. Третья – сержант Саркисян… Разговорчики! – гаркнул он, видя, что я собираюсь возмутиться.

Я отправился в охранение, а он занял мое место рядом с мешком и закрыл глаза.

Поскольку трасса, подлежащая патрулированию, оговорена не была, я решил, что командир полагается на мою собственную разумную инициативу. Руководствуясь ею, я и совершал обход. Тридцать шагов вдоль стены в одну сторону, поворот через левое плечо, шесть-восемь шагов прямо, новый поворот и возвращение к “лагерю” вдоль другой стены. Минуя безмятежно отдыхающего Саркисяна, я демонстративно поглядывал на часы, громогласно вздыхал и… шагал мимо. Генка глаз не открывал, прикидываясь, что страданий моих не замечает. Стеная и проклиная судьбу бесправного солдата, я отпечатывал добросовестно тридцать шагов в другую сторону и возвращался.

Когда, по моим часам, две смены уже прошли, и я с чистой совестью и сознанием честно выполненного долга вернулся в «лагерь», этот негодяй крепко спал. Небритое его лицо искажала обиженная гримаса, и мне стало жаль его будить. Я засвистел мотивчик про пулю-дуру, что вошла меж глаз на закате дня, и двинул дежурить дальше.

Прошло еще полчаса. Лицо моего сурового командира разгладилось, он сладко посапывал. Я ухватился за ремень его карабина и легонько потянул. Подействовало безотказно – Генка вскочил и принялся грозно водить стволом “Дракона” из стороны в сторону. Не обнаружив противников, вопросительно и недовольно уставился на меня.

– Прости, начальник, но по-другому тебя ведь не разбудишь, – сказал я. – Рапортую: за время несения службы абсолютно никаких происшествий не случилось! Так что поблагодари бойца за безукоризненно выполненный долг и пожелай ему долгого сна и нескорого приятного пробуждения.

– Желаю! – миролюбиво согласился Гена, уже посмотревший на часы и оценивший мое поистине великодушное долготерпение.

Заснул я мгновенно. Проснулся, кажется, тоже.

Генрик был деловит:

– Пятнадцать минут тебе на оправку и завтрак. Пора идти дальше. Время не ждет…

Через шестнадцать минут мы в ногу шагали, горланя «Дорогую мою столицу», любимую маршевую песню прапорщика Садыкова, нашего армейского старшины. Я значительно реже, чем прежде, оглядывался назад. Если за три часа ни одного супостата в нашем тылу не появилось, то странно было ждать их нападения сейчас.

– Ген, – фамильярно обратился я к сержанту, поправляя раздутый ранец. – Скажи-ка, братец, почему палатка, которую я честно пру все это время, такая объемистая и тяжелая? Неужели Большие Братья не умеют делать что-нибудь более компактное?

– Отлично умеют, – успокоил он меня. – Это, понимаешь, не совсем палатка. Вернее не палатка вовсе, а генератор силовой сферы. После включения образуется четырехместный “колпак” – уменьшенное подобие купола базы. Неприступный, уютный, с автономной системой поддержки жизнедеятельности и “повадками” хамелеона. В целях маскировки, понимаешь? Под защитой колпака можно хоть в эпицентре атомного взрыва «пульку» расписывать – во, как! Замечательная вещь.

– Так какого дьявола мы несли боевые дежурства и спали на камне?! – возмутился я, останавливаясь.

– Хотелось тебя наказать, – прищурился усатый самодур. – Шучу, шучу.

Он замахал руками, прочтя в моих глазах слова, которые родились уже, но еще не выстроились в приемлемую последовательность.

– Представь, просыпаемся мы с тобой под колпаком, потягиваемся, глаза протираем… Ба! вокруг купола – почетный караул из отборных онзанов. «Спите спокойно, дорогие товарищи. Да будет камень вам периной!»

– Зачем мы тогда этот генератор вообще взяли с собой? – обескуражено спросил я.

Но ответа не дождался. Военная тайна!

«Донышко штофа» мы заметили издали. За пределами пещеры начался день, и лучи встающего солнца проникали внутрь, разгоняя надоевший мрак. Мы снова повалились на пол и двинулись дальше по-пластунски. С приближением выхода обзор расширялся, зато скорость передвижения падала. Для укрепрайона лучшего места, чем появившееся перед нами, трудно было представить. Метров семьдесят за устьем пещеры выглядели совершенно, непотребно голыми. Каменистая почва кое-где лишь была украшена сухими щеточками чахлых травинок. Дальше высились громады обомшелых валунов, проглядывающих сквозь густую растительность. Сиди себе, значит, за таким камешком и кури, пока бедолага-противник из пещеры не появится. А уж как появится…

– Что-то неохота мне дальше ползти, – признался я. – Что-то не тянет меня туда ползти. Как бы не получилось, что нас там ждут-пождут и облизываются.

– А вот мы сейчас проверим, – сказал Генрик, – ждут ли? И крепкие ли у тех охотничков нервы, если ждут? Готовь сканер, позиция – «все виды движения».

Я заработал с настройкой прибора, а он принялся рыться в ранце. Наконец обнаружил что-то, хихикнул эдак гаденько и вытащил на свет божий надувную sex-подружку в прозрачном пакете.

– О! – возликовал я, – самое время успокоить нервы. Кто первый? Можно, я?

– Остынь, животное. Ее задача – провокация, и только.

– Эх, Гена, – вздохнул я, – грубый ты человек! Грубый и бессердечный! Такую кралю под пули посылаешь!