Александр Маркьянов - У кладезя бездны. Часть 3 Страница 22

Оберлейтенант показал приблизиться.

— Обойдем? — прошептал он одними губами

— Никак нет…

Оберлейтенант показал — делай тихо. Двое — растворились в джунглях…

Можно было бы использовать бесшумную винтовку — как раз такие у боевых пловцов и были. Но это хорошо в фильмах. А в жизни — даже чисто подстреленный наблюдатель, отброшенный ударом пули, полетит на землю с треском и шумом, ломая ветки, чем привлечет внимание к тому, что происходит. Нельзя недооценивать африканцев, они в этих джунглях как дома… Черт, да это и есть их хренов дом, пусть они говорят на нормальном, человеческом языке, даже живут в городах. Оберлейтенант, с его чисто немецкой приверженностью порядку не понимал и не мог никак понять, как люди, носящие европейскую одежду, имеющие квартиру в городе, автомобиль, регулярно ходящие на работу на нормальном заводе — могут схватиться за палки и ножи и начать резать и убивать только из-за того, что их команда проиграла в футбольном матче. Или из-за того, что кто-то кого-то где-то оскорбил. Видимо, опыта одного поколения жизни в цивилизованных условиях города мало, надо как минимум два или три поколения, прожившие в городе, имеющие нормальную работу, приучаемые к порядку шамбоком и резиновыми пулями — чтобы из африканцев вышло что-то хорошее. В конце концов… сотню лет назад европейцы были ничуть не лучше. Британцы стали Империей, вешая голодных детей за украденную булку хлеба. Шведы приучились к порядку, когда пьяных бузотеров забивали до полусмерти, а то и до смерти палками полицейские. Германцы стали имперским народом, когда канцлер Бисмарк писал в приказе на разгон рабочей забастовки: «Ожидаю, что будет убито не менее пятисот рабочих». Только через насаждение порядка существо с двумя руками, двумя ногами и головой становится человеком, и чем больше дедов будет расстреляно правительственными войсками — тем лучше будут жить внуки. Оберлейтенант верил в это — потому что видел правоту этого собственными глазами.

Тем временем — двое спецназовцев подобрались к самому гнезду наблюдателя. Одним из них был Хорхе Суарес, сын и внук португальских поселенцев, выросший на африканской ферме — причем и прадед и дед и отец его состояли в эскадронах смерти, наводивших ужас на местные племена. Хорхе же — совершил почти невозможное, в девятнадцать лет он нанялся на пароход, прибыл на нем в Киль и заявил, что хочет служить в Имперской морской пехоты — несмотря на то, что он не подданный Империи. И добился своего, сукин сын…

Хорхе медленно, очень медленно достал рогатку и вложил в нее стальной шарик. Португальские поселенцы жили сурово, оружие стоило дорого, патроны к нему — еще дороже: но Хорхе уже в десять лет умел незаметно подкрасться к птице и даже детенышу антилопы, убить его выстрелом из самодельной рогатки, притащить в поселение и продать местному мяснику. В «отряде 700» Хорхе усовершенствовал свои умения: теперь он мог снять часового даже ночью в ста случаях из ста с помощью специально сконструированной им усиленной охотничьей рогатки. Шум при этом бы столь мал, что его даже не засекали приборы, настроенные примерно как человеческое ухо. Именно это — тихо снять часового — Хорхе собирался сделать сейчас.

Едва слышно хлопнула усиленная металлической прошивкой резина — и часовой обмяк в своем гнезде, стальной шарик вошел ему в мозг через глаз. Прикрываемый своим обычным напарником, Валем, Хорхе быстро слазал наверх и спустил труп…

Камуфляжные штаны, переделанные в шорты, очень хорошие армейские ботинки — никто из белых не рискует в таком виде ходить в джунгли, опасаясь атак змей и ожогов ядовитых растений. Автоматическая винтовка ФАЛ в хорошем состоянии, десять магазинов к ней на подсумках, боевой пояс. Оберлейтенант снял флягу, открыл, понюхал… вода, а не маисовая бурда, какую обычно заливают во фляги боевики. Даже чуть подсоленная, чтобы компенсировать потери соли с потом. Проверил винтовку — она была вычищена не далее чем вчера, никаких следов ржавчины. Нет и следов обычных для местных племен «забав» с оружием — ни освященного местным колдуном амулета, ни повреждений магазина. Местные обожали сидеть на оружии, втыкая его магазином в землю — отчего оружие естественно выходило из строя. Убитый — походил на солдата колониальных войск, а не на бандита — повстанца.

Оберлейтенант прикинул. Здесь явно что-то есть. Что-то совсем рядом. Неудивительно, что этот сидел один — он прикрывал тропу. Но рядом — должны быть еще.

— Рассыпаться — приказал оберлейтенант — группы по два, поиск. Замеченных противников уничтожать.

Германские боевые пловцы растворились в лесу…

— Первый, это третий… — раздалось в наушнике.

Оберлейтенант замер — он как раз взял на прицел очередного ублюдка…

— На приеме…

— Здесь гнездо… До двадцати целей…

— Взять на прицел. Первый — всем, работаем в интересах Третьего. Занять позиции…

В лесу была тишина… прерываемая криками птиц. По лесу — гуляла смерть.

— Второй, на позиции.

— Четвертый на позиции

— Первый всем, работаем по отсчету. Пять — четыре — три — два — один…

Винтовка в руках оберлейтенанта харкнула пулей — и выбитый из своего гнезда негритянский боевик полетел на землю. В лесу, впереди и правее — глухо рокотнул ротный пулемет потом одна за другой рванули две гранаты…

— Доложить — приказал оберлейтенант, глядя на бойню.

— Минус два

— Минус два…

— Минус три…

Оберлейтенант приплюсовал того, которого завалили на тропе и своего. Еще минус два. Итого минус десять… здесь до двадцати трупов. Получается — лагерь на тридцать человек, три смены. Дежурная, бодрствующая, отдыхающая. Все правильно…

Лагерь был сделан грамотно, сам оберлейтенант, доведись ему разбивать лагерь на тридцать человек в тропическом лесу сделал бы то же самое. Они выгородили участок прямо посреди стволов деревьев, поставили там палатки. Чтобы обезопасить себя от визитов змей и нападений хищников — соорудили что-то вроде защитного вала, используя при этом комбинацию веток, растительности и колючей проволоки, которая удерживала все это на одном месте. Ошибка была в одном — они выставили скрытые посты и решили, что этого достаточно. Может и достаточно против диких зверей, местных племен и даже колониальных войск. Но не от нападения боевой группы имперских боевых пловцов.

Палатки защитного цвета, сверху еще и прикрытые листвой. Не заметно костра, не видно свалки… скорее не чувствуется свалки. Очень трудно заставить негров убирать за собой, там, где они находятся без присмотра белых, обычно вырастают целые кучи самого разного мусора, все это гниет и дает о себе знать мухами, крысами и эпидемиями.

Что это за такое, нахрен…

— Соарес, Валь — осмотреться — приказал оберлейтенант.

Сам пошел мимо ограды, ища, где вход и тут… что-то… как он сам говорил — «царапнуло взгляд». Он остановился… его глаза бегали по сторонам… лучше всего незаметные, неприметные вещи удается отследить боковым зрением. Что-то было не так… он отошел в сторону, попробовал землю ногой.

И земля поддалась.

Оберлейтенант молча отстегнул с пояса складную заточенную лопатку.

Это были дети… Пусть и черные, но все же это были дети. Дети…

Яма, в которой их закопали — была размером примерно шесть на шесть метров. Кто-то очень тщательно снял верхний слой земли, потом вырыл яму, сбросил туда мертвых детей… расстрелянных детей, потом положил на место верхний слой почвы. Но сложную корневую систему деревьев все же повредил. Оберлейтенанта как раз и насторожила — чуть увядшая зелень на деревьях… деревьям не хватало влаги от того, что часть корней была повреждена. Но через несколько лет здесь будет очень густая растительность…

Дети лежали рядами, не просто сброшенные в яму — а аккуратно уложенные, рядок к рядку, руки по швам, тело вытянуто, чтобы занимать меньше места. Они были примерно одинакового роста… восемь, девять, десять лет. Перед оберлейтенантом плыла картина… имперский, торжественный марш, дробь барабанов, знамя рейха, четкие, вымеренные до миллиметра каре югенвера. Несколько взрослых в военной форме принимают парад… пополнение военных частей, будущие имперские летчики, имперские инженеры, имперские моряки… а сейчас просто пацаны, гордые тем, что они встали в строй и строй принял их, что они — такие же как все, что они делают что-то нужное и важное для Рейха, то что им по силам. А этих детей — никто не поставил в строй, не выдал форму, не научил, что нужно делать для Рейха, для Империи. Их просто убили и закопали в глухом лесу, прикрыв могилу, чтобы никто и никогда не узнал их судьбы, чтобы имперский судья не спросил ни с кого за их рано оборвавшиеся жизни. Сколько тут их… сотня, не меньше. Сто оборванных детских жизней… и кто сказал, что такая яма тут одна…