Василий Головачев - Смерш-2 Страница 22

Официант отошел. Клиенты ему явно понравились.

— Подождем немного, — сказал Матвей. — Почти все блюда у них готовятся после заказа, редкое подогревается.

— Ты здесь часто бываешь?

— Подразумевается — «с красивыми девушками»?

Кристина засмеялась. От ее тихого смеха и даже улыбки бросало в жар.

— Ты невероятно догадлив.

— Нет, не часто. По правде сказать, я здесь всего третий раз, хотя индийскую кухню люблю. Я вообще люблю хорошо поесть. Особенно сладкое, острое и перченое. Это один из моих пороков.

— Ужасный порок! — Кристина достала сигареты. — Можно закурить?

«Галуаз», прочитал про себя Матвей, помедлил.

— Ты, кажется, не курила. Или решила жить по Пруткову?

— То есть?

— У Козьмы Пруткова есть изречение: «Пороки — неотъемлемая часть добродетелей, как ядовитые снадобья — целебных трав».

Кристина пристально посмотрела в глаза Матвею, потом спрятала сигареты в сумочку.

— Ладно, не буду.

— Кури, если нравится, — запротестовал он. Подумав, добавил с улыбкой: — У каждой Машки свои замашки: одна любит чашки да ложки, другая пряжки да сережки.

Кристина нахмурилась, надула губки, но не выдержала и снова рассмеялясь — зазвенели хрустальные колокольчики; оглянувшись, прикрыла рот рукой.

— Ой, я так громко!.. Но Машкой меня еще никто не называл. А ты хорошо знаешь русский фольклор.

— Даль знал его лучше. Впрочем, филолог я или не филолог?

— А если серьезно, где ты работаешь?

Матвей не успел ответить: официант принес заказ.

«Полная программа» индийской кухни состояла из горячего ржаного хлеба нан в виде лепешек, сик-кабаба — разновидности шашлыка из рубленой баранины, кари в масале — овощей в густой подливе, рамсати райса — риса, сваренного вместе с горохом, с обжаренным луком и специями, гуши — жареных грибов, фруктовых соков и кульфи — знаменитого индийского мороженого, приготовляемого из топленого молока.

Пока Кристина жмурилась от удовольствия — вкусно! — и насыщалась, Матвей просветил ее по части индийских специй и пряных трав, использованных в блюдах. Девушка знала только черный перец и корицу, Матвею же были известны десятка два, в том числе красный перец чили, белый, зернышки кинзы, темерик, гвоздика, лавровый лист, кардамон, анис, горчичные семечки и многое другое.

Кристина осталась в восхищении как от изысканного ужина, так и от познаний партнера.

Из ресторана они ушли рано — в десятом часу вечера, и Матвей повез девушку домой, где они пили кофе, слушали музыку — хозяин любил мелодии в стиле ритм-энд-блюз и сингл, — смотрели видеоклипы и беседовали о литературе и театре. Остаться ночевать Матвей Кристине не предложил, она была благодарна ему за это и в то же время немного разочарована.

Пока он вез ее через полгорода к общежитию, молчали. А прощаясь у дверей ДАСа, Матвей задержал руку девушки в своей.

— Тебе не кажется, что могут произойти два несчастья? — задумчиво спросила Кристина. Отблеск из окон общежития падал на ее лицо, и, казалось, оно светится в темноте.

— Какие? — хрипловато осведомился Матвей.

— Первое — ты влюбишься в меня, второе — я в тебя.

Матвей помолчал, потом шепотом произнес:

— Второе — трагичней.

Мгновение девушка вглядывалась в него загадочными бездонными глазами, поцеловала в губы и скрылась за дверью второго корпуса ДАСа, то и дело впускающей и выпускающей стайки студентов. А у Матвея свело скулы, как от легкого электрического разряда, и губы долго хранили ощущение фиалковой свежести и родниковой чистоты.

Стадия полного расслабления длилась более двадцати минут, и, как всегда в конце ее, Матвей услышал тихие голоса, пронизывающие пространство и время и его самого; смысл слов ускользал, терялся в ассоциациях и шумах психического «ветра», но в последнее время Матвею стало казаться, что голоса эти принадлежат тем самым божественным существам, инфарху и его спутнице, которые приходили к нему в его эзотерических снах.

— Дей, — расслышал он последнее слово. Прошептал в ответ:

— Повторите, я не понял…

Но ответом было лишь глубокое космическое, всеобъемлющее молчание, чей язык не понимал не только Соболев, но и ни один человек на Земле.

Очнувшись, он уселся на ковре в позе «лотос», перешел на глубокое дыхание — один вдох, один выдох на пять-шесть минут и принялся созерцать свою внутреннюю вселенную, достаточно сложную и богатую, полную тайн и намеков на ответы: это помогало найти душевный резонанс и достичь нужной концентрации психики. В памяти всплыли детали предстоящей операции, выстроились в ряды и блоки, образовали стройную пирамиду условий и вариантов. «Проиграв» операцию на образно-чувственном уровне, Матвей подключил психофизические механизмы реализации и добился устойчивой аналгезии — полной нечувствительности к боли. Рывком — через пальцы ног — встал. Душа была полна уверенности в благополучном исходе дела, а тело — сил и энергии. Хотелось двигаться, что-то делать, жить активно, интенсивно и быстро.

Не удержавшись, Матвей прыгнул без разбега через диван и тут же через журнальный столик с вазой, бесшумно сел в кресло, еще хранившее тепло Кристины. Силой воли отбросил ее образ, зашел в ванную. Из зеркала во всю стену смотрел на него высокий, поджарый, смуглый и скуластый молодой человек с уверенно-жестким и пристальным взглядом льдисто-голубых глаз. На вид он не был особенно широкоплечим и мускулистым, но во всем его облике — наклоне головы, в жестах — чувствовалась огромная скрытая сила и хищная готовность к действию. Матвей сделал особое усилие — и мышцы плеч буквально затанцевали, словно жили отдельно от костей; их танец перешел на мышцы груди, живота, бедер, ног, стих у ступней. Увидели бы этот «танец» друзья, их отношение к Матвею наверняка изменилось бы.

— Хоп! — Матвей подбросил мыло, проткнул его ударом среднего пальца. — Действовать! Действовать! — вот для чего мы существуем, как говорил Фихте.

Сборы в дорогу длились до часу ночи, и, спускаясь к машине, Матвей молился, чтобы никто не встретился по пути. Ему повезло, и уже через полчаса он въехал во двор старой конфетной фабрики, приготовленной к сносу и примыкающей с тыла к зданию «Независимой федерации кикбоксинга» на улице Давыдковской, 25а.

Ночь была темная, безлунная, тихая, лишь изредка издалека доносился шум редких автомашин и звуки музыки.

Матвей выждал какое-то время, вслушиваясь в тишину, настраивая себя к грядущему напряжению. Резиденция Белого наверняка охранялась, являясь, по сути, штабом штурмового десантно-диверсионного отряда «Щит», но со стороны фабрики, похоже, никто «федерацию» не контролировал.

Развернув сумку, Матвей переоделся в черный комбинезон-трико, оставляющий открытыми лишь глаза. Усмехнулся в душе: ниндзя а-ля рюс. Забросил удобный рюкзачок с инструментом и спецснаряжением за спину, подождал минуту и выбрался из машины.

Он хорошо видел в темноте, почти как днем. Эта особенность зрения открылась ему еще в детстве, помогая в играх, а потом на тренировках.

Двор конфетной фабрики отделяла от задворок бывшего института на Давыдковской высокая кирпичная стена старой кладки. Кирпичи кое-где выщербились, и взобраться на нее не составило труда даже без «кошек» и нэкодэ[20]. На стене Матвей пролежал несколько минут, оценивая обстановку, и сделал вывод, что внешней охраны центр Белого не имеет. Но изнутри явственно тянуло угрозой и предостережением. Если это и в самом деле штаб отряда «Щит», непрошеного гостя ждут неприятные сюрпризы.

Матвей вспомнил теорию Тараса об усилении результатов при увеличении риска, поморщился. Теория была верна лишь в одном случае: когда риск граничил с удовольствием, в игре. Но риск-удовольствие — это одно дело, а риск-профессия, как известно, — другое.

Задержав дыхание, он бесшумно спрыгнул во двор.

Для проникновения в «Независимую федерацию» он выбрал окно одного из спортзалов, прекрасно помня их расположение. Взбираться по стене бывшего института было тоже легко, впрочем, так только казалось. Кроме того, внезапно обнаружилась первая линия охраны «федерации» — оголенная металлическая проволока на изоляционных штырьках, опоясывающая, очевидно, все здание по периметру на уровне потолка первого этажа. Матвею с трудом удалось избежать прикосновения к проволоке, хотя под напряжением она не находилась — играла скорее роль емкостной антенны.

Окно спортзала было забрано изнутри решеткой, но прутья ее казались тонкими, спасая стекла от случайных отскоков мячей, а не от воров и взломщиков. Матвей достал из рюкзака струнный стеклорез, сделал четыре борозды в стекле, заклеил пластырем, шлепнул на плоскость вакуум-присоски и потянул на себя — полуметровый квадрат бесшумно выпал на руки. Закрепив его рядом тем же пластырем, Матвей взялся за решетку.