Андрей Уланов - Автоматная баллада. Страница 22

Глава 6

Вместе весело шагать по болотам, По зеленым, И деревни поджигать лучше ротой Или целым батальоном.

СЛЕДОПЫТ

По–хорошему, разумеется, стороннему человеку на болотах делать нечего. Стороннему — в смысле не нюхавшему толком здешнюю трясину и не подозревающему, какой стороной местные обитатели предпочтут намазывать его на свои любимые желудевые сухарики. «По–хорошему, — размышлял Айсман, — мне стоило бы устроить этой парочке недельный марш–бросок по краю болот. Всерьез опасных тварей в разгар лета встретить там можно лишь при особом неблаговолении тетки Фортуны, а болотники… болотников бояться — в рейд не ходить. Если эта парочка даже с ними совладать не сумеет, то им в принципе не стоило из–под маменькиной юбки вылезать! Днем погонять, а вечером, у костерка, порассказывать отборные баечки, которыми молодой следопытский фольклор уже оброс в немереных количествах. Про кости–загадайки, Серого Горожанина, крапчатого ежа, петуха Рябу… Но это, повторимся, если по–хорошему. А когда кое–кто ну очень торопится — на тот свет или, к примеру, на Большой Остров… что ж, наше дело предупредить. Если же предупрежденный продолжает упорствовать в намерении оставаться самому себе злобным Буратино — трясина большая, она готова принять всех, без скидок и различий на возраст и пол». Пока, впрочем, они еще шли по твердой земле. Огибая, а чаще шлепая напрямик через большие лужи, плавно переходящие в мелкие озера. И вокруг пока еще росли нормальные деревья, а не чахлые болотные уродцы. Дубы, клены, лиственницы… кувшинки с лилиями… Он скорее почувствовал, чем услышал: плеск за его спиной на миг сбился с ритма. И обернулся — как раз вовремя, чтобы увидеть Анну, преспокойно закрепляющую над правым ухом огромный снежно–белый цветок… … и сразу ставшую похожей на принцессу из полузабытой детской сказки. Поймав его взгляд, девушка надменно вскинула голову. — Что–то не так? — Кажется, — медленно процедил Шемяка, — я говорил, чтобы вы не дотрагивались ни до чего… пока я не разрешу вам! — И чем же так страшен этот цветок? Он ядовит, словно тысяча кобр? — Вовсе нет, — мягко пояснил Айсман и, выдержав паузу, добавил: — Ядовиты водяные змеи, которыми эти, с позволения сказать, водоемы кишмя кишат. — Змеи?! Несколько секунд Шемяка опасался, что девушка сейчас закатит глаза и неторопливо завалится прямо в «кишащую» змеями воду. После чего ее придется спасать уже всерьез. — Какая мерзость! — с чувством произнесла Анна. — Терпеть не могу холодных скользких тварей. Только подумаю — и сразу передергивать начинает. — Здесь нет змей. Мнение Шемяки о скуластом уже с утра было изрядно подорвано, ибо следопыт считал, что «банку» на автомат вешают лишь очень круглые олухи, неспособные даже к элементарному самоконтролю в бою. Да, в эту консерву можно набить семьдесят пять патронов, в два с половиной раза больше, чем в обычный рожок, — только вот этим ее преимущества исчерпываются, зато недостатки лишь начинаются. На ремне толком не потаскаешь — мигом обобьет бока даже в бронекуртке, а в руках… ну–у, Рики–тики, поглядим, насколько твоих ручонок достанет удерживать вполовину потяжелевший ствол. — Неужели? — Айсману даже не пришлось особо напрягаться, изображая откровенное изумление. — Нет змей?! И кто же тебе это сказал? Водяной? — Ты все время стараешься идти по воде, — ответил Энрико. — Будь тут и в самом деле какие–то змеи, держался бы за версту от каждого паршивого ручейка. — Ка–а–акой глубокологический вывод, — восхитился Сергей. — Потрясающе. Разумеется, ты меня раскусил на все сто процентов. Никаких змей тут нет, не было и быть не может. Дай мне, пожалуйста, свою саблю. Всю эту тираду он произнес на одном дыхании и теперь с удовольствием наблюдал, как меняется лицо Энрико по мере понимания. — Зачем? — Просто так, — беззаботно отозвался Шемяка. — Захотелось вдруг отчего–то подержать в руках хорошую вещь. Нет–нет, из ножен можешь не вынимать… лучше будет не вынимать. «…а то ведь ржавчинку подхватит драгоценная железяка», — ехидно подумал он. Скуластый настороженно покосился на свою спутницу. — Сделай, как он говорит, — Анна устало мотнула головой. — Иначе мы весь день тут простоим. Пожав плечами, Энрико закинул автомат на плечо и принялся неторопливо развязывать узлы на шнурах. Сергей, впрочем, тоже не терял зря времени, примерно столь же неторопливо — бо поспишнисть вже сыграла свою дурну роль при упреждаючем термоядерном ударе, как говорил старшина Пинак, больше вже спешиты никому та никуды нэ треба! — оглядывая усеянную зелеными кляксами кувшинок гладь. — Держи. — О, спасибо за доверие, — Айсман, отступив на шаг, согнулся в картинном поклоне. — Я постараюсь его не урони… ой! Черная полоса ножен, крутясь, взлетела вверх. Разом побагровев, Энрико бросился вперед, но мгновением раньше Сергей успел отпрыгнуть в сторону, ловко поймал ножны у самой воды, резко взмахнул… и сквозь веер брызг навстречу Энрико вылетело нечто тонкое, зеленовато–коричневое, яростно извивающееся. Скуластый рефлекторно отбил непонятный предмет ребром ладони — и замер. — Что. Это. Было? — Давай поразмышляем вместе, — с усмешкой предложил следопыт. — Длинное, узкое, холодное, плавает в воде… кто бы это мог быть? В любой другой день я бы предположил, что мы видели обычнейшую водяную змею, но благодаря присутствующему здесь великому знатоку болот мы преотлично знаем, что никаких змей в этих озерах нет и не было. Так кто же это? А? — развернулся он к Анне. — Ну же! Я весь — сплошное внимание! — Могу я задать один вопрос? — Ба. В ком–то наконец проснулась тяга к знаниям. Конечно, пожалуйста, разумеется. Хоть один, хоть три, хоть все десять! — Почему ты повел нас по воде? — Ну, — Шемяка с очень задумчивым видом глянул на небо, точнее, на затянувшие его низкие серые облака. — Я бы, наверное, мог сказать: мое настоящее имя Иисус, мой отец был плотником, и всех, кто имеет неосторожность увязаться за мною следом, я пытаюсь обучить искусству ходить по воде аки посуху. Но на деле все га–араздо проще. У этих водянок маленькие зубки, и прокусить сапоги они неспособны. Это пункт раз. Пункт же два заключается в том, что сыворотка от яда водянок у меня в рюкзаке есть, а вот противоядия от укуса большого зеленого клеща никто пока придумать не удосужился. — Спасибо. — За что? — За исчерпывающе подробное объяснение, учитель! — спокойно произнесла девушка. — И отдельное — за то, что мы с Энрико до сих пор живы. Они смотрели друг на друга — пристально, до рези в глазах вглядываясь в глубину чужих зрачков. И первым взгляд отвел все–таки Айсман. — На, забери свою саблю, — буркнул он подошедшему сбоку Энрико. — И постарайся не терять. По крайней мере, ножны. Дерево хорошее, старое… растопка для костра получится отменная. ШВЕЙЦАРЕЦ

Он завел мотор и покатился, неторопливо набирая скорость и сосредоточенно глядя на приближающийся проем ворот. Сто метров… восемьдесят… шестьдесят… рано? А вот полсотни будет в самый раз. Черный мотоцикл, взвизгнув покрышками, развернулся поперек дорожки. Спрыгнувший Швейцарец яростно сорвал шлем — издалека выглядело эффектно, а то, что он в последний момент придержал замах и мягко «принял» шлем носком ботинка, это уже детали — и замахал рукой храмовникам, которые, как он и рассчитывал, все еще стояли у подножия лестницы. Слышать их он не мог, но жесты были вполне говорящими. Недоуменное переглядывание: чего это он? не знаю, представления не имею — так поди выясни. Пошли двое. Штурмдесятник и секретарь Дяо. Сам Дяо ступил было на лестницу, но, увидев, что его собрат по иерархии не двигается с места, убрал ногу, также решив досмотреть представление до финала. «Что ж, — подумал Швейцарец, — это сколько вам угодно. Смотрите, наслаждайтесь — цирк я вам сейчас устрою преизрядный». — Что случилось? Тщедушному секретаришке пробежка под палящим солнцем явно далась куда тяжелее, чем Тангу. Он дышал, словно загнанная кобыла, волосенки слиплись в космы, а на лбу закованного в броню десятника проступило лишь несколько капель. — Девчонка! — Швейцарец сопроводил это слово смачным плевком и тут же одернул себя: не переигрывать. — Та, ночью была… вот, смотрите! Он обвиняюще ткнул в секретаря бархатным мешочком, так что тот испуганно отпрянул в сторону. — Обокрала? — недоверчиво переспросил десятник. — Нет, спросила разрешения взять поиграться, вместо кукол, — зло произнес Швейцарец. — Я белку за сто шагов слышу, когда сплю… так что чаек она мне заварила явно непростой. А вот кто ей насоветовал… — Насоветовал? Что ты хочешь этим сказать? — Именно то, что хочу, — уже спокойнее произнес Швейцарец. — Я не верю, чтобы эта забитая дурочка сама дошла до идеи обчистить гостя Храма. И вдвойне не верю, что у нее нашлись для этого подходящие травки–корешки — кроме надерганной из подстилки соломы. Судя по враз заострившейся мордочке секретаря, личная тень иерарха Дяо также мало верил в подобное небрежение надсмотрщиков, зато вот очередной ход подковерной грызни готов был усмотреть чуть ли не с радостным облегчением. — Прошу вас, не стоит так нервничать, уважаемый, — быстро оттараторил он. — Я уверен, это странное… гхм, недоразумение будет разрешено в ближайшие минуты. Швейцарец, шагнув, стал почти вплотную к нему. — Уверены? — вполголоса осведомился он, глядя в маленькие бегающие глазки. — Если девушку застращали качественно, а, скорее всего, так оно и есть, то возиться вам придется долго. Этот «нежный бутон» будет то и дело терять сознание… или вовсе не успеет ничего рассказать. А мое время сейчас очень дорого — для вас. — Вы… — Я думаю, что, когда господин Дяо посоветовал мне не доверять никому, он был очень прав, — с нажимом произнес Швейцарец. …и все равно, даже не подозревая, насколько же он был прав, давая этот совет. — Светозарный Дяо прав всегда, в. этом нет сомнений, но что… — Деньги и девчонку, — вкрадчиво произнес Швейцарец. — Сюда. Чем быстрее, тем лучше для вас. — Деньги… да, конечно… а девушку… — Время, — напомнил Швейцарец. — Имеющему глаза не так уж сложно понять, чего мы тут стоим. До момента, когда вы точно установите, кому из ваших штатных живодеров можно доверять, она… ваш потенциальный источник информации может и не дожить. — Думаешь, справишься быстрее? «Чересчур тонкий слух вас погубит, штурмдесятник Танг», — почти ласково улыбнулся Швейцарец. — Не думаю, а знаю. Танг недоверчиво мотнул головой. Зато секретаря эти слова, а вернее, холодный, уверенный тон, которым они были произнесены, похоже, убедили. — Я распоряжусь, — пятясь, пробормотал он. — Сейчас… сейчас все будет. Вам не придется долго ждать, все будет сделано очень быстро, вот увидите. Последние слова он выдохнул, уже разворачиваясь, на бегу — словно насмешливый взгляд штурмдесятника Танга был способен прожечь вполне реальную дыру меж худосочных лопаток. — Ишь, как понесся. Только пятки засверкали. — Ему полезно бегать. — Швейцарец аккуратно свернул бархатный мешочек и спрятал его во внутренний карман плаща. — И вообще проводить на свежем воздухе больше времени. Его нынешний образ жизни трудно счесть здоровым. — К моему Матвею бы его, — мечтательно вздохнул Танг. — Кросс, потом полоса… и пусть бы только попробовал норму не выполнить, ж–жиденок. Припомнить в облике секретаря какие–то характерные семитские черты Швейцарец не сумел и потому счел, что в данном случае штурмдесятник Танг подразумевал: «работник умственного труда, интеллигент». Интель хренов. — Это нерационально. — Ась? — Нормы, рассчитанные на то, чтобы выгнать семь потов из здоровых деревенских парней, этот индивидуум не сможет выполнить никогда, — ровным голосом произнес Швейцарец. — Сдохнет. Его же работу после этого прискорбного факта придется выполнять кому–то другому. И не факт, что здоровяк с железными бицепсами справится с нею лучше. — Это все верно, — Танг, наклонившись, озабоченно разглядывал голенище правого сапога. — Все правильно. Каждый должен делать то, для чего предназначен Творцом нашим и трудом своим преумножать славу Храма. Но жиденок этот… когда–нибудь он сунется без мыла в очередную щель, а там его прихлопнут. Тогда–то он пожалеет, что не сдох у меня на кроссе, только поздно будет. — С чего бы такая откровенность с чужаком? — с легкой улыбкой спросил Швейцарец. Мысленно же он в этот миг ругался — по–немецки, как это делал .Старик в те редкие считаные минуты, когда его случалось разозлить всерьез. Матерился — и все равно ничего не мог с собой поделать. Ему было весело. Ему ужасно хотелось сбросить тяжелый, горячий от солнца плащ, вскинуть руки и заорать, что хватит глотки, на весь огромный двор, так, чтобы испуганное эхо заметалось между серых стен: «Люди! Мне смешно! А вы… неужели вам не смешно так же?! Ну посмотрите на этих ослепительных солнечных зайчиков, на так забавно дрыгающихся на плацу возле казармы марионеток, на прохаживающихся по гребню стен надутых клоунов. Они такие маленькие все — потому что все они не люди, а куклы, в любовно сделанном каким–то веселым мастером кукольном театре. Он ведь наверняка смеялся, этот неведомый мастер, хохотал взахлеб, до слез. Поставить классическую японскую пагоду посреди европейской крепости XVII века с элементами XIX, да еще вкопать вокруг пару–тройку игрушечных танчиков — это ж просто у–у–у как забавно. Ну посмотрите же! К вашим услугам две сотни блестящих от пота марионеток, так потешно дергающихся на невидимых нитях под выкрики «ить», «ни», «сан», «син». Еще с полсотни расставлено где придется… длинных и коротких, толстых и тонких… …таких смешных. …просто ужасно потешных!» Очень хотелось. Но вместо этого Швейцарец, наклонившись, поднял шлем и аккуратно пристегнул его к рулю. САШКА