Дмитрий Воронин - Арена Страница 22

– Помимо прочего, вполне может возникнуть ситуация, когда те же игги будут сражаться против своих же соплеменников, при этом представляя Спорящие стороны. Такие случаи, правда, Жюри не приветствует, да и сами претенденты понимают, что столкновение лицом к лицу представителей одной расы может оказаться не лучшей идеей.

Генрих Генрихович проводил инструктаж перед предстоящей Ареной, но мысли его витали где-то далеко. Пару раз он замолкал, и только вежливое покашливание Александра вновь возвращало его на грешную Землю.

– Я просто хочу обратить ваше внимание, что перечень рас – участников Спора еще ни о чем не говорит. Если какая-то из сторон расценит вас как слишком серьезных противников, она прибегнет к услугам наемников. И это может быть кто угодно, окончательные сведения вы получите лишь накануне Арены. Времени на подготовку у вас достаточно.

Саша решил, что сейчас не самый лучший момент поднимать тему Кодекса – тем более что шеф все равно с трудом сосредотачивается на разговоре, и явно хочет завершить его побыстрее. Он коротко кивнул и вышел.

– Так, на этом все. Прошу по рабочим местам. Полковник Бурый мрачно оглядел подчиненных, которые торопливо покидали его кабинет. Когда начальник райотдела был не в духе, никто не хотел лишний раз попадаться ему на глаза – а если уж это произошло (сбежать с планерки было в принципе возможно, но могло аукнуться такими последствиями, что на такой шаг следовало идти только в самом крайнем случае), то попытаться исчезнуть с глаз долой сразу, как только последует разрешение. Не известно, за какие провинности его перевели на это место – официально это звучало «на усиление», – но особой радости у народа это не вызвало. Бурый, еще работая в главке, был известен как мужик крутой, не всегда справедливый и часто злопамятный. На новом месте он довольно быстро подтвердил это мнение о себе, превратив, в частности, ежедневные совещания в банальную раздачу «втыков». Доставалось, как правило, многим. Разумеется, полковник от нового назначения тоже не пришел в восторг, и теперь с готовностью срывал плохое настроение, которым страдал частенько, на подчиненных.

– А тебя, Угрюмов, я попрошу остаться.

Несмотря на подавленное настроение, большая часть тех, кто еще находился в кабинете, издали звуки сродни хихиканью. И потому, что фраза, словно намеренно, была здорово похожа на сакраментальное «А вас, Штирлиц…», и еще потому, что Бурый явно нашел на сегодня козла отпущения, и, следовательно, все остальные могут вздохнуть чуть спокойнее.

Михаил, все еще прихрамывая, вернулся на свой стул. Он вообще-то ждал чего-то подобного – ну с чего бы, спрашивается, начальнику райотдела потребовать присутствия на планерке какого-то там рядового старлея из отдела уголовного розыска. Как будто для этих целей нет кого рангом повыше. Поэтому на протяжении всего совещания он сидел, как на иголках, лихорадочно пытаясь вспомнить, где именно он проштрафился – подходящих к случаю моментов набралось достаточно, вопрос был лишь в том, о каких из них известно Бурому. Но совещание шло гладко, моральные зуботычины, перемешанные с матом – Бурый на язык был несдержан, искренне считая, что слова с должной «смазкой» до людей доходят лучше, – раздавались, как обычно, и о его, Мишкином, присутствии никто не вспоминал. Так что ему уже стало казаться, что все это одно большое недоразумение, и сейчас, после окончания летучки, он получит возможность снова вернуться к нормальной работе. Ожидания не оправдались – Бурый о нем не забыл.

Наконец дверь кабинета закрылась, и они остались вдвоем. Бурый выпростал свое грузное – истинно медвежье – тело из кожаного кресла и вперил взгляд в подчиненного, нависая над ним, как гора.

– Ты что же, мать твою, делаешь?

– Простите, Семен Петрович?

– Ты мне дуру тут не изображай, мать твою… У тебя что, работы нет?

– Работы выше головы. – Михаил пытался говорить спокойно. – Восемь дел в производстве.

– Так иди, сучий потрох, и работай, – взревел Бурый. – Делом занимайся, понял? Делом, которое тебе поручено. В частного детектива поиграть вздумал, сосунок? Я те поиграю…

До Михаила стала доходить причина бешенства шефа. Интересно только, кто проболтался. Конечно, вполне возможно, что и Сашка – тем более если «Арена» и в самом деле куда серьезнее, чем кажется, то у нее могут быть сильные покровители, в том числе и в самых высоких кругах. Хотя, возможно, что и не Сашка. Михаил и сам порядком наследил, упорно пытаясь выяснить все, что возможно, о подозрительной компании – и с аналитиками беседовал, и в ОБЭП зачастил, и даже подключил к этому делу пару своих знакомых из небезызвестного комитета глубинного бурения – рано или поздно, такая активность все равно выплыла бы наружу. Конечно, он понимал, что нарывается на неприятности – Бурый давно дал всем понять, что никакого самоуправства не терпит, за исключением собственного. И любую попытку подчиненного проявить инициативу воспринимал как личное оскорбление – с соответствующей реакцией, конечно. Для вышеозначенного сотрудника – весьма, как правило, неблагоприятной.

– Семен Петрович, я как раз хотел доложить…

– В жопу засунь свой доклад, ясно? Чтобы я про эту твою деятельность, с этой, как ее, «Ареной», больше не слышал, ты понял? Узнаю, что продолжаешь лезть без мыла в задницу, отправлю на все четыре стороны в народное хозяйство, к чертям собачьим!

– Но…

– Ты что, спорить собрался? Работы мало? Примешь у Дудикова дело по карманникам, через неделю доложишь. Все, пшел отсюда…

Михаил чуть было не застонал. Дело было гиблое, пахать по нему – немерено, а результат почти наверняка будет нулевой. Его-то и сунули Дудикову, поскольку тот самый молодой, и от него пока все равно особых результатов не ждут.

Конечно, он мог бы многое сказать полковнику – и про свои мысли насчет «Арены», и про то, что оперская работа в большой степени строится на интуиции, а она, интуиция, сейчас прямо-таки вопила о том, что с фирмой дела нечисты… Мог бы – но тот не станет слушать. А снова сорвется на крик, навешает дополнительной нагрузки, можно подумать, ее и без того мало, и все закончится еще хуже, чем началось. С трудом подавив желание взять и что есть силы хлопнуть дверью, он направился к выходу из кабинета. И уже у самой двери его остановил голос начальника. Странный, непривычно тихий голос, так не характерный для вечно злобного Бурого.

– Слышь, Михаил, ты это… ты брось это дело. Ты в такое говно лезешь, что и сам не представляешь. Мне вчера звонили сверху. – Полковник мгновение помолчал, затем, вздохнув, добавил: – С самого верху, и просили остепенить слишком увлекающихся сотрудников.

– Семен Петрович, эта фирма действительно… – уже произнеся эту фразу, Михаил понял, что сделал ошибку, купившись на обманчиво мягкий тон начальника.

Глаза у того мгновенно начали наливаться кровью, и реденький ежик седых волос, казалось, встал дыбом. Стиснутые кулаки побелели, жалобно хрустнул зажатый в кулаке карандаш. Очень медленно, словно стараясь вбить каждое слово в голову подчиненного, Бурый прорычал:

– Это. Не. Твое. Дело. Ясно? Вон!

Вернувшись в свой крошечный кабинетик, Михаил задумался. Все и в самом деле оказалось куда сложнее – ох, непростая у тебя фирмочка, друг Санька, непростая. И вы, друзья мои, долго будете ждать, не оставлю я вас в покое. Посмотрим… чем мне грозит проигрыш? Увольнением? Хрен вы меня уволите, господа начальники, у нас и так некомплект, и на каждом совещании в главке вас дрючат и в хвост, и в гриву. А вы, господин Бурый, за ж… свою весьма и весьма боитесь. Ну а если и уволите – плевать, давно пора было. Вон, пойду к Петру, он меня уже сто раз приглашал. И буду от вас независим… Да, кстати о Петре.

Он снял трубку и набрал номер.

– Привет, это Михаил. Надо бы встретиться.

– Мишка, в одном твой шеф прав. – Петро прихлебывал кофе, глядя на портрет симпатичной молодой женщины, висящий на стене как раз напротив его роскошного стола. – Ты действительно влез в дерьмо. И я вместе с тобой.

Михаил лишь пожал плечами. В конце концов он пришел не жаловаться на жизнь, а наметить пути дальнейших действий, и в этом деле Петр играл весьма и весьма значительную роль. Зная старого приятеля как облупленного, Угрюмов нисколько не сомневался, что все слова эти – просто для поддержания разговора. Петр вряд ли бросит дело на полпути, не в его это стиле. Конечно, его «бракоразводное бюро» такими вещами не занимается, и поставить на всем этом жирный крест Петр имеет полное моральное право, но… но он этого не сделает. Потому что если человек – настоящий опер, то это навсегда. На всю жизнь, и независимо от того, где и как эта жизнь проходит.

– Значит, говоришь, с самого верху… это интересно. А знаешь, дорогой, мне ведь тоже позвонили. Из разрешительной системы. И очень прозрачно намекнули, что лицензию мне продлять в следующем месяце, и у них есть определенные вопросы к нашей деятельности. Как мне сказали, поступили сведения, что мы напрямую нарушаем закон об оперативно-розыскной деятельности, в частности, занимаемся незаконным наружным наблюдением в отношении некоторых уважаемых фирм.