Александр Мазин - Утро Судного Дня Страница 22

А звук становился всё сильнее. Именно так — не громче, а сильнее. Артём не различал слов. И он слышал не только ушами — всем телом: костями, кожей, внутренностями… Воздух вибрировал от напряжения…

Раздался хлопок… Как выстрел. И сразу стало светло. Это загорелись факелы. Шесть факелов, воткнутых вокруг Артёма. Загорелись, похоже, сами. Во всяком случае Грива не видел тех, кто их поджег.

Это была пещера. Шагах в двадцати от места, где был привязан Грива, поблескивала вода. Артём различил на ее поверхности радужную пленку. Нефть?

Размеров озера он определить не мог: оно терялось в темноте. Не видел он и стен. И тех, кто пел. Свет факелов выхватывал у тьмы совсем небольшой кусок пространства. И сам этот свет был какой-то странный, с синевой. Как будто горел газ. Или спирт. Время от времени из этого пламени уносились вверх яркие зеленые искры…

Артём замедлил дыхание, пытаясь унять охватившее его возбуждение. Не получилось. Предчувствие опасности и собственная беспомощность выводили его на грань безумия. Грань, за которой Артём Грива переставал быть человеком, превращаясь в сгусток сокрушительной энергии. Натянувшиеся ремни тоже вибрировали от напряжения…

Внезапно голоса стихли. И Артём увидел, как поверхность озера заколебалась, потом — два красных огонька, скользящих над поверхностью, а еще через несколько мгновений — черную плоскую голову, рассекающую воду.

С громким плеском зверь выбрался на берег, отряхнулся и засмеялся, показав длинные острые клыки и черную глотку. Гибкий хвост ударил по камню, и низкий рев затопил пещеру.

Вскинув растопыренные лапы с выпущенными крючьями когтей, пантера, играя, подпрыгнула, перевернулась в воздухе, упала на каменный пол и заметалась у границы, очерченной факелами. Под мокрой лоснящейся шкурой буграми перекатывались мышцы, клокочущее ворчание нарастало, когда зверь задирал вверх горбоносую морду, и становилось тише, когда пантера опускала голову вниз.

Внезапно пантера замерла и уставилась на Гриву так, словно только сейчас заметила его. Ее прищуренные глаза с круглыми блестящими зрачками до жути напоминали человеческие.

Черный язык мелькнул между клыков. Аккуратно ставя лапы — одну перед другой — пантера пересекла незримую границу и двинулась к Артёму. В полуметре от человека она остановилась. Она резко и часто дышала. Артём замер. Его трясло. Не от страха — от возбуждения. В ноздри бил запах гнили и мокрой шерсти…

Пантера выгнула спину и скребнула когтями по камню… Как будто по обнаженным нервам.

— Ну давай, иди сюда! Иди сюда, тварь! — не выдержал Грива.

Зверюга заворчала. Шажок, еще шажок… Огибая Артёма, она терлась о его бедро мокрым боком. Рокочущее ворчание за спиной… Грива затылком чувствовал ее пристальный взгляд.

Снова долгое длинное скольжение шерсти по бедру. Под шерстью — твердые, как дерево, мышцы. Хлесткий удар хвоста по голени. Как нагайкой. Черная оскаленная морда — у живота. Жаркое дыхание обдает кожу…

Коротко взрыкнув, зверь встал на задние лапы, передние легли на одеревеневшие от напряжения плечи Артёма. Мокрая морда толкнула его в щеку, язык шершавым наждаком прошелся по плечу и шее. Артём ощутил прикосновение клыков. Совсем слабое, но струйка крови тотчас потекла по шее к ключице. Натянувшиеся веревки резали запястья. Зверь толкал Гриву назад, словно хотел опрокинуть навзничь. Жесткий язык смахнул кровь, прошелся по лицу Артёма, обдирая в кровь губы…

Пантера дышала ему в лицо… Не смрадный запах хищника — будоражащий аромат самки… То, что терлось о его чресла, уже не было телом зверя. А влажный язык уже не был жестким и шершавым…

Но он видел зверя, видел длинные белые клыки, прижатые черные уши…

Наваждение…

Ниже груди тела больше не было. Там был вибрирующий от напряжения пузырь, в котором металось, рвалось наружу сжигающее пламя…

За мгновение до взрыва Артём закричал. Пламя рванулось наружу, опаляя горло, ударило в оскаленную морду… И человеческий вопль превратился в звериный рык.

Зверь, обитавший в Артёме Гриве, вырвался наружу. Со звоном лопнули ремни. Пантера… Нет, не пантера — женщина в черной звериной маске — отпрянула, споткнулась, опрокинулась навзничь, истошно завизжала от ужаса… И зверь, уже нависший над ней, готовый распластать ее, смять, порвать, превратить в кусок бьющегося мяса… Зверь замер. Он все еще оставался зверем, слышал, как зверь, видел, как зверь, чуял, как зверь… Но огонь был обуздан, и ярость больше не повелевала — повиновалась.

— Выходите! — прорычал зверь. — Сюда, ко мне! Живо!

И охотники, один за другим, стали выбираться из-за камней. Их было одиннадцать.

Он посмотрел на скорчившуюся у его ног женщину… Мокрые слипшиеся волосы, съехавшая набок голова пантеры, зубы, выбивающие дробь… Жалкое зрелище.

Охотники остановились шагах в пятнадцати, не решаясь подойти ближе. Звериные маски прятали их лица. У них в руках были копья, а Грива был безоружен… Но от них, а не от него, разило страхом.

— Снимите это, — прорычал Грива — он все еще оставался зверем.

Маски падали на камень, открывая знакомые лица: Пута, Баган, Архо…

— Архо! Подойди!

Охотник приблизился.

— Что теперь, Архо? — Голос Гривы был больше похож на угрожающий звериный рык.

— Что назначишь, Ар Т’ом, — пробормотал охотник.

Голос его был сдавленным, каким-то униженным.

И поза — такая же.

Как ни странно, именно эта униженность помогла Артёму взять себя в руки.

Он посмотрел вокруг. Архо, женщина (кажется, в шоке), десять охотников племени — поодаль. Нет, есть еще один. Он остался за камнями.

— Там — кто? — Грива указал в темноту.

Охотники переглянулись.

— Шадаква… — пробормотал Ахро. — Шадаква…

— Шадаква! — рявкнул Грива. — Выйди! Я не причиню тебе зла.

— Он не подойдет, — сдавленно произнес Архо. — Невозможно…

— Принесите его, — велел Грива.

Принесли. Положили у ног Артёма. И он сразу понял, что уже никто и ничто не причинит Шадакве зла.

Старейшина был мертв.

Глаза его были закрыты, а на лице застыло удивленное выражение… Однако от удивления не умирают.

На лбу Шадаквы, повыше переносицы, Грива увидел красное пятно. На том самом месте, где располагался дополнительный глаз «пессимиста». Грива нагнулся, провел по пятну пальцем. На пальце остался след краски.

Артём поднялся.

Ему было жаль Шадакву. Особенно теперь, когда живущий внутри зверь опять укрылся в своей берлоге.

— Что дальше, Архо? — спросил более мягким голосом. — Есть еще что-нибудь в запасе?

Архо покачал головой.

— Тогда, может, вернемся в стойбище?

— Как ты скажешь, Ар Т’ом, — Архо выпрямился. В его позе больше не было униженности.

— Тогда — домой, — сказал Грива. — Далеко мы от дома?

— Далеко, — ответил Архо. — Но к вечеру доберемся.

— Надо сделать носилки, — сказал Артём. — Пару носилок. Не уверен, что она сможет идти, — он кивнул на скорчившуюся женщину.

— Носилки не нужны, — возразил Архо. — Она останется здесь.

Похоже, он больше не боялся Артёма. Да, так и есть. Никто из охотников больше не боялся. Правильно, нечего бояться, если зверь ушел.

— О ней позаботятся, — спокойно произнес Архо. — Пошли, Ар Т’ом?

— Иди первым, — сказал Грива. — Ты же мой проводник.

Пещера действительно была огромна. А выходом из нее была узкая щель в три четверти метра шириной. Прежде, чем нырнуть в нее, Грива оглянулся.

Вокруг места, где он был привязан (там остался один факел — остальные охотники забрали с собой), сновали какие-то люди. Интересно, кто они?

В селение они вернулись только к полудню следующего дня.

Последние несколько километров Гриву несли на носилках: он окончательно выбился из сил. Такого с ним не случалось никогда. Весь оставшийся путь Артём боролся с подступающим беспамятством. Почему? Он сам не знал. Чувствовал: так надо. Только когда его внесли в селение, он наконец расслабился. Как его вносили в хижину, укладывали на койку, Грива уже не помнил…

— Хорошо ли тебе, Изначальный Свет, Разрушитель Границ? — Шадаква изменился. Из сухощавого жилистого старика превратился в крепкого мускулистого парня лет восемнадцати. Тем не менее Грива его узнал с легкостью.

— Замечательно! — Артём вытянул руки, с удовольствием наблюдая, как зеленые и желтые струи пламени вихрятся вокруг ладоней и предплечий. Это было очень красиво. — Великолепный сон!

— Это потому что ты жив, а я мертв, — сказал Шадаква.

— Ты хотел бы, чтоб было наоборот? — рассеянно произнес Артём, любуясь огненными струями.

— Да.

— Тогда почему ты позволил себя убить?