Юрий Валин - Война дезертиров. Мечи против пушек Страница 22

Личный состав был готов. Катрин подбежала к телеге, положила глефу.

— Давайте сюда эту вонючую солонину. Энгус, помоги…

Телега уже скрылась, а Катрин с парнем все еще возились на поляне. Бочонок разбили, раскидали пахучие ломти вокруг. Пришлось пожертвовать одним плохеньким ножом, несколькими стрелами, парой сапог похуже. Разодрали в клочья окровавленную рубаху. Поляна у ручья приобрела вид если не поля битвы, то пригородной помойки точно. Резкий запах мяса должен был привлечь толпы плотоядных грызунов. Гадили трупоеды так же увлеченно, как и жрали. Через короткое время и самый опытный следопыт поломает голову, разгадывая, что здесь стряслось. Следовало бы перетащить сюда же и останки телохранителей, но этим грязным делом заниматься категорически не хотелось.

Когда Катрин и Энгус бегом догнали телегу, от места ночевки крошечный отряд отделяло уже приличное расстояние. Белесая кобыла скоростными качествами не отличалась, зато уж свой крейсерский режим выдерживала пунктуально. Привязанный к телеге трофейный конь был недоволен — скакуна оскорблял притороченный к седлу вьюк.

Позавтракали на ходу. Опять было пасмурно, но дождь, к счастью, так и не начался. Местами заросли обступали дорогу так плотно, что приходилось пригибать голову. Еловые лапы норовили сыпануть за шиворот иголок. Колеса скрипели, переваливаясь через выпирающие из земли корни. Катрин страшно хотелось немедленно остановиться и чем-нибудь смазать визгливые оси. Но сейчас скорость была важнее скрытности.

Миновал полдень, а погони все не было. Катрин пыталась сопоставить скорости собственной «боевой группы», расстояние и фору, полученную ранним выходом. Выходило, что их уже должны были догнать. Впрочем, все эти теоретические выкладки никуда не годились. Слишком о многом приходилось лишь догадываться.

Разведка, конечно, не слишком точное определение. Шесть (нет, уже семь) дней пути, и вдруг накатило. Катрин второй день мучило смутное ощущение, что ее ждут. Лес ждет. И удивляется, что не слышит, не идет туповатая гостья.

Скорее всего, глупости мистические в голову лезут…

Ночь выдалась светлой, прямо как по заказу. Россыпи звезд горели роскошными елочными гирляндами. Большая луна устроилась на верхушках деревьев. Бледно-желтая, непривычно большая, в двойном белом ореоле. Из-за него выглядывал серп Темной Сестры. Жужжали комары. С каждым днем насекомых становилось все больше. Отравят жизнь, сволочи мелкие…

Катрин не стала брать ни глефу, ни лук. Тоже глупость, но если уж переться непонятно куда и зачем, то нужно оставаться последовательной до конца. Впрочем, пара ножей при шпионке имелась.

Энгус ссутулился у костра. Остальные или спали, или притворялись. Нелепое решение молодой леди отправиться «погулять» ввергло подчиненных в шок. Не понимают. Может, стоило попробовать объяснить, не подрывать установившиеся дружеские отношения?

Катрин скривилась. Уж очень ты жаждешь с кем-то дружить. Одна ты. Так было, так и будет.

Девушка долго шла вдоль ручья. Слушала журчание и шорохи. Иногда на голову сыпались чешуйки коры, что-то недовольно каркало и курлыкало в ветвях. Но пока Катрин оставалась здесь самой большой и страшной. Шпионка без особой тревоги подумала о каком-нибудь страдающем бессонницей кабане-секаче. Вот обхрюкается от смеха при виде пары несчастных ножичков…

Ручей стал шире. Катрин постояла, задрав голому. Луна казалась еще огромнее, ух как раздобрела средь звездного сияния. Ветер стих. Вода ручья выглядела густой и тяжелой, как ртуть. Девушка туже перетянула платком лоб. Особо назойливый комар зудел и норовил забиться в ухо. Катрин вздохнула, прогулка выходила на диво бессмысленной. Еще немного вдоль ручья и пора будет поворачивать к лагерю…

Темная тень, неслышно взмахивая крыльями, промелькнула над головой. Великовата для совы. Катрин брела по едва заметному намеку на тропку. Кто по таким тропам гуляет, девушка догадаться и не пыталась. Уж явно не копытные. Четких следов ни днем, ни тем более ночью разглядеть не удалось. Даже и не нагадил никто. Значит, уж точно не люди здесь прогуливаются…

Ручей растворился в маленьком озерце. Донеслись всплески. Катрин насторожилась и присела за куст. Озерцо впереди пересекала ровная невысокая запруда. По ней деловито сновали приземистые шустрые существа. Кажется, таскали что-то. Один толстячок запнулся, с плеском плюхнулся в воду, тут же выкарабкался обратно, принялся раздраженно отряхиваться.

«Бобры. Помнится, они должны быть жирные и на вкус недурные. Особенно хвосты. Вернуться сюда утром с луком? Или не терять время?». Катрин напрягала зрение, но ничего, кроме напряженной суеты, разглядеть не смогла.

— Это не бобры.

Хватаясь за нож, Катрин развернулась к тихому голосу за спиной. Глаза никак не могли поймать и удержать в фокусе фигуру, появившуюся из ниоткуда. Лес пьяно качнулся. Девушка упала на одно колено…

…Все вернулось на место. Земля опять была твердой, лес стоял относительно ровно, звезды замерли, как и положено, в небе над головой.

Катрин выпрямилась. В общем, не очень опозорилась: нож остался в ножнах, вопль тоже удалось удержать.

Перед ней стояла женщина.

— Извини, не хотела пугать, — особого раскаяния в голосе незнакомки не слышалось, исключительно вежливость.

— Ничего страшного. Уж очень я рассеянная. Как-то упустила ваше появление.

Женщина улыбнулась:

— Меня часто не замечают.

Катрин, наконец, справилась с внезапными причудами собственного зрения и теперь видела собеседницу отчетливо, насколько позволяла темнота. Ничего особенного. Средненький рост и возраст. Темное платье. Приятное лицо. Никакими остроконечными ушами, глазами-блюдцами (как, по-видимому, и хвостом) незнакомка не обладала. Кого-то она неуловимо напоминала: то ли французскую актрису, то ли учительницу географии из пятого класса. Учительницу Катрин помнила хорошо, тетенька отличалась абсолютно неестественным для педагога адекватным поведением.

— Как мне вас называть, леди?

Женщина недовольно качнула головой:

— Только не «леди». Я никем не владею. Да и какая разница, как меня называть?

— С моей стороны будет неучтиво не знать имени и титула хозяйки этих мест.

Женщина опять улыбнулась. Взгляд ее оставался прям и безмятежен. Давно на Катрин так не смотрели.

— Ты вежлива. Но в лесу не придают значения словам. Их трудно понять, ими так легко лгать. К тому же не все владеют речью.

— Увы, мне доступны только слова.

— Любому мыслящему доступно больше, чем он желает.

Заумных намеков Катрин не воспринимала с детства.

— Что-то мне нынче и самой смысл многих слов недоступен, — покаянно призналась шпионка.

— Похоже, запасы твоего смирения и вежливости не безграничны, — смех лесной женщины был тих. — Ценишь иные добродетели?

— Я бы сказала — «Каждому свое»,[22] но эта мысль была написана над одними гадкими воротами, — пробормотала Катрин.

— А что еще пишут над воротами в ваших далеких землях?

Они сидели на берегу ручья. Земля здесь была суха, комары куда-то исчезли. Луна неспешно катилась по темным зубцам над озером.

— Все будет плохо. Возможно, очень плохо, — мрачно повторила Катрин.

— Бывает ли все хорошо? — вздохнула лесная женщина.

Они беседовали долго. Иногда Катрин казалось, что в глубине глаз собеседницы плывет и мерцает живое серебро, совсем как в ручье, но не обманчивый ли это отсвет луны, девушка так и не узнала.

— Будущее легко узнать. Тебе сказать? — хозяйка леса смотрела на ручей.

— Нет, — Катрин передернула плечами. — Я, собственно, и сама в некотором роде прорицать норовлю.

— Ты говоришь об угрозе, но образ ее нам неясен. Говоришь о странных и нелепых, бесполезных, вещах. Так ли ты уверена, что их появление убьет наш мир?

— Я ни в чем не уверена. Не умею читать будущее как в книге. Могу просто сравнивать…

Катрин вновь рассказывала о болезнях и обманчивом благоденствии, о слабых людях, ненавидящих все вокруг, о корректной глупости, возведенной в главную добродетель, о войнах, где люди гибнут густо и бессмысленно…

…Вокруг по-прежнему текла, колыхалась ночь. Пахло молодой окрепшей листвой, лес шуршал и шептался, занятый собственной, совершенно не нуждающейся в чьем-то надзоре, жизнью.

Катрин почувствовала отвращение к себе и своим труднообъяснимым опасениям, к родному тошнотворному миру, оставшемуся так далеко за радугой. Умолкла, чувствуя, что говорить нечего.

— Оставь здесь печаль, — лесная женщина легко тронула ее за плечо. — С нами трудно справиться. Мы будем жить, как хотим. Всегда. Наш мир совсем иной.

Катрин подумала о перьях, томагавках, последнем пути на север…