Илья Новак - Некромагия Страница 23

— Изучает и взаимодействует? И еще, почему я часто слышу другое слово — некромантия?

— Вы слышите его от непосвященных дуралеев, которые плохо знают, о чем говорят. Некромантия — это всего лишь раздел некромагии. Так называют гадание определенного рода — на внутренностях животных, еще на чем-то подобном. Некроманты, таким образом, всего лишь гадатели. А некромагия... Вы хотите узнать ее историю? Ну что же, слушайте. Чары ведь тоже умирают. Как и шаманы. Началось все с того, что однажды некий шаман попытался оживить мертвое. Сначала — высохшее растение, потом безобидного зверька, затем более опасное животное. В конце концов, набравшись опыта и уверившись в своих силах, он пошел на заброшенное лесное кладбище, победил вставшего на защиту своих владений Костяного Хозяина — сущность, состоящую из лоскутьев, обрывков сознаний тех, кто был на этом кладбище похоронен, — и оживил трупы. И даже не успел пожалеть об этом — потому что восставшие зомби, скелеты и прочие мракобестии немедленно убили его. Они разбрелись по лесу, став причиной бедствий живущих в округе племен. Но дело шамана не умерло вместе с ним: вскоре и другие занялись тем же. Куда большую ошибку совершил через множество лет кое-кто еще. Он попытался оживить не просто зверя или человека, но чара. В результате получился лич, ужасное существо. — Архивариус пошел личем. — Оно уничтожило того, кто возродил его, то есть уничтожило не только тело, но и его душу, а это самое страшное, что может произойти. Через некоторое время лич превращается в лар'ича — тот еще хуже.

— Но что натолкнуло того, самого первого, шамана на мысль об оживлении мертвых?

— Не что, а кто, — сказал старик. — Это был Ахасферон. Ваш ход, капитан.

— Да, конечно, — Трилист решил пока что отложить комбинацию с обменом четырех стражников на нового капитана или двух сержантов и пустил в дело фигурку алхимика.

— Итак, шамана в башне не оказалось? Естественно, некромаги сторонятся человеческого общения. Обычные люди давят на них своей жизненной энергией и чувствами. Некромагу чувства не нужны, только мешают.

— Он исчез не потому, что боится общения с людьми, а потому что боится меня, — проворчал капитан. — Но он никуда не денется. Между ним и Некросом Чермором наверняка была связь. Джудекса что-то делал для Чермора, какую-то работу. Тяжело следить за аркмастером: Острог слишком велик, там множество выходов. Но я найду Джудексу.

Старик опять передвинул лича.

— Не сомневаюсь в ваших талантах. Однако будьте осторожны. Прислушайтесь к моим словам, — Архивариус посмотрел в лицо Трилиста. — Это важно. В распоряжении некромага не только заклинания, то есть не просто потоки силы, ветра из Великой Пустоши, который он может направлять по своему усмотрению. У него есть оружие, и поскольку он шаман, а не изнеженный городской чар, то умеет им пользоваться.

Капитан передвинул фигурку алхимика, надеясь, что старик не раскусит его маневра, и сказал:

— Какое оружие? Я слушаю со вниманием.

Пес зарыдал, тихо постанывая, — звук был почти человеческим. Шаман вырвал несколько черных волос с его спины и вернулся в дом. На столе вновь стояла бадья, теперь вместо раствора для укрепления костей ее наполняло другое вещество. Еще там лежал продолговатый деревянный брусок — на верхней плоскости вырезано углубление в форме длинного цилиндра с двумя узкими отверстиями по торцам.

Некромаг положил волосы возле длинных конопляных волокон, внимательно осмотрел в свете лампы, решил, что они годятся, и сплел жгут.

Бадью наполнял мертвый воск — вытопленный из сот на кладбищенскую землю и смешавшийся с пылью. Семь частей воска некромаг смешал с копотью и одной частью молотой белены. Добавив седьмую часть измельченного мандрагора и треть части табачного порошка, перемешал. В воск, из-за копоти ставший черным, высыпал две чашки растертых лепестков шиповника.

Чтобы смесь не прилипала, стенки деревянной формы он смазал льняным маслом, после чего при помощи иглы закрепил концы жгута в отверстиях. Жгут оказался натянутым точно посередине цилиндра, сделавшись его продольной осью. Шаман взял металлический черпак, набрал воск из бадьи и, разогрев над горящей лампой, аккуратно вылил в форму.

Когда воск застыл еще не целиком, но поверхность уже затвердела, некромаг очень осторожно достал его из формы, уложил на заранее расстеленную тряпицу и стал ждать, когда изделие будет готово.

Это была последняя необходимая ему черная свеча. Двенадцать уже стояли в ряд на полу, там, где он расчистил место для ритуала. Возле каждой находилась курильница с древесным углем. Чем важнее и сложнее ритуал, тем больше свечей.

На другом конце комнаты возле двери высился железный ларь. Содержимое требовалось защитить от того, кто искал шамана, кто оплачивал его опыты в городе. Теперь этот человек желал заполучить их результат. Убегать не имело смысла: искать могли до бесконечности. Следовало сразиться, и шаман оставался на месте, готовясь к поединку. Он сам так решил, хотя иногда чей-то посторонний голос, глухой и далекий, вплетался в его мысли. Голос советовал и направлял, а после стихал. При этом в голове что-то начинало шевелиться, щекотало мозг — будто на нем лежала чья-то рука с растопыренными пальцами. Некромаг не испытывал удивления, потому что сразу же забывал о руке и о голосе, как только тот умолкал.

Когда воск затвердел, он поставил черную свечу возле двенадцати других и по очереди зажег их. Шиповник придал огню розово-красный свет — отблеск факелов, с которыми духи выходят на ночную охоту.

Черный воздух сгустился над ними. Шаман достал нож, пересек комнату, отпер дверь в кладовую и выволок оттуда тело. Снаружи зарыдал пес.

Трилист Геб сказал:

— Какое оружие? Я слушаю со вниманием.

Архивариус смотрел на доску.

— Во-первых, посох. Скорей всего из тиса, внутри полый. Там смесь пыли с перекрестка старых дорог, по которым давно никто не ходил, и кладбищенской земли. Далее, капитан, у шамана наверняка есть нож. Я видел изображение подобного оружия в книгах. Обоюдоострый, возле рукояти лезвие с обеих сторон становится зазубренным.

Он убил личем одного из стражников Трилиста, на время отодвигая возможность обменять четыре младшие фигуры на одну или две более высокого ранга. Получив за это второй ход, старик вновь надолго задумался.

— С оружием всегда можно справиться, каким бы оно ни было, — заметил Геб, слегка расслабляясь. Судя по последнему ходу, Архивариус пока не понял, что собрался сделать противник.

— Конечно. Но еще, имейте в виду, у шамана могут быть помощники, — старик передвинул фигурку духа.

Лекарь Трилиста переместился наискось, отдаляясь от лича и ведьмы.

— Помощники? Шаман жил в башне один, это известно точно.

— Начнем с того, что он умеет призывать андромаров. Это духи-скитальцы, которые обитают в липкой полутьме Темной Плевы, особого, очень тонкого пласта бытия. Они наблюдают за нашей жизнью, завидуют и оттого озлоблены. Шаман может на время вселить андромара в живое тело и подчинить его себе. В прошлом андромары были людьми, не верившими, что после смерти часть из нас перевоплощается, а часть исчезает в Темной Плеве вслед за Первыми Духами... Вы ведь, без сомнения, знаете, что после смерти с душами многих людей происходит именно это?

Капитан молчал. Поглядев на него, Архивариус скупо улыбнулся.

— Как, неужели я повстречал человека, который не верит даже в Первых Духов? Да вы бездушник, дорогой капитан! — Он засмеялся, а вернее, тихо задребезжал, тут же раскашлялся и надолго приник к чаше.

— Я верю в то, что вижу. Я не видел ни одного Первого Духа.

— Вы когда-нибудь видели любовь?

— Но я не верю в любовь.

— В вашей жизни не встречалось никаких проявлений любви? Я подразумеваю, конечно, не телесный ее аспект, но духовный... Хорошо, а дружба? Преданность? Все это — нематериальные сущности, мы не видим их, но часто испытываем на себе их проявления и проявляем их сами. Не так ли? И еще — ведь есть Мир, пусть даже вы никогда не видели и его. Обруч есть, уверяю вас, я-то видел его неоднократно. — Архивариус передвинул ведьму назад к своему краю. — И Мир выковал Дух Кузнец на своей Наковальне. Ну хорошо, тогда позвольте спросить: что, по-вашему, будет с вами после смерти?

Лекарь капитана подставился под удар лича.

— Я полагаю, будет непроглядная тьма и безмолвие на веки вечные.

— Так скучно? Кажется, все куда... веселее. Позвольте, я изображу это.

Старик встал, медленно прошел к верстаку и вернулся обратно с восковой дощечкой и стилом. Усевшись, он положил дощечку возле доски и принялся рисовать. Второй конец стила украшала резная фигурка медведя.

— Все мы погружены в мякоть бытия, дорогой капитан, в субстанцию предметов, и мы сами — такие же предметы, среди которых существуем, но, в отличие от них, каждый из нас обладает такой вот вощеной дощечкой.