Александр Афанасьев - Свободное падение Страница 23

Несколько тяжелых грузовиков, возглавляемых понтовитым черным Патрулем, прошли через город и остановились у кафе. Сноровистые ребята с дубинками начали по очереди разгружать грузовики и строить гастарбайтеров в ряд. Их по очереди загоняли в здание, где задавали несколько коротких вопросов и составляли что-то вроде анкеты. Довольно короткая, навыки, язык, мобильный хозяина. Потом – если надо нанимать, все на месте. Фотографий не делали – какой смысл? Гастер он и есть гастер, они все на одно лицо.

Очередной встал перед бывшим кафешным столиком, за которым сидело трое. Один у компьютера, совсем молодой, он подключил к компьютеру небольшую лампочку, чтобы светить на клавиатуру, и ловко вбивал ответы. Другой – коренастый, кряжистый пузан, с обильно поросшими черным волосом руками. Третий – тощий, со злобными глазами и резкими, дергаными жестами наркомана. За спиной у этой троицы стояли вооруженные охранники. Вооружены ружьями, один автомат и несколько травматов – на случай чего. Ну и палки естественно. Все-таки убивать сразу не годится, это ж деньги…

Очередной встал перед троицей.

– Имя?

– Мурад…

– Русский знаешь?

Знает ли он русский… о да, он знает.

– Да.

Молодой показал пальцем на стол.

– Это что?

– Стол.

На телефон, лежащий на столе.

– Это?

– Телефон…

Молодой сноровисто набил информацию. Русский знает – хорошо. Здесь все на русском говорят, без исключений – когда речь о работе, о деньгах, о национализме как-то сразу забывается. Тот, кто хорошо знает русский, – потенциальный кандидат в десятники, а то и в бригадиры. Следующий вопрос был именно от этого.

– Национальность какая?

– Турок.

– Документы есть?

– Нет…

Сидящий за столом жирняк отвлекся от разговора с «наркоманом».

– Турок, э… Откуда родом?

– Фергана…

В Фергане была такая бойня, густо замешанная на национальной и религиозной розни, что ничего проверить было невозможно.

– Какой ты турок. Русский, э…

Здесь мало кого можно было обмануть. И всё называли своими именами.

– У меня отец турок. Мать русская…

– Русский б…, э… – жирняк захохотал.

– Дядя Салман, что писать? – спросил молодой.

– Пиши: русский. Мать – праститутка, чернильница[30] э… – Жирный, довольный своей остротой, захохотал, сам не понимая, что только что подписал себе смертный приговор.

Джабир, да будет доволен им Аллах, рассказал: «Как-то раз мы вместе с Пророком (мир ему и благословение Аллаха) возвращались в Медину. Был привал, и все собрались у колодца с водой. В это время один из мухаджиров в шутку ударил одного из ансар. Тот человек шутки не понял и начал ругаться с мухаджиром. Ссора быстро превратилась в драку, и участники стали призывать на помощь своих соплеменников. Ансар закричал: «На помощь, о ансары!» А мухаджир кричал: «На помощь, о мухаджиры!» Некоторые ансары и мухаджиры разгневались, их оскорбило то, что был обижен их соплеменник.

Услышав крики, из своей палатки вышел Пророк (мир ему и благословение Аллаха). Он сказал: «Что это за призывы времен язычества? Немедленно оставьте их! Неужели вы их возрождаете, в то время как я все еще среди вас? Поистине, эти призывы зловонны!» Затем он напомнил им об Аллахе, прочитав суры из Корана. Они осознали свою ошибку и помирились.

В этот сложный момент проявилась и роль лицемеров. Один из них, которого звали Ибн Убай, подговаривал ансаров к продолжению конфликта. Он сказал: «Мухаджиры созывают друг друга, чтобы напасть на нас! Издалека пришли к нам и на нашей же земле помыкают нами! Когда мы вернемся в Медину, то могущественные выгонят из нее презренных!» – называя так мухаджиров».

– Что умеешь делать? Работать, да? – быстро проговорил молодой, чтобы скрыть некоторое стеснение. Все-таки он был слишком молод, да и верил более искренне, чем его дядя. И не мог понять того, почему дядя столь усерден в намазе, а в жизни не исполняет требований шариата, оскорбляет и издевается над мусульманами, такими же, как и он сам. Он еще недостаточно прожил в этом мире, чтобы научиться лицемерию от дяди.

– Могу работать.

– Как можешь? Металл знаешь? Инструмент знаешь?

Он кивнул головой.

– Машина водить?

Опасно привлекать к себе внимание.

Он отрицательно мотнул головой вправо – влево.

– Профессия есть?

– Стройка работал.

Молодой понимающе кивнул, привычно набрал первую цифру в нужной колонке Экселя, выскочил десятизначный номер, он нажал на «Энтер». У всех, кто прошел перед ним за последний час, был один хозяин.

– Все. Иди.

– Туда… – показал охранник дубинкой.

Они стояли на морозе в машине еще два часа. Потом пришел водитель, завел мотор и повез их куда-то. Сильно пахло выхлопными газами – в северных исполнениях машины делают так, чтобы выхлопные газы обогревали кузов, эта машина была старой, видимо, где-то подтравливало. От холода и вони мутило.

Их привезли в какое-то место – оно было похоже на лагерь, какие раньше были, когда тут были коммунисты, да покарает Аллах нечестивых безбожников. Может, это и был лагерь, только переделанный под нужды новых хозяев. Говорят, что нет хуже хозяев, чем бывшие рабы, – и здесь это оправдывалось на сто процентов. Мусульмане издевались над другими мусульманами так, что, случись здесь надзиратель из Гуантанамо, он бы только головой раздосадованно покачал…

Их снова выстроили и пересчитали. Номеров не было, им не давали даже номеров – какой смысл? Они были никто, рабы. Пятерых – туда, десятерых – сюда. Номера были лишь у десятников, каждый знал свой номер и свою десятку…

Мюллер, который снова тут был, прошелся перед строем, посмотрел на часы.

– На работу везти вас поздно, чурки… – сказал он, – потому будете сегодня убирать лагерь. Получите вечером жраку. Запомните – это последний раз, когда вы получаете свою жраку за так. Дальше – кто не работает, тот не ест…

И Мюллер расхохотался, довольный остротой.

Начальство лагеря сидело в отдельном, отгороженном двумя рядами колючей проволоки закутке, в нескольких комфортабельных вагончиках, которые когда-то давно были изготовлены для русских нефтяных компаний как полевые офисы. Была у них и техника, она стояла за забором, на отгороженной площадке: джипы, пикапы и «КамАЗы» с большими кузовами-бытовками, способные проехать по любому бездорожью. «КамАЗы» были кустарно бронированы, на многих машинах были пулеметы, оконные проемы завешены бронежилетами.

Из одного из вагончиков вышел человек, невысокий, темный лицом, одетый намного лучше, чем обычные бессловесные работяги, – в довольно новый комплект рабочей одежды для приисков. У него был пояс, на нем были и телефон, и рация, но вот оружия у него не было, даже палки. Это показывало, что он – раб, просто раб высокопоставленный или приближенный к хозяевам. Скорее всего сотник – у него в подчинении может быть от восьми до двадцати десяток. Обычно сотник отвечает за какой-то один участок работ, за какую-то одну точку добычи и контактирует с HR-менеджером заказчика, который отвечает за снабжение работ рабочей силой. То есть это никак не исполнитель – это организатор, и организатор хитрый, он постоянно между молотом и наковальней, между требованиями заказчика и злобой бесправной рабочей силы. Если начнется бунт, его могут растерзать первым. Если он не будет выполнять требования заказчика, его могут убить или в лучшем случае обратно переведут в рабочие, где его соплеменники все ему припомнят. Но пока он проявляет себя эффективным организатором, он получает намного больше, чем бессловесная скотина. Его и кормят нормально, не баландой, а с хозяйского стола, и прав у него побольше, он может и в город съездить, и деньги ему дают, и даже бабу могут организовать. Но все это – только пока он организует толпу так, чтобы она приносила пользу и доход.

Он торопливо шел по территории лагеря, и один из новичков вдруг поскользнулся и упал прямо ему под ноги. Охраны рядом не было – охрана вообще избегала соваться внутрь без повода. Мало ли…

– Кутарингесси, джаляб, – выругался сотник, – а ну, вставай, лентяй!

– Салам алейкум, Керим… – сказал новичок, поднимаясь, – помнишь, как ты декламировал нам ат-Таубу[31] и ни разу не ошибся…

Сотник вздрогнул, как от удара током.

– Кто ты? – спросил он.

– Ты знаешь. Я приветствую тебя, брат, именем Аллаха…

Вторая рабочая смена заканчивалась в одиннадцать часов вечера, после чего отработавшие шли в казармы: кормить будут уже утром, в такое время столовка не работала. Охранники пересчитали вернувшихся с работы и, подгоняя отставших дубинками,[32] загнали в бараки и заперли. Наступила тишина…

Когда все немного утихло, несколько человек собрались в углу барака. Зажгли свечу – уже за одно за это можно было получить неделю карцера или подвергнуться калечащему избиению охранников: ничего огнеопасного держать было нельзя во избежание пожара в бараке (если рабы сгорят – кто работать будет). Для того чтобы лишние не видели, они завесили проемы между кроватями тонкими, шуршащими одеялами. Несколько «братьев» были на стреме на случай внезапной ночной проверки. В бараке были видеокамеры, но они точно знали, какие углы ими не просматривались. Да и что можно увидеть в кромешной темноте…