Николай Чадович - Гражданин преисподней Страница 22

Справа в стене обозначилась вместительная пещерка, скорее всего вырубленная специально. Так сказать, гостиница для странствующих и путешествующих. В одном ее углу тускло светилось уже почти прогоревшее кострище. В другом вповалку лежали люди.

Сколько? Кажется, трое. Двое спят. Третий как-то странно пофыркивает. Плачет, что ли?.. Ребенок? Нет, габариты не те. Женщина? Откуда здесь взяться женщине? Женщины в Шеоле дороже, чем вода в засуху и хлеб в голодуху. Все сидят под запором и зря не шляются. Ничего не понятно!

А главное, кто они – эти трое? Ясно, что не друзья. Всех своих друзей Кузьма наперечет знает… Бродяги, изгои? Нет, на пустое брюхо так храпеть не станешь… Темнушники? Метростроевцы? Светляки, наконец? Вряд ли. Эти по трое ходить не будут, а уж тем более плакать втихаря. Тут хочешь не хочешь, а поверишь в загадочных здухачей, лишенных человеческой души и во всем подвластных чужой воле.

Надо было бы подойти поближе и посмотреть на чужаков в упор, благо что кострище позволяло такое. Но сначала полагалось дождаться, когда уснет и этот третий. Час туда, час сюда уже ничего не изменят.

Однако все получилось совсем наоборот. Плакса, похоже, и не собиралась засыпать, зато проснулся тот из чужаков, который лежал ближе всех к выходу. Проснулся, чертыхнулся, приподнялся на локте и рявкнул:

– Уймись, потаскуха! А то нос отрежу! Я и так третьи сутки не спавши!

Голос этот показался Кузьме удивительно знакомым. Впрочем, «показался» – не то слово. Не показался, а просто рванул за живое, сразу напомнив о Владимире Ивановиче Шишкареве. Хотя нет, при любом раскладе тот не успел бы сюда раньше Кузьмы и Венедима. Ни он, ни Пашка, ни Мишка с Тишкой. Значит, это кто-то из тех братьев, которые накануне ушли за добычей. Встретились все же!

– Отпусти-и! – Хныканье перешло в плаксивый, страдающий голос. – Отпусти-и… Зачем я вам такая? Дурной болезнью страдаю. Заразитесь от меня.

Это действительно была женщина и не кто-нибудь, а постельная сваха Феодосия Акудница собственной персоной. Повезло дамочке, ничего не скажешь!

– В котле хорошенько выварим, вся зараза испарится, – ответил людоед. – Не такое жрать приходилось… Только ты заранее не переживай, а спи. Дружок-то твой спит, как будто бы его не на убой, а на случку ведут.

Выходило, что третьим в этой компании был кто-то из темнушников. Не исключено даже, что сам Юрок Хобот. Но только как они попали в лапы людоедов? Ведь после взрыва вся шатия оказалась по ту сторону завала, совсем недалеко от своей заставы. Нет, тут дело нечисто…

– Тогда хоть руки развяжи, – заныла Феодосия. – Затекли совсем.

– Хочешь, я сделаю так, что у тебя и глаз затекет? – Шишкарев перегнулся через спокойно почивающего темнушника и не очень сильно, тыльной стороной ладони, ткнул Феодосию в лицо.

Та только вякнула и сразу умолкла, словно язык прикусила. Шишкарев перевернулся на другой бок и мгновенно уснул, возвестив об этом замысловатой руладой храпа. Через некоторое время раздалось равномерное посапывание Феодосии. Оплеуха помогла ей лучше любого снотворного.

Пора было действовать.

Конечно, Кузьма ничем не был обязан Феодосии, а тем более кому-либо из темнушников. Скорее наоборот. Но если честно признаться, в нынешней плачевной ситуации они оказались только благодаря ему. Почему бы и не выручить несчастных, чем более что у Кузьмы просто руки чесались наказать людоеда? Да и фляжка, лежавшая в изголовье Шишкарева, совсем бы не оказалась лишней.

Знать бы только, где ошиваются остальные двое братцев? А вдруг они объявятся с минуты на минуту?

Стараясь не смотреть на спящих (знал по собственному опыту, что некоторые люди просыпаются от чужого взгляда), Кузьма осторожно вступил в пещерку. Самодельным ножом он отрезал подходящий кусок веревки (пригодилась все же!) и соорудил посреди нее скользящую петлю.

Этой удавкой можно было быстро и без помех лишить Шишкарева жизни, однако столь радикальная мера в планы Кузьмы не входила. Пусть поваляется какое-то время в путах, поразмыслит над своей злодейской жизнью. Авось пообмякнет душой, а там, глядишь, – и от людоедства откажется.

Действуя решительно и сноровисто (в Шеоле никто не умел вязать узлы лучше выползков), он лишил Шишкарева возможности пользоваться как нижними, так и верхними конечностями, а из свободного конца веревки вдобавок сплел кляп, дабы тому не взбрела блажь звать на помощь братьев.

После таких трудов можно было и водички попить. Как ни сдерживал себя Кузьма, а почти уполовинил флягу. Шишкарев за это время успел окончательно проснуться и теперь, глухо мыча, извивался всем телом, словно змея, сбрасывающая кожу. Как и следовало ожидать, эта бессмысленная активность привела к тому, что все узлы на веревке затянулись еще туже.

Теперь появилась возможность спокойненько разобраться с пленниками. Кузьма немного разворошил кострище и шутки ради сыпанул горсть горячей золы Юрку (а это был именно он) за шиворот. От звериного рыка темнушника проснулась и Феодосия.

Поводив перед их ошалевшими физиономиями ножом, Кузьма предупредил:

– Тихо, а то зарежу. Отвечать только на вопросы.

Первый вопрос был самым животрепещущим:

– Где остальные? – При этом Кузьма многозначительно кивнул на Шишкарева, упорно продолжавшего что-то мычать.

Оба пленника, потрясенные столь быстрой сменой обстоятельств, соображали крайне туго, однако Юрок в конце концов объяснил, что два отсутствующих брата продолжают охоту на людей где-то в лабиринтах между обителью Света и Торжищем (после этих слов Кузьма примерно уяснил свое нынешнее местонахождение).

Второй вопрос непосредственно касался пленников:

– Вас-то они как повязали?

Юрок и Феодосия обменялись хмурыми взглядами, но промолчали – правду, как видно, говорить не хотели, а какую-либо приемлемую версию заранее придумать не догадались. Пришлось пообещать, что ради того, чтобы развязать язык одному, придется отрезать его у другого.

Феодосия опять развесила нюни и попыталась всю вину свалить на Юрка. Кузьма потребовал подробностей.

– После взрыва темнушники почему-то тебя хватились. Решили, что ты химеру нарочно вызвал, – стала сбивчиво объяснять Феодосия. – Вот он, – кивок в сторону Юрка, – так на тебя взъелся, что велел братве завал разобрать. Все кричал, что он этого гада Индикоплава даже за Гранью достанет. – («Сука», – внятно произнес при этом Юрок). – Только никто из темнушников за ним не пошел. Знамо дело, своя жизнь дороже. Одна я как дура вслед увязалась. Очень уж страшно было среди этих вурдалаков оставаться. Еще шахну порвут и матку наружу вывернут… Злые все, особенно молодняк. Вот так мы почти до обители Света и добрались. Потихонечку разузнали, что вы еще не вернулись. Стали караулить. А вышло так, что нас самих подкараулили. В бараний рог, мясники, согнули… Кузьма, это правда, что они людей едят?

– Истинная правда, – подтвердил Кузьма. – А теперь давайте решать, что мне с вами делать.

– Спаси меня, Кузьма, – запричитала Феодосия. – Век благодарна буду! Сторицей за твое добро отплачу!

– Как же, обещать вы все мастерицы. Хотя что с бабы взять… А ты почему не просишься? – обратился он к Юрку.

– Зачем впустую балабонить, – буркнул тот. – Ведь все равно не пожалеешь. Я бы тебя не пожалел…

– За прямоту хвалю. Только мне твоя смерть не нужна. Живи на здоровье. Но сначала поклянись, что зла на меня держать не будешь.

– И ты в мою клятву поверишь? – Юрок недоверчиво покосился на Кузьму.

– Почему бы и нет? Тем более что свидетели имеются.

– Хм… – Юрок задумался. – Коряво получается… Я тебя пришить хотел, а ты ко мне с душой отнесся… Не думай, что мы фуфлогоны какие-то и слово не держим. Мы нормальные мужики! Обид не спускаем, но и добро по гроб жизни помним. Коли и вправду спасешь, братом мне будешь.

– В родственниках не нуждаюсь, – отрезал Кузьма. – Ты мне уши не шлифуй, а клянись, если жить хочешь.

– Клянусь! – произнес Юрок со страстью. – Всеми клятвами клянусь! Землей и водой клянусь! Клянусь первородной стихией – тьмой! Клянусь законом Ома! Клянусь здоровьем папы Каширы! Клянусь электромагнитной индукцией! Клянусь мамой! Клянусь своей елдой! Жизнью своей, в конце концов, клянусь!

– Ты уточни, в чем конкретно клянешься.

– В том, что никогда не причиню тебе зла, Кузьма Индикоплав.

– Добавь: ни действиями, ни помыслами. Знаю я вас… Сам ты мне зла, может, и не причинишь, а дружков своих подучишь.

– Ни действиями, ни помыслами! – с готовностью повторил Юрок.

– Так и быть. На первый раз поверю. Только придется вам еще немного полежать здесь. Я пока за Венедимом схожу. Он, бедняга, наверное, уже заждался меня. Если только от жажды не помер.

Уходя, Кузьма прихватил с собой фляжку и топор – единственное оружие Шишкарева. Топор он через полсотни шагов выбросил. Ну разве пустят тебя с топором в какое-нибудь приличное место?